— Старосты, полицаи в ваших деревнях есть? — спросил Огнивцев.
— Не-е, что вы! Мы без старосты. Да и не только мы. Почитай, во всей нашей округе нет ни старост, ни полицаев.
— Это чего же! Или немцы не устанавливали «новый порядок»?
— Видать, им не до того было. В Москву, вишь, спешили, ироды… Да и среди наших-то, колхозных, разве найдешь иуду, христопродавца…
Сидевший на печи, свесив босые ноги и приставив к уху ладонь совком, седой старикашка, не разобрав толком, о чем разговор, живо затараторил:
— Вот, вот… Я про то нашим бабам толкую. Еще в писании сказано — геенна огненная будет ироду, гнев божий падет на супостата…
В избу вошел радист с рацией на плечах. Лихо бросил к виску ладонь:
— По вашему приказанию прибыл.
— А ну-ка, дружище, дай людям послушать голос Москвы.
— Есть, товарищ комиссар!
Радист поставил рацию на лавку, растянул антенну, пощелкал тумблерами… Сквозь шорох помех, обрывки музыки, треск морзянки вдруг прорвалось как по заказу: «…Говорит Москва! От Советского Информбюро…» Знакомый всем, близкий голос Левитана, словно голос самой Родины, возвещал на весь мир: «Москва жива, Москва стоит, Москва борется, Москва победит!»
Женщины кинулись обнимать друг друга, а дедок довольно-таки шустро соскользнул с печи и начал обнимать и целовать командира и комиссара.
Хорошо в теплой радушной деревне, да пусто становится в солдатских вещмешках и «закромах» Кожевникова.
Шевченко и Огнивцев думали непростую думу. Продовольствие на исходе, но обращаться с просьбой о помощи к селянам не стали. Они видели, что те и так от души делились последним, но прокормить отряд они, конечно же, не могли.
— Надо было больше просить «НЗ», — с досадой сказал Шевченко. — А то постеснялись, поскромничали…
— А как не стесняться, если на складах, ты же видел, харчей кот наплакал, — ответил комиссар. — Командному составу необдирное просо выдают по продаттестатам. Да и «НЗ» на весь рейд не растянешь. У наших ребят аппетит — будь здоров!
— Что ж, надо обратиться за помощью к жителям ближайших деревень и установить связь с партизанами. Без них не обойтись. Как говорят наши хозяева, более богатые и менее пострадавшие от немцев — это деревни Савино, Марьино и Теплово. Колхозники с нами, безусловно, кое-чем поделятся. Окажут помощь и партизаны. Кроме того, сможем получить от них достоверную информацию об обстановке в нашем районе, о противнике и его прислужниках.
— Согласен с тобой, командир. Я думаю, что в деревни следует послать разведчиков немедля, а поисками партизан займемся завтра.
— Быть посему, — ответил Шевченко.
— Но в таких лесах при сильном морозе и глубоком снежном покрове найти партизан не так просто, — сказал с сомнением комиссар.
— А мы наугад по лесам искать их не будем. Есть тут у меня на примете один старичок, бывший буденновец. Словоохотливый такой грибок-боровичок, но и осторожный. Я с ним переговорил, когда во взвод Брандукова заходил. Так вот, когда я его напрямую спросил о партизанах, он притворился глухим, ничего не понимающим. «Не знаю я, — бормочет, — ваших делов не знаю и не ведаю…» И словно вскользь обронил: «Это однорукий сержант-пограничник Иван Петрович, тот да, в военных делах разбирается… А я ни при чем…» Хитрюга старик. Возьми-ка ты его на себя, комиссар.
— Кого?
— Да этого, как его? Ивана Петровича. Из старика и ты больше ни одного слова не вытянешь.
— Договорились, попробую.
— Ну, а теперь и нам с тобой пора вздремнуть, дорогой мой комиссар.
— Не получится, пожалуй. Мне надо…
— Никаких возражений, Иван Александрович. Ты и так уж вымотался до предела. Свалишься, что я без тебя буду делать! — шутливо толкнул друга в бок капитан.
Отряд, как и было намечено, еще до рассвета оставил деревню Поспелиха. А командир с комиссаром и бойцы патрульной службы задержались в ней. И вдруг над деревней на бреющем полете, рассыпая обвальный грохот, пронесся «мессершмитт». Раздалась длинная звенящая пулеметная очередь. От нее пострадала одна старушка, которая шла от колодца, неся на коромысле два полных ведра. По иронии случая, пули пробили ведра и, к счастью, не задели старую женщину. Но от испуга она упала и вся вода вылилась на нее. В мокрой шубейке, взволнованная и сердитая, вбежала она в избу, где все еще находились командир и комиссар:
— Ой, мамоньки! Какую посуду разбил, чтоб он сгорел! В чем воду теперь носить. И откель его черти принесли? Знать, с самого Берлину прилетел. Тутошних, вы сказывали, всех расколошматили.
