Большинство людей Штайнера оставались в вагонах, но сам он вышел размяться. Риттер Нойманн присоединился к нему. Сапоги Штайнера прохудились до дыр, его кожаная куртка решительно видела лучшие дни. На нем было грязное белое кашне и пилотка такого образца, который можно было встретить среди унтер-офицеров, но отнюдь не офицеров.
Военный полицейский, охранявший главный вход, преградил им винтовкой путь и грубо сказал:
— Приказ слышали? Назад!
— Похоже, они держат нас под присмотром по какой-то причине, господин полковник, — сказал Нойманн.
У военного полицейского отвалилась челюсть, и он быстро встал по стойке «смирно».
— Прошу прощения у господина полковника. Я не разобрался.
Сразу раздались быстрые шаги, и грубый голос потребовал:
— Шульц, что тут происходит?
Штайнер и Нойманн не обратили на него внимания и пошли дальше. Над городом висел черный дым, вдалеке гремела артиллерия и раздавались звуки стрельбы. Рука на плече Штайнера крутанула его, и он оказался лицом к лицу с майором безукоризненно сидящей форме. На шее у него висела на цепи медная табличка военной полиции. Штайнер вздохнул и сдвинул белый шарф, выставив не только петлицы, по которым был виден его чин, но и «Рыцарский крест» с «Дубовыми листьями».
— Штайнер, — представился он. — Парашютный полк.
Майор вежливо взял под козырек, но только потому, что пришлось это сделать.
— Прошу прощения, господин полковник, но приказ есть приказ.
— Ваша фамилия? — потребовал Штайнер.
Несмотря на ленивую улыбку, в его голосе зазвучал металл, который намекал на возможность неприятностей.
— Отто Франк, господин полковник.
— Хорошо, теперь, когда мы познакомились, не будете ли вы так добры точно объяснить, что здесь происходит? Я-то думал, что польская армия сдалась в тридцать девятом году.
— Сметают с лица земли варшавское гетто, — сказал Франк.
— Кто?
— Войска специального назначения, СС и различные другие группы под командованием бригадефюрера Юргена Штроопа. Еврейские бандиты, господин полковник, дерутся за каждый дом, в подвалах, в канализационных трубах вот уже тринадцать дней. Пришлось выкуривать их огнем. Лучший способ уничтожения вшей.
Получив отпуск после ранения под Ленинградом, Штайнер навестил своего отца во Франции и нашел его сильно изменившимся. У генерала давно возникли сомнения в отношении нового порядка. Шесть месяцев назад он посетил концентрационный лагерь Освенцим в Польше.
— Командовал лагерем боров по имени Рудольф Гесс, Курт. Не поверишь, убийца, отбывавший пожизненное заключение и выпущенный с каторги по амнистии в 1928 г. Он тысячами убивал евреев в специально построенных газовых камерах, уничтожал тела в огромных печах. Но после того, как из тела выдернут такие мелочи, как золотые зубы и тому подобное.
Рассказывая, старый генерал напился и все же не был пьян.
— Неужели мы за это боремся, Курт? Чтобы защитить свиней вроде Гесса? А что скажет весь мир, когда наступит время расплаты? Что мы все виноваты? Что Германия виновата, потому что мы при этом присутствовали? Порядочные и благородные люди присутствовали и ничего не делали? Но не я, клянусь богом. Я не мог бы жить с собой в мире.
Воспоминания отразились на лице Курта Штайнера, и, видя выражение его лица, майор отошел в сторону.
— Так-то лучше, — сказал Штайнер, — и если бы вы могли при этом улетучиться, я был бы премного обязан.
Удивление в глазах майора Франка быстро сменилось гневом, когда Штайнер в сопровождении Нойманна прошел мимо него.
— Полегче, господин полковник, полегче, — сказал Нойманн.
На платформе по другую сторону линии эсэсовцы ставили к стене группу оборванных и грязных людей. Невозможно было разобрать, мужчины это или женщины. По приказу они начали раздеваться.
На краю платформы за ними наблюдал военный полицейский. Штайнер спросил:
— Что там происходит?
— Евреи, господин полковник, — ответил тот. — Урожай сегодняшнего утра из гетто. Их отправят в Треблинку, чтобы прикончить сегодня же, попозже. Их заставляют раздеваться перед обыском главным образом из-за женщин. У некоторых в трусах заряженные пистолеты.
Раздался грубый смех эсэсовцев, и кто-то закричал от боли. Штайнер с отвращением повернулся к Нойманну и увидел, что лейтенант смотрит в конец воинского эшелона. Молоденькая девушка лет четырнадцати или пятнадцати с растрепанными волосами и черным от сажи лицом, в подрезанном мужском пальто, подпоясанном веревкой, скрючилась под вагоном. Она, по-видимому, выскользнула из группы задержанных и намеревалась вырваться на свободу, пристроившись под вагоном санитарного поезда.
