Многие выскочили на эту поляну, но сержант сказал:
— Стойте! Пруссаки, наверное, находятся где-нибудь в засаде. Нужно осмотреться!
Не успел он произнести этих слов, как в ветвях просвистала дюжина пуль и загрохотали выстрелы. В это же время группа пруссаков бегом кинулась в лесную чащу.
— Они удрали! Вперед! — крикнул Пинто.
Пуля, пробившая кивер, сделала меня осторожнее.
Я стал замечать больше других. Когда сержант уже собрался идти через поляну, я удержал его за руку и указал на ружье, которое высовывалось из густого кустарника, по ту сторону болотца, в ста шагах от нас.
— Ты, Берта, оставайся туг! — приказал Пинто. — Не теряй его из вида. А мы пойдем в обход.
Солдаты разошлись направо и налево, а я стоял за деревом, насторожившись, как охотник. Через две-три минуты ничего не подозревавший пруссак встал. Он был совсем юный, с маленькими белокурыми усиками, худой и высокий. Я мог попасть в него без промаха. Но мне было так жутко убивать этого беззащитного человека, что я невольно вздрогнул. Он заметил меня и бросился в сторону. Я выстрелил и с радостью увидел, что промахнулся, а пруссак, как олень, уже бежал через кустарник.
В то же мгновение справа и слева загремели выстрелы. Пинто, Зебеде, Клипфель и другие стреляли пруссаку вслед. Шагов через сто мы нашли пруссака на земле. Рот его был полон крови. Он глядел на нас испуганно и поднимал руку, словно желая защититься от штыковых ударов.
Сержант веселым тоном сказал ему:
— Не бойся, с тебя и этого довольно!
Никто и не думал его убивать.
Выйдя из леса, мы обратили внимание, что дальше, шагов на двести тянется густой кустарник. Пруссаки, которых мы преследовали, спрятались здесь. Одни вставали, стреляли в нас и потом снова исчезали в зарослях.
Мы хорошо укрылись за деревьями, так что пули врагов не причиняли никакого вреда. Был приказ — занять рощу, и нам не было дела до кустарника. Из-за своего прикрытия мы слышали ужасный гул битвы, которая происходила на другом склоне холма. Пушечные выстрелы гремели один за другим; иногда слышалось сразу несколько залпов и это напоминало ураган. Пальба вынуждала нас не двигаться дальше.
Наши офицеры, посоветовавшись, решили, однако, что кустарник составляет часть леса и мы должны прогнать из него пруссаков. Это решение погубило много народу.
Чтобы выбить пруссаков из кустов и не дать им времени стрелять в нас, мы атаковали их внезапно. Мы думали, что на вершине холма кустарник кончится и тогда мы перебьем пруссаков дюжинами. Когда мы, едва дыша, добежали до верха, старик Пинто крикнул:
— Гусары!
Я поднял голову и увидел отряд всадников, как вихрь, мчавшихся на нас.
Глава XXVIII. «Нас только двое»
Нe раздумывая долго, я повернулся и, несмотря на усталость и на тяжелый ранец и ружье, бросился бежать назад гигантскими прыжками. Я видел перед собой Пинто, Зебеде и других. Они неслись как угорелые. Гусары неслись за нами с такими жуткими воплями, что кровь стыла в жилах. Офицеры выкрикивали команды, лошади храпели, ножны сабель гремели, земля дрожала.
Я бежал к лесу самой кратчайшей дорогой и был уже совсем близко, как вдруг перед опушкой увидел громадную яму — из нее крестьяне брали глину для построек. В ней было футов двадцать ширины и сорок-пятьдесят длины. От дождя края ямы сделались скользкими. Сзади все громче слышался лошадиный храп; от страха у меня волосы встали дыбом, и, не раздумывая долго, я сделал прыжок. Прыгая, я поскользнулся и упал, шинель завернулась почти что мне на голову. Когда я поднялся, то увидел, что в яме находится еще один солдат. Он тоже пытался перепрыгнуть и упал.
В это мгновенье два гусара на всем скаку влетели в яму. Один из них, весь красный, с проклятиями ударил саблей моего товарища. Он размахнулся для второго удара, но я вонзил ему в бок свой штык. Другой гусар нанес мне удар по плечу и, не помешай погон, он рассек бы меня надвое. Он хотел пронзить меня, но, к счастью, в это мгновенье раздался выстрел и пуля пробила ему голову.
Я оглянулся и увидел одного из наших, стоявшего по колено в глине. Он слышал крики гусар и храп лошадей и, чтобы понять, в чем дело, подошел к самому краю ямы.
Он протянул в яму ружье, чтобы помочь мне выбраться. Я вылез и пожал солдату руку:
— Вы спасли мне жизнь… Как ваше имя!
Он отвечал, что его зовут Жан-Пьер Венсан. После я много раз мечтал встретить этого человека, чтобы оказать ему какую-нибудь услугу. Но более я его не видел.
