Тан Чжэн предупреждает всех, что самый опасный участок впереди — путь вдоль гигантских отвесных скал, нависших над пропастью.
Послали вперед разведку. Весь отряд расположился на отдых. Приказано было спать, чтобы люди набрались сил для последнего перехода. Не спят только командиры. Во время отдыха бойцов мы сами несем сторожевое охранение. Поздно ночью вернулся один из разведчиков и сообщил, что дорога свободна, можно итти вперед. Он подтвердил слова Тан Чжэна и сказал, что тропинка ведет через такие высокие скалы, что нельзя смотреть вниз — закружится голова.
* * *
Вот мы и у последнего этапа нашего перехода. Движение колонны началось уже часов семь назад. На тропинке помещается только один человек. Из-под ног все время осыпаются камни. Стука от их падения на дно пропасти не слышно. Мулам завязали глаза, каждого мула ведут два человека: один спереди за узду, другой сзади держит его за круп. Люди идут медленно, крайне осторожно… Как мы ни рассчитывали, а теперь уже видно, что ночь застанет нас на этом дьявольском пути.
Задерживаться нам нельзя. Мы должны, мы обязаны итти быстро вперед. Корпус Сюй Хай-дуна уже опять в Шэньси. Он ждет нас…
* * *
Теперь, когда мы миновали эти страшные скалы, у меня нет слов, чтобы описать наш путь. Это было ужасное испытание нашей смелости и, главное, наших нервов.
Мы шли с полудня до утра следующего дня по узкой тропинке, ширина которой не превышала трех локтей мужчины. Попадались места, где было не больше двух локтей ширины. У всех кружились головы, многих тошнило. Несмотря на строжайший приказ не смотреть в пропасть, она нас сама притягивала, и мы невольно смотрели вниз, хотя и не видели порой ее дна.
Мы двигались молча. Все были в страшном напряжении. Люди вздрагивали от кашля соседа. Оступиться — значило погибнуть. К вечеру пошел легкий дождь, итти уже нельзя было — ноги сами соскальзывали в пропасть. Часть пути пришлось ползти на коленях.
К счастью, дождь скоро прекратился. Но как только уходило от нас одно несчастье, приходило другое. Ночь наступила быстро. Темная, непроглядная ночь. Теперь мы едва передвигали ноги, боясь каждого неосторожного движения. Мы останавливались при звуке малейшего шороха, цеплялись руками за скалы и так ждали, пока сосед спереди не начинал двигаться дальше…
На рассвете мы вдруг услышали далеко впереди частые выстрелы винтовок, потом пулеметные очереди. Нами овладела ярость: враг нападал на нас, беззащитных и беспомощных. Однако вскоре до нас дошел приказ двигаться дальше: перестрелка шла уже внизу, куда спускались наши бойцы. Оказывается, их обстреляли засевшие в одном из заброшенных буддийских монастырей неприятельские части.
Когда мы достигли равнины, все вокруг было тихо. Яркое солнце согревало всех нас своими лучами. Весна была здесь в полном расцвете. От неприятеля не осталось никаких следов. Охваченные бешеной яростью, наши передовые части уничтожили их всех.
* * *
Итак, главную часть пути, самую трудную и опасную, мы прошли благополучно. Теперь мы находимся в провинции Шэньси. Еще немного терпения и упорства — и мы выйдем в те районы, куда направила нас наша партия, интересы нашей великой родины. Дальнейший путь мы совершим с Пионерским корпусом Сюй Хай-дуна, который мужественно отвлекал от нас неприятельские силы. Трудно даже представить себе, каким было бы наше положение, если бы корпус Сюй Хай-дуна не пришел к нам на помощь. Как ни был труден и опасен наш путь, я и друзья мои удивляемся, как мало жертв мы понесли. Память о погибших товарищах мы чтим, как память наших родных братьев.
В Тяньшуне, занятом уже частями Сюй Хай-дуна, нас ожидает прекрасный отдых. Нам нужно набраться сил. Много сил нам нужно. Впереди — жестокая борьба с чужеземными завоевателями, захватившими наш Северо-восток (Манчжурию), провинцию Жэхэ и приготовившимися захватить наш Северный Китай. Впереди нас ждет борьба.
Мы с честью закончили наш Великий поход, продолжавшийся почти восемнадцать месяцев…
4. Ранение
Было жаркое лето 1937 года. Командир полка Красной армии, бывший курсант Военной академии Цин выписался из госпиталя, в котором он провел более полугода.
Цин с удовольствием вдыхал прохладный воздух тенистого сада, окружавшего военный госпиталь в Фугу. Раны зажили, он опять здоров и бодр. Правда, он чувствует некоторую слабость в ногах. Но кто, однажды заболев, не чувствовал потом, после выздоровления, этой легкой дрожи в ногах и сладкого головокружения?
