Прошел еще один день, и император Хирохито при гробовом молчании зачитал в парламенте акт о безоговорочной капитуляции. Это заняло всего несколько минут. В традиционной коляске, окруженный почетным кавалерийским эскортом, император проследовал в свою резиденцию. Американские зажигательные бомбы не пощадили императорского дворца, уцелел только жилой дом. Его спасли пруды, каналы, заросшие лиловыми ирисами, и высокие каменные стены, окружавшие императорское жилище.
Коляска бесшумно катилась по площади, примыкавшей к дворцовому мосту. Здесь сына неба встретили демонстранты, собранные со всего города. С появлением императорского кортежа они, как по команде, стали на колени, молитвенно сложили руки и стали просить у императора прощения за то, что проиграли войну, что причинили ему такие огорчения... На площади стояли на коленях солдаты и токийские простолюдины, офицеры и несколько генералов. Кто-то из них крикнул:
– Мы опять пойдем по императорскому пути!.. Да простит нас император!.. Хакко Итио! Хакко Итио!
Генералы продолжали исповедовать закон Бусидо. Их ничему не научили руины, окружавшие дворцовую площадь, поверженный город, поверженная страна... Ничему!
Коляска императора в сопровождении конных гвардейцев проследовала через дворцовый мост, исчезла в проеме ворот. Демонстранты начали расходиться. На площади в пыли остались лежать несколько умирающих. Они сделали себе харакири во имя императора, которому причинили такие огорчения...
Восьмая китайская Народно-освободительная армия перешла в наступление лишь через несколько дней после того, как советские войска нанесли первые сокрушающие удары по Квантунской группировке. Это было правильно с военно-стратегической точки зрения. Плохо вооруженная китайская армия, привыкшая к маневренным, полупартизанским действиям, едва ли смогла бы добиться успеха в штурме японских укрепленных районов. Эту задачу советские войска приняли на себя. Только через несколько суток, когда 6-я гвардейская танковая армия оказалась в глубоком тылу японских войск, сложились благоприятные условия для боевых действий китайских революционных войск.
Под угрозой полного окружения японцы начали оттягивать свои войска. Китайские батальоны шли следом, захватывая и разоружая мелкие японские гарнизоны. Ближе к Чахару, наступая вдоль Великой китайской стены, шли в походных колоннах по следам 6-й танковой армии, занимали территорию, где почти не было ни советских, ни японских войск. Движение китайских походных колонн напоминало действия трофейных команд – войска Народно-освободительной армии вооружались брошенным японским оружием либо просто брали его на военных складах, уже захваченных советскими войсками.
В авангарде 8-й китайской армии шел корпус Линь Бяо, человека, умеющего добиваться поставленной цели. Невысокого роста, худощавый, с аскетичным лицом буддийского монаха, он, казалось, был вездесущ и появлялся всюду на трофейном японском автомобильчике, камуфлированном под цвет коричнево-желтых песков пустыни. Его маленькие, слегка запавшие в орбитах глаза – острые, горящие угольки, опущенные уголки его рта указывали на не простой характер. С командующим освободительной армией генералом Чжу Дэ он был сдержан, но оба скрыто недолюбливали друг друга.
Конец войны застал Линь Бяо и его корпус где-то на границах провинции Жэхэ, в сотнях ли от Мукдена. Гоминдановские войска, поддержанные американцами, вели себя вызывающе, и корпус Линь Бяо готовился к боевым операциям на тот случай, если Чан Кай-ши предпримет враждебные действия. Следовало перебросить в угрожаемый район весь корпус с боевой техникой, пополненной за счет Квантунской армии, с разбухшими тылами, запасами продовольствия, боеприпасами. Но неожиданно возникшее обстоятельство заставило Линь Бяо изменить планы: стало известно, что в Мукдене готовится парад Победы советских войск, разгромивших Квантунскую армию.
Командующий войсками Линь Бяо пожелал участвовать в параде победителей. До парада оставалось всего несколько дней. Командующий корпусом мог бы сесть в камуфлированный вездеходик и через несколько часов прибыть в Мукден. Но тогда он останется только свидетелем, зрителем, а Линь Бяо хотел в полной мере разделить с советскими войсками славу победы. Ему нужен в Мукдене весь корпус, а корпус стоит в Жэхэ, на расстоянии многих дневных переходов. Конечно, проще простого было бы погрузить войска в эшелоны и доставить их прямо в Мукден, но японцы угнали паровозы, вагоны, разрушили мосты, полотно железной дороги. Про автомобили и говорить нечего – японцы отступали прежде всего на автомашинах. Но Линь Бяо нашел выход – надо рассчитывать на солдатские ноги. Он приказал... делать носилки – тысячи легких носилок – одни на трех солдат и офицеров пехотного корпуса...
