Вошла и туг же прикрыла за собой дверь… (кто бы вы думали?) — Юля.
Одним движением сбросил полушубок и затянулся ремнем.
— Садитесь, Юля. Снимайте шинель…
— Нет. Я на минуту. Поздравить… С Наступающим.
— А как вас часовые пропустили?
— По знакомству… — она тихо улыбнулась.
— Да раздевайтесь, — он хотел ей помочь. Действительно ему очень хотелось, чтобы она осталась, хоть ненадолго.
— Нет-нет… Давно в вашей землянке не была… С тех самых пор… А землянка такая же. Как там… С наступающим вас — сорок пятым.
— По этому поводу… — он полез было под топчан.
— Нет! Не буду. Посидите. Вот тут, — она указала прямо против себя.
Он сидел навытяжку, как провинившийся. От мечтательной заносчивости и разлитой горечи не осталось и следа. Только голова была слегка задрана — он смотрел на нее. Юля тоже смотрела на него не отрываясь…
— Юля, — все-таки сказал он, — как же это все получилось? Ведь сколько раз звал, звал… Не приходила…
— Мне очень хотелось прийти. Хоть один раз… Но не получалось… Ваши солдаты очень ревнивые. Они не простят. Ни мне, ни вам, — поправила сама себя: — Не простили бы.
— Ну, что за ерунда, причем тут солдаты?
— А при том, — Юля вдруг показалась уверенной и взрослой. — Они доверили вам свою жизнь. А больше у них ничего нет. И даже малое отвлечение они не простят. Вот почему женщин на фронте н-н-не… не-до-люб-ли-ва-ют.
— Ты ведь знаешь, как нравишься мне?.. Только ты… Очень.
— Нет. Не знаю. Я сама втюрилась в вас… По уши… В самый первый день, когда была еще у вас во взводе… На формировке…
Пауза показалась длиннее произнесенных слов. И значительнее.
— А там как тебе? В самоходном полку?
— Ничего. Люди хорошие… С Новым годом.
— Юля…
— Нет, я пошла, — сказала решительно, трудно было поверить, что это та же тихая глазастая Юля.
Он уже поднялся и стоял рядом с ней, а она сказала с укором и просьбой в голосе:
— Нет. Так нельзя… — и повела взглядом вокруг. А прозвучало: «Под присмотром часовых и ординарца».
Он кивнул и еще раз кивнул, и еще…
— Поцелуйте меня, пожалуйста. Один раз… — все-таки сказала она.
Он двинулся к ней, но застыл в нескольких миллиметрах от ее лица… и губ…
Слышать он мог все, что слышалось. Но поцеловать ее он не мог — она к тому времени была уже убита: самоходка взорвалась, когда Юля вытаскивала из люка последнего раненого.
В коротком и скверном танковом бою здесь же, на Висленском плацдарме — скверном, потому что что может быть хуже, когда танки прут против танков — в самом конце боя подоспели самоходки, вступили в сражение, уже почти полностью одолели врага, и тут зажгли еще одну из тяжелых самоходных установок. В экипаже ранены были все. Командир орудия еле выволок заряжающего, их подхватили и оттащили подальше от горящей машины. Видели все это мужчины, и не пустячные, но приближаться к горящей самоходке уже не решались: она могла взорваться в любую секунду — это же стальной пороховой погреб. Юля кинулась спасать оставшихся. Она непостижимыми усилиями успела вытащить из горящей машины одного, и почти без колебаний (но почти…) кинулась за последним. Ей кричали: «Юля!.. Юлька!.. Стой! С ума спятила?!» Самоходка взорвалась в тот момент, когда она скрылась в ее чреве.
Надо было хоронить видимость Юли и память о механике-водителе — кусок шлема, карандашик для бровей, часть санитарной сумки, ну и горелую землю… Остальное витало где-то поблизости и могло присоединиться к любому облаку. Облака летели на запад — прозрачные, аккуратные и легкие…
Наверно, это в ПОЛУСНЕ…
…Из легенды о БЕНАПах:
— Откуда вы взялись?
— Из войны. И от безрассудства.
— Как живете?
— Мы не живем. Здесь нас только награждают и убивают.
— Кто?
— Все, кому не лень.
— Зачем?!
— Нас награждают для усиления боевого духа и поддержания общей дурости.
— И вы не сопротивляетесь?
— Сопротивляемся… Бросаемся на помощь своим, не вполне своим, даже чужим…
— Интересно…
— Еще интереснее, чем ты думаешь.
— Сколько же вас?
— Не так уж много…
— А что вы делаете с ранеными?
— Раненых не бывает: или жив-целехонек… или наповал.
* * *
Взводный лежал на топчане, укрытый по самый подбородок. Его немного знобило. Раздался уверенный стук в дверь. Оказывается, он и не поднимался…
Ординарец спросил: «Кто?» — ему что-то ответили. Он снял с двери щеколду — вошли двое, оба головами под потолок, засупоненные, с автоматами наперевес — гренадеры!
