— Неужели Сидоренко? — удивился Гречкин.
— И откуда пишет! — Батманов многозначительно поднял письмо.
— С казахстанской стройки? — предположил Беридзе.
— Нет, с фронта. Отпросился, и его пустили воевать. Командует саперным полком. Ранен, награжден двумя боевыми орденами. Я сейчас думаю: правильно, что Сидоренко послали на фронт, а не на другую стройку.
— Прочти! — поинтересовался Залкинд.
— «...С месяц провалялся в госпитале. Фрицы пробили в моем организме небольшую дырку. Лекаря заделали ее, и теперь я возвращаюсь в часть. Представляю, как ты пожимаешь плечами, читая мое письмо. Признаюсь, что часто думаю о тебе, дорогой товарищ. Уезжал я с обидой, не сразу она рассосалась. Потом по-другому стал вспоминать — с чувством вины, что ли. Понял, что хозяйствовал плохо. Требовательности нехватало, к поддакиванию и подхалимству привык, таким людям, как Грубский, доверился слишком, от коллектива отдалился. Если не трудно, напиши, как выкрутился ты, -как пошло дело. Не пойми, что интересуюсь из праздного любопытства. Верится мне, что еще встретимся с тобой...»
— Здорово! — сказал парторг и пояснил, . отвечая на вопросительные взгляды собеседников: — Здорово, что у нас все помогает человеку найти свое место в жизни. Где-нибудь в Америке, скажем, оступившийся или потерпевший в своем деле поражение человек не найдет поддержки, он неизбежно покатится вниз. Там один другому — соперник в борьбе за богатство или за кусок хлеба. А у нас даже война — вы только вдумайтесь — война! — оказывает на людей какое-то благотворное влияние, быстро формирует и возвышает характер.
— С удовольствием посмотрел бы сейчас на Сидоренко, — сказал Батманов и глубоко задумался, отвернувшись к окну. Ветерок от вентилятора играл шелком его рубашки.
Беридзе расспрашивал о рубежанских новостях, и Залкинд, посматривая на озабоченного, погруженного в свои мысли Батманова, рассказал, что арестована группа лиц, занимавшихся шпионской деятельностью на крупных стройках. С ними был связан и некий геолог Хмара.
— Кстати, помните Кондрина, застреленного нивхами? — спросил Залкинд. — Настоящая фамилия его — Сомов. Он имел отношение к диверсиям на проливе. Действовал он не сам, а через подручных, которые растворились среди строителей. Мне о Кондрине напомнили товарищи: оказывается, это мой старый знакомый. В двадцать втором году наш отряд уничтожил карательную сотню белогвардейца и крупного зейского кулака Федора Сомова. Кондрин — его сынок. Есть все основания полагать: гибель Панкова — дело его рук.
— А Константин Родионов не имел отношения к шпионской деятельности? — спросил Беридзе.
— Сейчас трудно сказать, что собой представлял этот позорно умерший человек. Но уже одно приятельство с Хмарой характеризует его.
— Мы с Алешей на днях просматривали тетрадки Родионова с записями, — сказал Беридзе. — Этот, с позволения сказать, доктор занимался «научными исследованиями», сочинял бредовые теории. В одной из теорий он убеждает, будто все человеческое в человеке есть непрочная оболочка, а сущность де его — звериные инстинкты. Другая теория посвящена доказательствам того, что нормальных людей якобы не существует: все люди более или менее сумасшедшие. Какой тип, однако! Можно порадоваться за Ольгу, что она освободилась от него.
— Знаете, друзья, меня история с Кондриным и Хмарой сильно огорчила, — задумчиво сказал Михаил Борисович. — Ленин предупреждал не раз, что старое подыхает, смердя и заражая атмосферу вокруг нас. Подчас мы относимся к этому мудрому предостережению Владимира Ильича только как к замечательному изречению. Нам надо глубоко знать своих людей, тогда чужие среди них будут резче выделяться.
Батманов встал, взглянул в окно — что-то привлекло его внимание — и спросил Залкинда без всякого перехода в разговоре:
— Значит, насколько я понимаю, из Рубежанска нам, Михаил Борисович, людей не след ждать?
— Вопрос обсуждался на бюро крайкома. Судили и рядили по-всякому. Меня сначала активно поддерживал Писарев. Но и он, и я убедились: людей неоткуда взять. Рабочей силы нехватает и в промышленности края, и на транспорте, и в сельском хозяйстве. Нам рекомендовали поднимать строителей на соревнование. Писарев и Дудин намерены приехать сюда на подмогу.
— Начальства-то у нас достаточно, — проворчал Батманов и энергично хлопнул ладонью по настольному стеклу: — Ладно. Вернемся к приказу. Мы условились беречь каждую минуту. Пиши, Гречкин.
