«Не валяй дурака, представь, что ты на привычном „Ме-109“. Представил? Отлично».
Он включил рацию и в наушниках услышал близкое дыхание Зандлера.
- Я «Штурмфогель», к полету готов, — сказал Вайдеман.
- Хорошо, Альберт. Итак, задача у вас одна — взлететь и сесть. Не вздумайте только делать что-нибудь еще.
- Понимаю.
- И внимательно следите за приборами. Запоминайте малейшие отклонения.
- Разумеется.
- К запуску!
Вайдеман включил кнопку подачи топлива в горючие камеры двигателей. Через несколько секунд загорелись лампочки-сигнализаторы. Зарокотал бензиновый моторчик — ридель, раскручивающий турбины. Глухо заверещали лопатки компрессоров.
Альберт включил зажигание. «Штурмфогель» вздрогнул. Оглушил резкий, свистящий рев. Машина, удерживаясь на тормозах, присела, как бегун перед выстрелом стартера. На приборной доске ожили стрелки.
Вайдеман протянул руку к тумблерам, щелкнул переключателями, проверяя приборы, еще раз окинул взглядом свою тесную кабину… «Кроме всего, что ты знаешь, нужна еще удача», — подумал он и нажал кнопку передатчика.
- Я «Штурмфогель», прошу взлет.
- Взлет разрешается. Ветер западный три метра в секунду, давление семьсот шестьдесят…
Привычное сообщение Зандлера успокоило пилота. Вайдеман отпустил тормоза, двинул ручку подачи топлива вперед. Двигатели взвыли еще сильней, но не увеличили тяги. Ручка уже уперлась в передний ограничитель, вой превратился в визг.
Наконец истребитель медленно тронулся с места. Компрессоры на полных оборотах, температура газов за турбинами максимальная… Но самолет нехотя набирает скорость. Вайдеману не хватает рева винта, упруго врезающегося в воздух, тряски мотора, в которой чувствуется мощь. На поршневом истребителе Вайдеман давно был бы в воздухе, но этот «Штурмфогель» уже пробежал больше половины взлетной полосы, раскачиваясь, вздрагивая и не выказывая никакого желания взлететь.
Вайдеман торопливо потянул ручку на себя. Нос самолета приподнялся, но встречный поток не в силах был подхватить тяжелую машину с ее короткими, острыми крыльями. Уже близок конец полосы, виден редкий кустарник, за ним — ореховый лес.
И тут Вайдеман понял, что машина уже не взлетит. Машинально он убрал тягу. Завизжали тормоза. В одном двигателе что-то булькнуло и бешено застучало. Самолет рванулся в сторону. Вайдеман попытался удержать его на полосе, двигая педалями. Единственное, что ему надо было сделать сейчас, — это спасти дорогостоящий самолет от разрушения, погасить скорость.
«Штурмфогель» пронесся к кустарнику, рванул крыльями деревца, шасси увязли в рыхлой, болотистой земле. Вдруг стало нестерпимо тихо. Левый двигатель задымил черной копотью. Через несколько минут до слуха донесся вой санитарной и пожарной машин.
«Не надо показывать страха…» Вайдеман провел ладонью по лицу, расстегнул привязные ремни.
- Что случилось, Альберт? — Зандлер выскочил из открытой легковой машины.
- Об этом вас надо спросить, — ответил Вайдеман, садясь на сухую кочку: его бил озноб.
- Двигатели не развили тяги?
- Конечно. Они грохотали так, как будто собирались выстрелить, но скорость не поднялась выше ста, и я стал тормозить в конце полосы, чтобы не сыграть в ящик.
- Вы правильно сделали, Альберт. Едемте ко мне!
Вайдеман сел рядом с Зандлером. Машина выбралась на бетонку и понеслась к зданию конструкторского бюро.
- Значит, двигатели не выдержали взлетного режима, — как бы про себя проговорил Зандлер, закуривая сигарету. — Сейчас же составьте донесение и опишите подробно весь этот неудачный взлет. А потом садитесь за аэродинамику и руководства по «Штурмфогелю». К несчастью, времени у вас опять будет много…
- 5 -
Через неделю «Штурмфогель» был отремонтирован. На нем установили новые двигатели, которые снова прислала фирма «БМВ» взамен выбывших из строя. В носовую гондолу, предназначенную для пушек, был поставлен обычный поршневой мотор «Юмо-211» — он должен был помочь «Штурмфогелю» оторваться от земли.
Мессершмитт вместе с Зандлером осмотрел самолет и бросил недовольно:
- Не курица и не самолет.
- Зато на нем испытателя не постигнет неудача, — сказал Зандлер.