Военный полицейский тоже заметил ее. Он поднял тревогу, спрыгнул на рельсы и схватил девушку. Она завизжала, вырвалась из его рук, взобралась на платформу и побежала к выходу, прямо в руки майора полиции Франка.
Он схватил ее за волосы и встряхнул, как крысу:
— Грязная еврейская сучка. Я научу тебя, как себя вести.
Штайнер бросился вперед.
— Не надо, господин полковник! — воскликнул Нойманн, но было уже поздно.
Штайнер крепко ухватил Франка за воротник, дернув так что майор едва не упал, схватил девушку за руку и спрятал за спиной.
Майор Франк встал, лицо его дергалось от ярости. Рука потянулась к «вальтеру» в кобуре на поясе, но Штайнер выхватил из кармана своего кожаного пальто автоматический пистолет и ткнул им в переносицу майора.
— Одно движение, и я размозжу вам голову, — сказал он. — Если вдуматься, так я облагодетельствую человечество.
Подбежало не меньше дюжины полицейских — у одних в руках автоматические пистолеты, у других — винтовки. Встали полукругом в трех-четырех ярдах. Высокий унтер-офицер направил на Штайнера автомат, но Штайнер крепко держал Франка за шиворот, вдавив в него дуло пистолета.
— Я бы не советовал.
В это время через станцию проходил со скоростью пять-шесть миль в час паровоз с открытыми платформами, груженными углем. Штайнер спросил у девушки, не оборачиваясь:
— Как тебя зовут, детка?
— Брана, — ответила она. — Брана Леземникова.
— Ну, Брана, — сказал он, — если ты хоть наполовину такая девчонка, как я о тебе думаю, ты ухватишься за одну из этих угольных платформ и не отпустишь, пока не выберешься отсюда. Вот все, что я могу для тебя сделать. — Брана мгновенно вскочила, а Штайнер повысил голос: — Тот, кто выстрелит в девчонку, выстрелит и в майора.
Девушка подскочила к платформе, уцепилась и подтянулась. Поезд все дальше уходил от станции. Стало тихо.
Франк процедил:
— Ее снимут на первой же станции. Я об этом лично позабочусь.
Штайнер оттолкнул его и спрятал в карман пистолет. Сразу же военные полицейские придвинулись к ним, но Риттер Нойманн воскликнул:
— Не сегодня, джентльмены!
Штайнер обернулся. В руках лейтенанта он увидел пулемет-пистолет МР-40. За Нойманном стояли их люди, вооруженные до зубов.
В этот момент могло произойти все, что угодно, если бы не неожиданная суматоха у главного входа. Ворвалась группа эсэсовцев, держа ружья наизготове. Они построились буквой V, минуту спустя появился бригадефюрер СС и генерал-майор полиции Юрген Штрооп, а с ним три или четыре офицера СС разных чинов — все вооруженные. На Штроопе, удивительно непривлекательном с виду, была полевая фуражка и боевая форма.
— Что происходит, Франк?
— Спросите его, господин бригадефюрер, — сказал Франк с перекошенным от ярости лицом. — Этот человек, офицер германской армии, только что дал возможность сбежать еврейской террористке.
Штрооп оглядел Штайнера, обратив внимание на знаки различия и «Рыцарский крест» с «Дубовыми листьями».
— Вы кто такой? — потребовал он.
— Курт Штайнер, парашютный полк, — ответил Штайнер. — А кем бы вы могли быть?
Не было случая, чтобы Юрген Штрооп вышел из себя. Он спокойно ответил:
— Со мной так разговаривать нельзя, господин полковник. Я генерал-майор, как вы прекрасно знаете.
— И мой отец тоже, — сказал ему Штайнер, — поэтому на меня ваш чин не производит особого впечатления. Тем не менее — раз вы подняли этот вопрос — вы бригадефюрер Штрооп, человек, руководящий вон тем побоищем?
— Да, я здесь командующий.
Штайнер сморщил нос:
— Я так и думал. Знаете, кого вы мне напоминаете?
— Нет, господин полковник, — сказал Штрооп. — Скажите, прошу вас.
— То, что иногда прилипает к сапогу в канаве, — отрезал Штайнер. — Очень неприятно в жаркий день.
Юрген Штрооп, сохраняя ледяное спокойствие, протянул руку. Штайнер вздохнул, вытащил из кармана пистолет и отдал его. Через плечо он посмотрел на своих людей:
— Вот так, ребята, опустите оружие. — И снова обернулся к Штроопу: — По какой-то непонятной причине они мне преданы. Есть ли какой-либо шанс удовлетвориться мною и не придавать значения их роли в этом деле?