Не избежал этого и командир Цин. Шутка ли сказать: провести полгода на госпитальной койке! Цин сейчас с трудом вспоминает о том, как он попал в госпиталь. Еще бы, ведь это было так давно — шесть месяцев тому назад! Сейчас он, медленно, осторожно ступая, идет к выходу из парка; рядом с ним идет его помощник, наш старый знакомый Тан Чжэн. Он специально прибыл в Фугу, чтобы забрать своего командира обратно в полк.
Окрепнув там на свежем воздухе, Цин через неделю вновь примет командование полком. Тан Чжэн клялся, что так и будет. И сами бойцы неотступно требовали возвращения в полк выздоравливающего командира. Цин вспомнил наконец, как и где его ранили.
Это было последней зимой, на подступах к Баоаню. Противник потребовал присылки парламентеров для переговоров. Пошел Цин и с ним командир седьмой роты Фан Гу. Солдаты противника приветливо встретили красных командиров. Они открыто высказывали всяческие добрые пожелания парламентерам.
— Мы хотим мира между китайцами! — кричали они. — Мы не хотим, чтобы продолжалась война китайцев против китайцев!
Цин проходил мимо солдат, улыбаясь и кивая головой.
Офицеры противника встретили парламентеров недружелюбно. С самого начала переговоров они провоцировали Цина. Бросали ему прямо в лицо оскорбительные реплики:
— Вы собрали по всей стране сброд. У вас босяцкая армия. Мы требуем, чтобы вы немедленно сдали оружие.
Эти высокомерные люди выкрикивали одно гнусное оскорбление за другим. Цин и Фан Гу спокойно слушали их. Наконец Цин встал; он чувствовал, как закипает в нем ярость, и сказал:
— Нас пригласили сюда как парламентеров. И мы честно пришли, без оружия. Вместо переговоров вы оскорбляете нашу армию, которая есть плоть от плоти нашего народа. Нам нечего здесь делать…
Цин и Фан Гу вышли из штаба противника, прошли в ворота городской стены. С их пути убрали солдат. Когда за ними закрылись ворота и они уже вышли на дорогу к своему полку, сзади раздался треск пулемета. Фан Гу сразу повалился на землю. Цин, удивленный таким гнусным предательством офицеров, высоко вскинул белое полотнище — знак парламентера. Дальше он ничего не помнит, как ни силится восстановить это событие в памяти.
Только в госпитале он узнал о дальнейших событиях. Красные бойцы, услышав пулеметную стрельбу и увидев, как упали на землю их командиры, стремительно бросились вперед. Они закидали городские ворота гранатами и ворвались в город. Баоань был взят красными. Неприятельские солдаты сложили оружие и не оказали сопротивления. Они сами вылавливали своих офицеров-предателей.
Фан Гу был мертв, когда его подобрали, а Цин подавал еще признаки жизни. У него оказались две раны в голове, одна пуля попала в грудь, а другая прострелила кисть левой руки. Вот почему командир полка Цин почти полгода пролежал в военном госпитале в Фугу.
У калитки госпитального сада Цина ожидал маленький легковой автомобиль.
— Прислали из штаба корпуса. Специально за тобой, — улыбаясь, сказал Тан Чжэн.
Автомобиль мягко покатил по пыльной улице.
— Мы здесь недалеко: всего пятьдесят-шестьдесят ли, — начал рассказывать Тан Чжэн. — В полку все в полном порядке. Бойцы и командиры ждут тебя с нетерпением. Недавно получили четыре станковых и двенадцать ручных пулеметов. Теперь у нас около ста автоматических ружей. Как видишь, без тебя мы не дремали. Лу Чана теперь просто боятся в штабе. Если его послать за каким-нибудь снаряжением, можно не сомневаться — все добудет.
Цин вдруг вспомнил один вечер Великого похода, когда на партийном собрании распекали Лу Чана за рассеянность.
«Хороший командир, — подумал он. — Настоящий коммунист».
— Как обстановка? — вдруг перебил он Тан Чжэна.
— Уже пять месяцев, как мы не воюем. Ни одной стычки. Бойцы отдыхают. Сейчас идут важные переговоры между компартией и гоминданом. Наша партия потребовала объединения всей нации, вооружения всего народа для священной войны с японскими захватчиками.
Цин слушал Тан Чжэна с горящими глазами. Бледное лицо его покраснело от прилива крови.
— Ну, и как? — волнуясь, спросил он.
— Ты очень тороплив. Такие вещи не делаются сразу. Но говорят, что переговоры идут успешно.
Цин откинул голову на спинку сиденья, закрыл глаза. Лицо его опять стало бледным. Он молчал всю дорогу до лагеря полка. Автомобиль шел медленно, выбирая удобный путь. В полк прибыли только вечером.
