10. Лейтенанта МАХНОВА Василия Алексеевича.
11. Старшего сержанта МАКАРОВА Константина Кузьмича.
12. Старшину ОТКИДАЧ Константина Даниловича.
13. Капитана ПОПОВА Андрея Степановича.
14. Майора ПАНИНА Павла Алексеевича.
15. Старшину САРЫМСАКОВА Хамида Газизовича.
16. Капитана ЮЗОВА Сергея Егоровича.
Я специально полностью публикую список награжденных героев, ибо это не только перечень замечательных людей, среди коих и Хамид Сарымсаков, но — реквием: почти все эти славные молодые парни погибли в боях за Родину. Одних орденом Красного Знамени наградили посмертно, других...
7 ноября 1942 года на аэродром должен был прибыть командующий Северным Флотом адмирал Арсений Григорьевич Головко для вручения боевых наград. Церемония награждения намечалась в клубе летчиков Северного Флота на 19 ноль-ноль, после чего небольшое застолье, танцы.
А рано утром поступил боевой приказ — звеном пикировщиков (командир звена старший лейтенант Г. А. Кошляков) нанести бомбовый удар по транспортам противника в районе Берлевог.
Погода стояла окаянная. Снежные заряды, темень (еле-еле подсвечивало час-полтора), моросящий дождь со снегом, угрожающий обледенением, шквалистый ветер из Арктики... Вражеский морской конвой отыскали быстро. Но пикировщиков тут же накрыли корабельные зенитки. Не вышел из пике экипаж, недавно прибывший на пополнение. Акулинин с Котляковым спикировали на большой транспорт, точно положили бомбы. «Купец», изрыгая зенитный огонь, задымил, накренился. И в этот момент появилась четверка «мессеров». Кошляков с Акулининым развернулись, как обычно, в сторону моря. Немецкие истребители оказались не из робкого десятка — бросились вдогонку. И атаковали они умело, не распыляя сил.
«Пешечка» Кошлякова оборонялась героически. Уже один полосатый «мессер», оставляя за собой серебристую ленточку (очевидно, был пробит бензобак), отвалил и с резким снижением, потянул в сторону земной тверди. Другой пират крутым виражом едва уклонился от сверкающей трассы... Но тут вдруг самолет Кошлякова вспыхнул — это ударил по нему почти в упор третий «мессер», за ним — четвертый. Командир звена еще попытался удержать машину, продолжал лететь строго по меридиану. Но... Вот Пе-2 лег на крыло, завис и, опутанный паутиной сверкающих трасс, камнем пошел вниз, оставляя за хвостом чадный шлейф, исчез в бушующих волнах.
На базу вернулся лишь один экипаж.
Хамид ушел за сопку. Сидел на отшлифованном веками камне сам окаменелый. В голове мельтешение мыслей. Слезы так и навертываются на глаза... «Что же такое!.. Сегодня Георгию Кошлякову и его товарищам должны вручить ордена!.. Их наградили как живых, не посмертно... Какими безобразными, безжалостными гримасами оборачивается война!.. Кобзарь... Едва меня перевели из его экипажа, и ему как отрезало везение. Однажды, возвращаясь благополучно с боевого задания, вдруг попал в «муру». Аэродром закрыт, все дополнительные посадочные площадки — тоже. До дальних аэродромов не хватит горючего. Ему приказали: «Прыгать с парашютами». Прыгнул. Потерял штурмана и стрелка. Но выжил!.. А немного погодя — погиб. Выжил для того, чтобы погибнуть!!!»
А жизнь продолжается. Как любил говаривать Гоша Кошляков?.. «Не кручиньтесь, ребятишки, живы будем — не помрем!»
И вот он теперь погиб, как и многие его боевые товарищи. Их наградили орденами как живых. Нет пометки — посмертно.
Ровно в семь вечера в клуб прибыл адмирал Головко со свитой. Из награжденных Красным Знаменем выстроились оставшиеся пока в живых. Чертова дюжина. Головко, удивительно красивый человек, выглядевший гораздо моложе своих лет, с длинными загнутыми кверху ресницами, спросил о чем-то стоящих рядом комдива и командира полка, вздохнул.
Началась церемония вручения боевых орденов. Кто-то из механиков играл на аккордеоне туш... Подошел через Хамида. Четким шагом вышел из строя. Смотрит адмиралу в глаза — не видит. А тот:
— Мужайся, парень. Что делать?.. Война!
— Стараюсь... мужаться...
— Мужайся, младший лейтенант Сарымсаков. И помни, всегда помни: здесь, в Заполярье, ты защищаешь свой солнечный край. Иди. Впереди большие и трудные дела у тебя, младший лейтенант.
Хамид в редкие часы досуга продолжал углублять авиационные познания. Теперь он почти не обращал внимание на магнитный компас, который безбожно врал, когда бушевали магнитные бури или восходило на небосвод переливчатое и таинственное северное сияние. И даже не любовался сполохами его, хотя зрелище было сказочное. Кой черт любоваться, когда можно очутиться у черта в пасти!