— Не всех, бабуся, не всех. Бить, как надо, только еще начали, — подводя старуху поближе к печке, отвечал командир. — Грейтесь-ка, обсыхайте да скажите, с какой стороны самолет летел?
— Оттель, милый, оттель, с той стороны. — Старуха показала рукой. — Чуть не порешил окаянный, чтоб ему ни дна, ни покрышки. И не только по мне стеганул, а, кажись, и по одному вашему, что на лыжах в лес бег.
— Кто это мог быть? — встрепенулся командир.
— Да там за околицей на лыжах один бег. Может, и не ваш, а кто из наших, деревенских.
— Он?
— Что за чертовщина! — вскипел командир. — Ведь было приказано никого из деревни…
Шевченко выскочил на кухню и крикнул старшему патрульной службы:
— За околицей лыжник! Немедля догнать и доставить сюда.
— Есть! — раздалось в ответ.
Шевченко вернулся в комнату.
— Я считаю, комиссар, появление вражеского самолета не случайным явлением. Ищут нас, всерьез начали искать.
— Я тоже так думаю, — ответил Огнивцев, обуваясь. — Да это и не удивительно.
— Прочесывают с самолета деревни, — продолжал Шевченко. — Авось кто с испугу выскочит и раскроет себя…
— Ну, это дешевый прием. Наших ребят на него не поймать, — сказал комиссар. — Бомбы будут под окнами рваться — не выбегут. Так приучены. Да и мы в дневное время, как правило, находимся в лесах. Вот только мы с тобой чуток сегодня задержались…
— А может, кто и сдрейфил, драпанул? — задумавшись, сказал Шевченко. — Нет… Не должно.
Старая, но еще шустрая хозяйка выставила с загнетки на стол дымящийся чугунок с чищеной, аппетитно пахнущей картошкой, достала миску с квашеной капустой:
— Ешьте, родные, угощайтесь. Сальца бы к картохе, да нету ноне. Когда отходили наши, отдала подсвинка на кухню красногвардейцам. «Пусть, думаю, и моя будет подмога…»
Сушившая у печки свою одежду старуха схватила с печки еще не просохшую шаль:
— Я принесу сальца, кума. Сичас, мигом сбегаю.
Шевченко задержал старуху:
— Да куда же вы такая мокрая? Замерзнете, захвораете…
Но куда там. Бабка шмыгнула за дверь. В сенях раздался стук обиваемой от снега обуви, чей-то простуженный кашель. И тут же старший патруля ввел в избу мужчину, одетого в деревенский полушубок. Незнакомец надрывно кашлял.
— Вот, — сказал сержант, — еле нагнал. Прытко удирал…
— На лыжах? — спросил Шевченко.
— Так точно. Только лыжи не наши. Какие-то иностранные. А чьи — не разобрал.
Комиссар встал из-за стола, подошел к задержанному:
— Кто вы такой? Как оказались в деревне? Куда шли?
— Дык, куда же ноне ходють! Не в гости же к теще или куме. Война, будь она проклята. Всех куда кого пораскидало, — говорил, сморкаясь и кашляя, задержанный. — Тетку отыскиваю… родную…
— А вам известен приказ немецкого командования: «За появление в лесу на лыжах — расстрел»?
— Знамо дело. Дык я разрешеньице взял. Вот оно…
Мужик снял шапку, покопался в ней и подал Огнивцеву листок. Комиссар развернул его, прочел вслух:
«Немецкая военная комендатура разрешает жителю поселка Новинки Отрепкину Савватию Прокоповичу, в порядке исключения, навестить в деревне Поспелиха свою родную тетку, угнанную туда Красной Армией с эвакуированным населением. Средства передвижения — фабричные лыжи с палками. Комендант майор Гантман».
Комиссар бросил пропуск на стол:
— Еще какие документы есть?
— Дык какие же документы. В колхозе и справки-то не давали.
— Вы же из поселка городского типа?
— Не-е… Это в пропуске так указано, а на самом деле я из деревни. Крестьянин, колхозник. Разве не видите, товарищ командир. Деревенский я…
— Ну и как, нашли родственницу? — спросил комиссар.
— Куды там. Не повезло. Напрасно десять верст отмахал. Нет тут ее… Знать, в другую деревню подалась… Туда было направился. Дык вот задержали. Вы уж отпустите, товарищ командир. Зимний день короток. Успеть бы…
— Вы спросите у него, товарищ комиссар, где он научился так бегать на лыжах? — подбросил вопрос старший патрульной службы. — Пер как чемпион на дальней дистанции.
— Дык чего же тут особливого, — зачастил мужик. — Охотники мы, охотники… В нашем поселке много таких.