Скоро подбежали Пинто и Зебеде. Зебеде мне сказал:
— Нам еще раз повезло с тобой, Жозеф. Теперь нас, пфальцбургцев, осталось всего двое. Клипфеля только-что изрубили гусары.
— Ты видел это? — спросил я, бледнея.
— Да. Он получил больше двадцати ударов и все время кричал: «Зебеде! Зебеде!»
Через минуту он добавил:
— Ужасно слышать, как старый товарищ детства зовет на помощь, а ты не можешь ему помочь… Было уже поздно, они окружили его…
Нам стало грустно. Вспомнилась родина. Я подумал о старухе-матери Клипфеля и об ее горе.
До самой ночи мы сидели, спрятавшись в лесу, и отстреливались от пруссаков. Мы не позволяли им войти в лес, но они не дали нам выйти из-за деревьев. Наша перестрелка напоминала жужжанье пчелы среди бури. Ведь в это же самое время палило полторы тысячи пушек и сражалось несколько сот тысяч человек.
Поздно вечером мы получили приказ отступить. В этот день наш батальон потерял шестьдесят человек.
Была уже ночь, когда мы двинулись. Мы должны были перейти на другую сторону реки. Небо было покрыто тучами. Битва уже закончилась, хотя вдали еще гремела канонада. Говорили, что мы разбили австрийцев и русских у Вахау. Те же, кто шел от Мокерна, были настроены мрачно и не говорили о своей победе.
Всю ночь двигались войска, переезжала артиллерия и обозы. Мы стали лагерем около Шёнфельда. Сколько раз я бывал здесь с Циммером! Мы гуляли по лесу, пили вино, любовались летним солнцем!
Я прислонился к кладбищенской ограде и заснул, как убитый. Скоро Зебеде разбудил меня и позвал погреться у костра.
Я поднялся, как пьяный. Шел мелкий дождик. Товарищ привел меня к костру и дал выпить водки, чтобы согреть мое озябшее тело.
По ту сторону реки виднелись бивуачные огни.
— Там, в нашем лесу, греются пруссаки, — сказал Зебеде.
— Да, и бедняга Клипфель тоже там! Ему-то уж не холодно!
У меня зубы стучали. Воспоминание о Клипфеле снова навеяло на нас грусть.
— Помнишь, Жозеф, как во время набора Клипфель надел себе на шляпу черную ленту? Он кричал: «Мы все приговорены к смерти и должны носить по себе траур. Я хочу надеть черную ленту!» А его братец твердил: «Нет, нет, не надо черной ленты». Он плакал, но Клипфель все-таки купил черную ленту. Он уже тогда предчувствовал свою смерть.
Эти воспоминания и ужасный холод, пронизывающий до мозга костей, причиняли мне тяжелые страдания.
Глава XXIX. «Что ждет нас завтра?»
Рано утром нам раздали порции хлеба, мяса и водки. Мы сварили суп. Дождь почти прекратился, но я все никак не мог согреться. Мне было холодно, хотя все тело горело. Я, очевидно, простудился. Да и, наверное, три четверти солдат страдали теперь от лихорадки. Некоторые были уже не в силах двигаться и лежали на земле, рыдая и призывая свою мать, как дети.
Когда рассвело, мы увидели по ту сторону реки сожженные деревни, горы трупов, опрокинутые пушки, изрытую землю. Мы увидели также тысячи пруссаков, которые двигались, чтобы соединиться с русскими и австрийцами и таким образом окружить нас со всех сторон. Мы не могли помешать им в этом, тем более, что генерал Бернадот с русским генералом Беннигсеном подходили со ста тысячами свежих войск.
После трех битв в один день наша армия, уменьшившаяся до 130 тысяч человек, оказалась окруженной кольцом вражеских войск, насчитывавших триста тысяч штыков, 50 тысяч конницы и тысячу двести орудий.
Наш батальон двинулся на соединение с дивизией, стоявшей у Кольгартена. Мы с трудом пробирались сквозь поток повозок с ранеными, обозы, батареи и отряды.
Откуда ни возьмись примчались двадцать гycap. Растолкав толпу направо и налево, чтобы расчистить дорогу, они громко кричали: «Император! Император!»
Батальон выстроился, взял на караул и через несколько секунд появилась императорская конная гвардия. Это были настоящие великаны в громадных сапогах и огромных меховых шапках, из-под которых виднелись лишь глаза, нос и усы. Они мчались галопом с обнаженными саблями в руках. Приятно было смотреть на этих молодцов.
За гвардией показался генеральный штаб. Представьте себе полтораста-двести генералов, маршалов, офицеров всех рангов. Они едут на прекрасных лошадях, и их мундиры до такой степени обшиты золотом и позументом, что не видно, какого цвета сукно.