Полеты... Полеты... Разведка... АФС... Бомбометание с пикирования, поиск пропавших самолетов на высоте и с бреющего...
Гибли, уходили в небытие и бессмертие товарищи. Иных и не повидал даже. Прибыла в полк третья эскадрилья, командиром которой был капитан Цецорин. Стал комэском Туганов...
И настал, наконец, день, который так люб был всегда Хамиду — 31 декабря 1942 года. Предновогодье! Сказочные рассказы... Возвышенное настроение, воспоминания о довоенных «елочных балах»...
Снабженцы полка украсили «игрушками» скудную заполярную елочку. На ней красовались отстрелянные гильзы ШВАКов, гранаты-лимонки, гирлянды девятимиллиметровых пистолетных патронов для ТТ, самодельные виселицы с «гитлером», «герингом» и другими «Г», чекушечки «белоголовых»...
А в три часа дня, — дня, разумеется, условно (еле брезжило) приказ: «Бомбоудар по транспортам противника с пикирования в районе Линахамари».
Бомбы легли точно. Два «купца» задымили, запылали. Но появились «мессеры» — штук сорок. И они обрушились на шестерку «пешек»...
Вспоминать не хочется, что произошло дальше...
Из шести Пе-2 на базу возвратился единственный экипаж Акулинина-Сарымсакова.
А нервы уже не могли сдерживать. Ему весь обратный путь, как зубилом, кромсала мозг мысль: «Где же истребительное прикрытие, где?»
Едва приземлившись, Хамид вывалился из «пешки» и с диким криком: «Где прикрытие?!», бросился искать «виноватых»...
Кто-то деликатно, но очень цепко схватил его за руки. Опомнился и увидел — адмирал Головко. Рядом — порученцы. Но держал его сам командующий СФ. И еще говорил: «Ты, парень, пошуми, пошуми. Устал, дружок, измотался?».
Хамид вдруг ощутил такую усталость, что даже застонал и кивнул:
— Очень...
— Сколько вылетов в Заполярье?
— За полсотни.
— Конечно, устал... А насчет истребительного прикрытия... пока еще не хватает. Понимаешь?.. Вот такая беда.
Адмирал ласково погладил юношу по голове, как маленького, и сказал окружавшим его военным:
— Экипаж Акулинина немедленно на неделю в прифронтовой дом отдыха. А затем — всем троим две недели, не считая дороги, — отпуск дать на поправку здоровья.
Головко встряхнул за плечи младшего лейтенанта и улыбнулся (улыбка у Головко, как подтверждают многие его сослуживцы) была прекрасной, нежной, глубоко человечной.
— Ты все понял, младший лейтенант?
Не веря ушам своим, Хамид пролепетал:
— Две недели... Отпуск... Домой!.. Я не ослышался?
— Заслужил.
Прошла нестерпимо длинная неделя в доме отдыха. Настало время отправляться в Ташкент. Товарищи-«летуны» снабдили боевого друга продуктами, даже треской маринованной в собственном соусе. Совестно было вести с собой «сидор» в голодноватый тыл. Впрочем, до тыла было еще далеко. Мурманская дорога подвергалась систематическим бомбежкам.
И Хамид ехал в таком поезде.
Молодой офицер (теперь уже офицер) вышел на платформу вокзала, осмотрелся по сторонам и смахнул с глаз слезу. Родной город. Родная земля...
ГЛАВА VIII. НЕДЕЛЯ БЕЗ ВОЙНЫ
Перекинув через плечо два вещевых мешка — «сидора», Хамид миновал привокзальную площадь и с тяжело бьющимся сердцем зашагал по улице Тараса Шевченко. Знакомый и незнакомый город!.. Много явно приезжих, не ташкентцев. Длинные, с вздернутыми «подватенными» плечами легкие пальто из лодзинского материала в елочку — у мужчин. Женщины с широко расклешенными коротковатыми юбками в крупную клетку. Поверх одних — тоже пальтишки с «плечами», колоколом; на других — стеганые ватники. А там, где на тротуаре разгребли снег, непонятный перестук, вроде как лошади в денницах цокают копытами. Присмотрелся — на многих мужчинах и женщинах туфли, ботинки на деревянных подошвах.
У большинства прохожих лица изнуренные, с темными кругами под глазами. На каждом шагу — инвалиды. Кто без руки, кто без ноги. Большинство инвалидов в видавших виды шинелях и стоптанных кирзачах (кому есть на что надевать их), но встречаются и ребята в прокопченных в сталинградском горниле добротных полушубках.
Веселый, улыбчивый Ташкент исчез куда-то. Взамен его город суровый, угрюмый, хотя уличной суеты из-за нахлынувших сюда беженцев прибавилось. И погода не ташкентская. Хамид надеялся прогреть немного косточки после полярной стужи, а тут, пожалуй, ничуть не меньше снега, чем в Ваенге, и солнышко светит, да не греет. Суровая легла на город зима.