— Разрешите обратиться?!.. Вас просят срочно в землянку комбата.
— Там что, встречают?
— Не без этого.
— Скажите: «спи-и-ит».
— Не-е-е… Приказано, если не пойдет, связать и принести в целой сохранности.
— Они там что, перепились? — ногой оттолкнул полушубок, в руке был пистолет «вальтер». — Что, будем пробовать?
— Я ж им сказал: их так не возьмешь, — второй гвардеец радостно сиял, гордясь своей прозорливостью. — Мы даже уверевку не взяли. Во!
— Ну и молодцы.
— Вы сходите, товарищ старший лейтенант, а то они нас опять пришлют, — попросил первый, он был старшим.
Раздражение сразу прошло:
— Скажите, сейчас приду. Или снаружи подождите.
* * *
В землянку комбата взводный вошел впервые — теснота и мрак. (А комбат в его землянку вообще ни разу не заглядывал.) Обстоятельство немаловажное, потому что оно придавало событию дополнительную напряженность: дружбу с начальством считал для себя мало приемлемой и даже зазорной — «с подчиненными должен хотеть дружить старший по званию — вот это воинская этика, — считал он. — Иначе это холуйство».
Землянка, как землянка — неуютная кишка, траншея («кто только ее строил — руки бы пообломать!»). Узкий длинный стол приторочен к стене, за столом все знакомые: слева в торце сам комбат Нил Петрович Беклемишев, рядом Никита Хангени, он постоянно пребывал в отличном расположении духа и всегда подсмеивался над своим нанайским происхождением; ну, и Василий Курнешов, совсем рядом — прямо нос к носу.
Плотно прикрыл за собой створку двери, еле развернулся:
— Здравия желаю, спасибо за приглашение… — уже собрался опуститься на чурбак, глядь — справа в углу затаилась фигура майора Градова.
Блаженная, уже распаренная физиономия, большой, как топором вырубленный нос (именуемый румпелем), и сразу наливает в кружку:
— Новоявленному! — и, конечно, спирт.
Вот о встрече с ним-то, с Градовым, взводный и не подумал. А следовало бы… И дружки тоже оказались с изъяном — не сообразили… Или тут был какой-то расчет… Вообще-то с майором Градовым ему на узком или стесненном пространстве встречаться не следовало бы… Есть такие фигуры, которым приближаться один к другому не надо — тут же создается взрывоопасная смесь. Но отступать тоже было поздно. А потом кто-то, наверное, готовил эту встречу — как примирительную, может быть. Да так оно и было.
— Штрафно-ой — и сразу!.. — радостно заявил Градов. — У-у-у-у, филон, — увиливает… Отлеживается в такую-то ночь… Штрафно-о-ой! — ворот расстегнут, сам улыбается на все тридцать два, где две трети из нержавейки — вроде бы даже рад и гуляет!
При этом он приподнял плечи, и погоны на его гимнастерке снова, как два кота, угрожающе выгнули спины.
Гость сразу налил в свободную кружку ледяной воды из бидончика.
— Запасливый, — отметил Градов.
— Штрафной, так штрафной… — согласился взводный (с комбатом ему доводилось пить впервые). — Но, по чести говоря, я эти «штрафные» терпеть не могу: что кружки, что роты, что штрафбаты… — все-таки высказался.
— Чур, не нарываться, — напомнил Курнешов, он уже был напряжен и ждал беды.
— Не-нет, ни в коем случае, — согласился гость.
Их на лету перехватил и заглушил Хангени:
— С Новым, с Новым годом!
— С Годом Окончательной Победы! — произнес Градов.
— С Новым! — взводный сразу взял кружку с водой, отпил один глоток, поставил, взял вторую кружку со спиртом и махом выпил все, что там было (так полагалось); не дыша, снова взял первую кружку, спокойно хлебнул, вместо облегчения глотку мигом закупорило и… он, чуть не теряя сознание, стал валиться спиной на дверь, хорошо еще, что было тесно… Его подхватили, залили в рот воды, били, по спине — приводили в чувство. Курнешов гладил по плечу, Хангени похлопывал между лопатками и успокаивал:
— Ну… ну-ну… Теперь все пройдет…
— Что за глупые шутки… — голос комбата слышался, как из ватного далека.
Взводный вытянулся, даже уперся головой в дверную перекладину, встряхнул головой — как взболтал мозги, вроде бы оклемался, — обнаружил, что действительно дышит. Поглядел на стол — справа от него Градов заливался беззвучным смехом — его шуточка с подменой кружки воды на кружку со спиртом удалась. Аж слезы утирал от восторга… Тут гостю пришло в голову взять ту кружку с ледяной водой, которую Градов подменил, и выплеснуть ее содержимое прямо в лицо замполиту. От неожиданности Градов тоже чуть не задохнулся и в следующее мгновение схватился за кобуру. Левой ногой взводный сбил его руку, прижал к стене, одновременно дуло своего «вальтера» воткнул ему под скулу, в шею — в гланду! Да так плотно, что тот широко разинул рот и уже закрыть его не мог.