Чан Фэн-лин, так ненавидевший войну, мечтавший когда-то о своем, пусть арендованном, клочке земли, так и остался военным. После того как японские каратели разгромили его партизанский отряд, он с маленькой группой «лесных людей» перебрался через линию фронта, пришел в Сычуань, в Народно-освободительную армию. Теперь, через много лет, жизненный круг Чан Фэн-лина почти замкнулся. Его батальон стоял в глухой чахарской деревне, в стороне от Калганского тракта. Где-то недалеко на склонах гор были маковые плантации скупого Вэя, на которого батрачил он в тот злополучный год. Еще ближе находился город, где Чан нанялся в войска Чжан Цзо-лина... Давно это было, лет пятнадцать назад... И вот Чан снова в этих краях...
Приказ из штаба он получил вчера, а сегодня к вечеру все было готово. Чан сам осмотрел носилки и остался доволен. Конечно, лучше было их делать из брезента и бамбуковых палок, но где его взять, брезент. Батальон Чан Фэн-лина стоял в двух деревушках, глухих и заброшенных, – где здесь достать брезент. У солдат были рубахи, ватные куртки, что остались от зимы. Из них и смастерили носилки – одни на троих, как приказал Линь Бяо. Палки просунули в рукава, полы ватников подвязали к палкам джутовой бечевой, собранной по деревенским фанзам. Чан лег в носилки, приказал пронести его до реки и обратно. Носилки получились крепкие – выдержат. Распорядившись отварить про запас рис, Чан пошел в штаб полка доложить, что его батальон готов к переходу.
Переход был тяжелый, без остановок. И все же они пришли вовремя, почти вовремя – целый корпус под командованием Линь Бяо. Правда, пришлось оставить всю технику, шли налегке, бежали рысцой. Двое бежали, один отдыхал в носилках. Сменялись каждые четыре часа. В носилках ели и спали, не прерывая похода. Бежали днем и ночью – рота за ротой, рота за ротой...
Войска мукденского советского гарнизона уже покидали площадь, проходя мимо дощатых трибун, затянутых красной материей. Уже выстроился сводный духовой оркестр, чтобы завершить парад Победы. В воздухе над трибунами шли строем тяжелые бомбардировщики, проносились истребители, заполняя сотрясающим гулом и небо и землю...
В этот момент на площади появились и пристроились к замыкающей колонне участников парада войска необычного вида. Тысячи усталых, запыленных, разношерстно одетых людей. Не все даже имели винтовки, многие шагали босые... Впереди на трофейной машине ехал командир. Перед трибуной машина остановилась, из нее вышел китаец в защитной форме. Это был Линь Бяо. Сопровождаемый начальником штаба, он поднялся на трибуну.
– Вверенные мне части прибыли для участия в параде Победы, – сказал Линь Бяо. – Китайская Народно-освободительная армия приветствует своих военных союзников...
Линь Бяо торжествующе глядел с трибуны на солдат своего корпуса. Они дружно вскидывали кулаки. «Вансуй!», «Вансуй!!» – кричали китайские солдаты, приветствуя русских боевых друзей и своего командующего, стоявшего в окружении советских военачальников.
В трехнедельных боях советские войска наголову разгромили Квантунскую армию. Только пленными японцы потеряли в Маньчжурии шестьсот тысяч солдат и офицеров. Среди них было сто пятьдесят генералов. Потери убитыми составили восемьдесят тысяч человек. Дорогой ценой расплатился японский народ за авантюризм гумбацу – оголтелой военной клики, которая из поколения в поколение проповедовала лозунг «Хакко Итио!» – весь мир под японской крышей. И может быть, впервые в истории Японии не подтвердилась самурайская пословица: «Как бы дорого ни стоил меч, он всегда окупит себя...»
Древние мечи и современное оружие были выбиты из рук самураев. На полях Маньчжурии советские войска захватили громадные военные трофеи. Кроме техники, уничтоженной в боях, взяли почти тысячу самолетов, тысячу двести орудий разных калибров, восемь тысяч минометов и пулеметов, триста тысяч винтовок, тысячи автомобилей, семьсот пятьдесят складов с боеприпасами, вооружением, продовольствием.