Василий Максимович снова принялся диктовать приказ о заключительном этапе стройки, введении суточного и часового графика работ, организации трех районов и восемнадцати боевых участков на трассе.
Глава двенадцатая
Беспокойное утро
Поздней ночью Батманов вызвал к селектору начальников трех соревнующихся между собой боевых участков: Рогова — на острове, Филимонова — на проливе и Ковшова — на материке.
— Здравствуйте, полуночники, — сказал Василий Максимович. — Рядом со мной — парторг. Мы хотим проверить итоги соревнования за пятидневку. Вы готовы?
— Готовы, — быстрее всех ответил Рогов.
— Ты что за троих отвечаешь? Разве тебе с острова видно, что делается у Филимонова или у Ковшова?
— Видно, Василий Максимович, — с хрипотцой в голосе весело отвечал Рогов. — Я знаю каждый их шаг. Например, могу вам доложить, что Филимонов не выходил из насосной семьдесят четыре часа, а Ковшов живет в машине и совсем перестал есть, целую неделю обходится без обеда. Трудовой энтузиазм, прошу отметить.
У Алексея в его тесной каморке — очередном жилье, менявшемся теперь очень часто по мере удаления сварочных бригад в глубь материка, — находились Карпов, Умара Магомет и прораб Грубский. Они пристально смотрели в трубку селектора, будто хотели разглядеть в ней лицо начальника строительства, голос которого слышался ясно и в полную силу, не заглушённый и не искаженный расстоянием.
Алексей мысленно представлял себе у селекторных аппаратов: немного усталого, но бодрого Батманова — он облокотился на руку, прядь волос упала на лоб; Залкинда — полулежащего в мягком кресле с неизменной папиросой; Филимонова — у него опавшие щетинистые щеки и красные глаза; рядом с ним Беридзе, с рассеянным видом поглаживающего бороду; широколицего Рогова и группу людей вокруг него, с которыми он перебрасывается шутками, предварительно отпустив рычажок селектора.
— Ваши коллективы взяли на себя дополнительные обязательства,— продолжал Батманов. — Товарищ Рогов, раз ты самый бойкий, докладывай первым.
— Есть! — по-военному отчеканил Рогов так, что зазвенело в трубке. — Мы обязались к завтрашнему, виноват, поправляюсь, к двенадцати часам сегодняшнего дня закончить развозку труб до конечного пункта трассы, то есть до нефтепромыслов. Результат таков: осталось развезти сто штук, точнее сто две трубы. Сейчас все трубовозы участка стоят нагруженные и чуть свет тронутся в путь. Затем они сделают второй рейс, и с развозкой пошабашим.
— К двенадцати? — спросил Батманов.
— Нет, к одиннадцати, — сказал Рогов.
— Филимонов! Как у тебя?
— Монтаж дизелей и насосов закончили буквально сию минуту. Я дал бригадам отдых — шесть часов. Люди давно уже не спали. С утра со свежими силами примемся за испытания.
— Ковшов! А ты? Подкачал или нет?
— Никак нет, за нами такого не водится, — отвечал Алексей. Взоры помощников и Умары устремились теперь на него. — Наше обязательство: закончить к сегодняшнему дню, к восемнадцати часам, сварку первых тридцати километров нефтепровода головного участка на материке, уложить его в траншею и провести гидравлическое испытание. У меня сидит Умара Магомет, он докладывает, что два часа назад собственноручно сварил последний стык тридцати километров.
— Верно, Василь Максимич, тридцать километров сварил, совсем готов, — не выдержал и пододвинулся к селектору Умара.
— Не дожидаясь, пока Умара закончит сварку, мы перекрыли место его работы задвижками и начали подготовку к испытанию, — продолжал Алексей. — Установили контрольные краны для выпуска воздуха, начали наполнять трубопровод. Качаем воду двумя насосами — и уже давно, часов двадцать, так что к утру трубопровод должен быть наполнен.
— Что будут делать люди на участке, они предупреждены? — выяснял подробности Батманов.
— Для испытания выделены только те, кто совершенно необходим. Остальные будут продолжать работу дальше, на тридцать первом — тридцать втором километрах.
— Значит, к восемнадцати часам управитесь?
— Управимся, все рассчитано и подготовлено.
— Главный инженер, им можно поверить? Они не увлекаются, эти молодые люди? — спросил Залкинд. — Вы у кого сейчас находитесь? Наверное, у Ковшова.
— Не угадали, я у Филимонова. Не могу оторваться от дизелей и насосов. Подтверждаю, Василий Максимович и Михаил Борисович, — все трое докладывали сущую правду.
