Поэтому ограничиваюсь тем, что быстро прополаскиваю обмундирование и нижнее бельё и в одних галифе вновь залезаю в машину. Пора тщательно разобраться с картой и поесть. Лезвием незаменимого ножа режу сало и колбасу, пластаю хлеб. Эх, хорошо! Принимаю на грудь наркомовскую норму. Заслужил, поди, за двух дохлых фашистов и трофеи!
Правда, вот с девицей что делать… Вообще-то с женщинами не воюю, но отпускать её сейчас — глупо. Ладно, буду уезжать, разберусь… Подсвечивая фонариком долго изучаю карту, планируя завтрашний маршрут. Не пешком же идти, когда машина под рукой! Особенно сейчас, когда на дорогах ещё сумятица и немцы толком не пуганые. Вот через месяц, два — тогда да, наглеть уже не стоит, а сейчас можно…
С этими мыслями я перелезаю на заднее сидение, спихиваю вскрикнувшую немку на пол, а сам укладываюсь на широкий мягкий диван. Из-за близости пленной особенно не переживаю сплю я чутко, и при малейшей её попытке пошевелиться, сразу открываю глаза. Но высыпаюсь вполне сносно. Зато утром…
…Так, ещё немного… Есть касание! Сбрасываю обороты и трясусь в подпрыгивающей на неприметных буграх «Чайке». Быстрая рулёжка под деревья, где натянута маскировочная сеть и стоит в ожидании бригада обслуги. Технарей намного больше, чем положено по штату, поскольку у нас в полку осталось всего восемь машин, включая И-16 Забивалова. Свою машину он никому не даёт, несмотря на то, что все остальные летают в две смены. И всё из-за того, что пилотов больше, чем машин.
Вроде в первый день преподали нам урок, и не только нам — всему Красному Воздушному Флоту. Ан нет, как оказалось, не впрок пошла кровавая и горькая учёба. Прибыли мы из ЗАПа, обрадовались всё честь по чести, всё как положено. Самолёты новенькие, краской пахнут, моторы ещё и первый ресурс на треть не выработали, всего-то по 15–20 моточасов. Где их от немцев прятали — только особый отдел и знает.
Ровно два дня отлетали, отрадовались, а на третий — снова с утра мессершмитты с юнкерсами налетели — и всё. Полыхнули наши машинки ярким пламенем да с чёрным дымом. И пошёл бывший командир полка под трибунал…
Вот хоть и не люблю я особняков, а тут одобрил. Ведь самое настоящее вредительство и измена, тем более что предупреждали. Серёга Забивалов всё свободное от полётов время порог командирской землянки обивал, уговаривал хотя бы масксетями самолёты прикрыть. После этого и стал он нами командовать…
Откидываются борта, механики помогают вылезти, расстёгивают ремни парашюта. Привычно расписываюсь в журнале, в этот раз и мне повезло, и механикам работы немного — всего пять дырок. Четыре в правой плоскости, одна — в киле. Всегда бы так летать! Мечты, конечно…
Между тем начинается привычная суета оружейники торопливо перезаряжают оружие, подвешивают бомбы. Механики облепили мотор, закачивают воздух, доливают масло, проверяют свечи. Кто-то уже занимается дырками обрезает и зачищает края пробоин, торопливо мажет лаком заплатку и пришлёпывает её к раненому месту.
Глядя на киль, главный озабоченно качает головой. Неужели задробит? Нет, помедлив, даёт добро. Мой сменщик, лейтенант Афанасьев, неплохой лётчик, но всё-равно одно дело, когда сам летишь, другое — когда вроде и отдыхаешь, а за машину переживаешь…
За день мы делаем где-то по пять вылетов на каждый штурмовик. Кому-то достаётся три, кому-то два. Естественно, чередуемся, чтобы не обидно было. Так что в деле с раннего утра до позднего вечера. Последний раз садимся уже при свете летучих мышей, обозначающих полосу. Керосинки — это потому, что прожекторами, хотя они и имеются, мы не пользуемся. Не хватало только немцев привлечь. Нам и так фантастически везёт, целых три дня ни одной потерянной машины, кроме тех, что сожгли на земле. Такое ощущение, что фашисты нас игнорируют, или их авиация слишком занята на линии фронта.
А может, приносит плоды наша новая тактика на дело идём на высоте не выше двадцати — тридцати метров, и только непосредственно над целью набираем высоту. Затем резкое пикирование и уход на круг. Всё-таки «Чайка» очень маневренная машина! Вот этим во всю и пользуемся…
— Что? — вскидываюсь я, отвлекаясь от своих мыслей. — Обед? Спасибо, Глаша.
Глаша — это наша подавальщица, пухленькая темноволосая девушка. Их у нас восемь — обслуга столовой, поварихи… Постукивая черпаком по стенкам термоса, она накладывает мне в тарелку густой борщ, подаёт нарезанный крупными ломтями хлеб. Ем с аппетитом. Всё-таки устаём не только морально, но и физически. Особенно, когда выхватываешь машину из пике — глаза, кажется, внутрь черепа уходят…
— Так что, говоришь, на второе, каша гречневая? Клади, конечно. А компот опять из сухофруктов? Тоже дело!