Он хорошо знал, что от конструктора зависит жизнь пилота. Это жило в его сердце, в его мозгу, когда он обдумывал, рассчитывал, строил, отделывал самолет. Мессершмитт же больше заботился об удаче или неудаче собственного имени, хотя безразличие к судьбе испытателя не мешало ему бросать превосходные идеи. Шеф прошел на взлетную полосу и широкими шагами измерил ее длину:
- Мала площадка, профессор. Ее надо удлинить по крайней мере на пятьсот метров.
Он остановился у того места в кустарнике, где увяз Вайдеман, и круто обернулся к Зандлеру:
- А не находите ли вы, профессор, ошибки в том, что у «Штурмфогеля» центровка рассчитана на заднее колесо?
- Вы хотите сказать, что это сильно увеличивает угол атаки крыла на взлете?
- Вот именно!
Зандлер в который раз поразился проницательности конструкторской мысли у этого суховатого, резкого человека с рубленым удлиненным лицом, высоким лысеющим лбом.
Мессершмитт остановил взгляд на Зандлере:
- Вам не хватает, профессор, широты, размаха, смелости, что ли. А у нас смелость — первый шаг к успеху.
«Но вы в случае неудачи теряете лишь немного денег, с меня же снимете шкуру», — подумал Зандлер.
- Хорошо, я рассчитаю и попробую несколько переместить центр тяжести, — произнес он вслух.
- Рассчитывайте, — разрешил Мессершмитт. — Только поскорей!
…А еще через две недели, 4 апреля 1941 года, капитан Вайдеман поднял «Штурмфогель» в воздух. Покрашенный в серебристый цвет самолет, треща мотором и воя двумя турбореактивными двигателями, подскочил вверх, низко прошел над аэродромными бараками, развернулся и сел. Наберет ли он когда-нибудь большую высоту и сможет ли выполнять фигуры высшего пилотажа — этого еще никто не знал. Но первая победа была одержана.
К полету Вайдемана можно было бы применить слова парижских газет, которые когда-то писали о том, что Блерио перелетел Ла-Манш, «не касаясь ни одной частью аэроплана поверхности моря».
Альберт выскочил из кабины и радостно стиснул попавшего под руку механика Карла:
- Полетел, полетел «Штурмфогель»! Видал, Гехорсман?!
- Отчего же ему не полететь, — проворчал Карл.
- Вечно ты недоволен, рыжий дьявол! — засмеялся Вайдеман, шутливо хлопнув по голой рыжей груди механика.
Зандлер, расчувствовавшись, пожал руку Вайдеману:
- Хоть курица, но полетела…
- С вас причитается, профессор, — поймал Зандлера на слове Вайдеман.
- Что делать… — развел руками конструктор. — Прошу сегодня вечером ко мне.
- Разумеется, с друзьями?
- Конечно.
После осмотра техники обнаружили, что сопло левой турбины наполовину расплавилось.
- 6 -
О чем может думать энергичная и миловидная двадцатитрехлетняя девушка, смахивая пушистой заячьей лапкой невидимую глазу пыль с полированной мебели в чужой квартире? О том, что свою квартиру она не стала бы заставлять подобной рухлядью? Но своя квартира, увы, недостижима даже в мечтах. Пожалуй, если почаще улыбаться господину…
Но нет, хоть и нетрудно прочесть все эти мысли на затуманенном девичьем лице, дольше подсматривать неприлично.
Сторонний наблюдатель, взявшийся бы разгадать нехитрый ход мыслей в хорошенькой головке фрейлейн Ютты, уже третий год работающей секретаршей у профессора Зандлера, был бы удивлен и возмущен, доведись ему на самом деле узнать, о чем же размышляет фрейлейн Ютта во время ежедневной уборки. Возможно, что он даже забросил бы все свои дела и разыскал среди жителей Лехфельда некоего господина Зейца. Того самого Зейца, что носит на черном мундире серебряные нашивки оберштурмфюрера. Впрочем, Зейц не единственный гестаповец в городе… Так или иначе, но ни стороннему наблюдателю, ни господину Зейцу, ни даже фрейлейн Эрике, хозяйке и лучшей подруге Ютты, не дано знать, о чем размышляет она в эти полуденные часы.
И все потому, что фрейлейн Ютта не забивает свою голову пустыми мыслями о мебели и женихах. Смахивая пушистой лапкой пыль, она усердно упражняется в переводе газетного текста на цифровой код пятеричной системы. Подобное занятие требует от девушки исключительного внимания, и, естественно, она может и не услышать сразу, как стучит в дверь нетерпеливая хозяйка, вернувшаяся домой с городских курсов домоводства.
- О Ютта, ты, наверное, валялась в постели! Убралась? У нас будет куча гостей. Звонил папа. Он привезет каких-то новых летчиков и господина Зейца.
- Как! Наш добрый черный папа Зейц?! Эрика, быть тебе оберштурмфюрершей. Будешь носить черную пилотку и широкий ремень.
