из немцев, живших у нас, дал мне шоколад, представляешь?! Настоящий шоколад. Ох папочка, какой же он был вкусный! Мама не хотела, чтобы я его кушала почему-то, но я ее не послушала. Кушая эту шоколадку, я представила, как мы с тобой сидим у кромки леса. Кушаем эту шоколадку и отгадываем, какая птичка поет.
А знаешь папа, они мне понравились: на вид хорошие, добрые, они играли со мной в мячик. Правда, пьют они много. Папа, может, не нужна все-таки эта война! Не убивай их, среди них ведь есть и хорошие. Папочка лучше возвращайся, война не нужна! Мы все – люди, мы все истощенны и устали, не надо войны, может хватить смертей!?
прощальное письмо медсестры
Здравствуйте, мама и папа, братья и сестры, племянники мои любимые! Как же по всем вам я безумно скучаю! Прошу меня простить за то, что обещала писать вам каждый месяц по возможности. Но так сложились обстоятельства, что как раз последние эти восемь месяцев её и не было.
Сегодня 25 апреля. Письмо дойдет до вас как раз на майские праздники, поэтому заранее примите от меня поздравления. Уже почти все тяготы закончились, уже скоро пройдет война. Скоро вы все обреете душевный покой и спокойно заживете жизнью мирной, которую у вас когда- то отняли. Мне надо вам кое-что рассказать, то, что случилось со мной за последний год, почему я не писала целых восемь месяцев. Прошу быть ко мне снисходительными и понять меня.
Так вот, начну с того, что половину нашего отряда санитаров из города направили в область, а другую отправили южнее. Я была в первой половине, пошла в область. Мы шли с маленьким отрядом солдат, на место, где недавно была бомбежка близлежащих сел. Нас было около 20 женщин, а солдатики были молодые, только с армии отправили в Ленинград подчищать завалы и собирать трупы. Я привыкла уже давно к этим неожиданным военным приказам. Ни машин, ни телег, ни танков нам не предоставили, мы шли два дня до назначенного пункта. Хоть и близился май, было очень холодно ночью, в воздухе летал железный запах крови, пороха и железа. Мы делали короткие привалы, большой костер не было разрешено разжигать, перекусили и шли дальше. Нам оставалось несколько километров до этой деревушки, когда в небе увидели столб черного дыма. Все напряглись, начали переглядываться, замолчали и ускорили шаг. У всех в головах была только одна мысль: «Хоть бы кто… хоть пару человек выжили бы …». Мы уже три года служили в аду, но на смерти детей было все равно больно смотреть женским сердцам. Пришли. Дыма стало в три раза больше, как будто две дымовые гранаты бросили между домами. Деревня была небольшая, сараи и дома из дерева, точнее то, что от них осталось. Мы пошли искать выживших. От Ленинграда немцев отсюда прогнали три месяца назад, у кого-то уже заново появились быки, коровы и свиньи. Но сейчас я проходила и смотрела только на их трупы. Да трупы! Как никогда я стала воспринимать смерть «зверя», как смерть «человека». Теленок был черненький с белым пятном на затылке, при мне издал последний стон и на веки закрыл глаза. Как я устала смотреть на смерть и стоять, понимая, что вот в этот момент я была бессильна. Я устала быть бессильной!
В этой деревне выжило 9 детей, 40 мужчин, 50 женщин и 18 стариков. Мы их искали полдня, оказали первую помощь и пошли собирать и хоронить оставшихся бывших жителей. Возле елей расположено 113 безымянных могил. Я сама лично похоронила пятерых младенцев, им и года отроду не было. Еще маленькие, худенькие, одежды на них почти и не было. Как же я жалею иногда, что до войны не вышла замуж, как ты мне, мама, говорила, что нет у меня родных детей. Я себя считала молодой, энергичной, думала, что у меня полно времени… как же я ошибалась! Только в «аду» я поняла, что не мы управляем временем и своей судьбой, а они нами, и порой это бывает коварно и жестоко.
К ночи мы справились, поужинали. В уцелевших домах, оказывается, были мелкие запасы, кукурузные лепешки, какие-то разносолы и еще что-то. Это две девчонки 9-10 лет нашли и принесли нам. Они так похожи на Сашиных девчонок, Раису и Катю. В основном уцелевшие были здоровы, они прятались в своих погребах и домах, которые почти не задело, так что уже с рассветом наш отряд думал выдвигаться в город. Солдаты поставили палатки, в каждой – по пять человек. Получился целый палаточный лагерь. Легли спать.
Далее случилось то, чего почти никто не ожидал. Над нами пролетал немецкий самолет. Конечно, наши палатки было не трудно заметить. От шума самолета все подскочили как позвонку, мы выскочили из палаток, кто в чем был, но увидели лишь хвост самолета. Все стали собираться и надеялись, что это был лишь дозорный. Но мы ошибались! Через время он вернулся, и не один, а с «подарком»: нас начали бомбить. Я ринулась к детям, но не успела добежать до их палатки, снаряд добрался первым. Я стояла пред полыхающей палаткой в ступоре. Опять смерть, опять я ничего не сделала, скоро сойду от этого с ума!!! Я забыла об уцелевших, о стариках, женщинах, о своих товарищах. Я повернулась направо и увидела бежавшую и что-то кричавшую на меня Ленку, в недоумении смотрела в ту сторону, куда она указывала обеими руками – на меня летел снаряд, а мне было все равно. Я опять не смогла спасти детей и не видела смысла спасать свою жизнь. Она подбежала ко мне, сильно толкнула, и через секунду перед ней разорвался снаряд. Меня оглушило, все тело пронзила смертельная боль, жгло, было невыносимо больно, как будто в меня кинули тысячу ножей сразу, и темнота…
Очнулась я в госпитале. В голове билась лишь пронзительная мысль: «Кто? Когда меня спасли? Где я сейчас и живы ли мои товарищи?» Я охладела от ужаса и вдруг поняла, что я не чувствую правую руку и ногу. Слегка приподняла голову. Я калека. У меня нет ни руки, ни ноги, а теперь и здоровой психики.
Сейчас многие мои товарищи поедут домой, к мужьям, женам, детям и родителям. А я лежу в госпитале! В каком? Вам не нужно знать. 15 мая меня заберут в дом инвалидов, все бумаги я уже подписала. Простите, но где пансионат я вам никогда не скажу. Наш родной дом находится в селе, оголодавшем и разгромленном, 14 человек