В отдалении тяжело плывёт девятка немецких бомбардировщиков. Далеко, даже моторов не слышно. Если не знаешь — и не догадаешься, что еле заметные чёрточки над горизонтом — вражеские самолёты…
Отдаю девушке грязные тарелки и располагаюсь под раскидистой берёзой. С куревом плохо, вместо папирос на этот раз выдали табак в пачках, правда, довольно неплохой. Сворачиваю козью ножку калибром миллиметров в двадцать и сижу, окутавшись облаком сизого дыма. Вокруг привычная суета. Механики готовятся к встрече вернувшихся с задания пилотов…
— Да нет, Глаша, не страшно. Привыкаешь… Что? Скорость у нашей птички такая, что пока немец прицелится и выстрелит — мы за десять вёрст улетаем…
Вот пристала, как банный лист! Эх, баньку бы, конечно, не мешало… Волнуется девчонка, и я даже знаю за кого — за Георгадзе, ясное дело. Роман у них. Самвел как-то проговорился, что после войны они пожениться хотят. Ну, молодёжь, пускай… Хм, это я что ж, уже к старикам себя определил! Всего-то двадцать четыре года, кстати! Правда, война за плечами уже одна есть, а умные люди говорят, что год войны — как десять мирной жизни. А я и тогда, и сейчас уже много чего насмотрелся, на всю оставшуюся жизнь с лихвой хватит… Так, а к нам снова кто-то пожаловал, похоже, начальство. Да, точно, вон и посыльный летит, спешит, аж ноги заплетаются…
Весёлое задание, очень весёлое. И главное, лететь далеко, за линию фронта. Впрочем, ладно, мелочи жизни, главное — чтобы было на чём лететь… Хоть бы Шурик поскорее вернулся… ага, вот и он! Задрав голову и приложив ладонь к козырьку, считаю возвращающиеся машины одна, две… шесть… Двоих нет, мать твою, двоих!!!
Десятка первой заходит на посадку, но как-то неуверенно. И уже коснувшись колесами земли, «Чайка» вдруг резко подпрыгивает, делает козла… уф, удержал, молодец! Эй, сбрасывай газ… сбрасывай!!! Ну!!!
На моих глазах мотор внезапно резко добавляет обороты, машина вновь отрывается от земли и, заваливаясь на крыло, врезается в окружающие лесной аэродром деревья. Онемев от неожиданности, мы несколько секунд смотрим на пылающие обломки, затем со всех ног бросаемся к месту аварии. Как же так! Остальные самолёты садятся нормально, но мы этого не видим, мчимся к жуткому костру…
Добегаем и останавливаемся, прикрывая лица ладонями — ближе не подойдешь, жар горящего бензина не подпускает. Всматриваемся в огонь, но сквозь бушующее пламя ничего не разглядеть…
Кто-то притаскивает огнетушители, за спинами тормозит санитарка, суетится БАО, туша страшный костёр, однако мы молча стаскиваем с голов шлемы, пилотки… прощай, товарищ! На десятке летал Федя Жмакин из Свердловска.
Стартёр проворачивает винт, и я замыкаю контакты. Мотор наполняет кабину уверенным басовитым рыком. Я уже знаю, что ребят подстерегли на обратном пути, видно, достал наш полк немцев своими налётами, вот и появились охотники. И мне сейчас позарез надо найти и уничтожить их аэродром, который по сведениям разведки находится недалеко от Кобрина.
Дело опасное, тем более, если идёшь в одиночку. Собьют — никто ничего не узнает, родителям только и сообщат, что без вести пропал. Вообще, в нашей работе аэродромы — самое страшное. На них всегда полно зениток, да ещё какой-нибудь шальной фриц может взлететь, да плюс дежурное звено…
Так что шансов вернуться у меня — один из тысячи. Хотя, если повезёт… Гоню эту мысль, чтобы не сглазить удачу. Иду на бреющем, едва не подстригая винтом верхушки лесных деревьев. Иногда приходится даже виражить, чтобы не врезаться в какое-нибудь торчащее над зелёным ковром особо высокое дерево. Полный боезапас, полные баки. Если собьют — поджарюсь мгновенно, даже мама сказать не успею. Ну ничего, Бог не выдаст, свинья не съест…
Эх, всё-таки обзор плоховат, верхние плоскости мешают. И все же тройку заходящих на посадку бомберов я замечаю вовремя. Отлично ребята, спасибо вам огромное, сами навели…
А вот высоту я здесь набирать не стану, хоть и рискованно, буду бомбить с бреющего. Форсаж! Подаю сектор газа до упора, мотор ревёт и штурмовик, словно подстёгнутый, устремляется вперёд на пределе всех заключённых в двигателе сотен лошадок.
