— Группа связи германского командования 20-й румынской дивизией. На проводе — зондерфюрер Безе, переводчик группы связи. Сердечно приветствую вас, господин обер-лейтенант! Господин капитан Шерер уже как на иголках. Он хотел бы как можно скорее передать вам все дела и немедленно исчезнуть!
— У вас есть какое-нибудь транспортное средство для меня? — прерывает Виссе зондерфюрера.
Этот парень говорит с явно выраженным тирольским акцентом.
— Само собой разумеется, господин обер-лейтенант! Я тотчас же распоряжусь, чтобы за вами выехал наш легковой автомобиль!
В бункере у связистов такой чад от сигаретного и печного дыма, что Виссе предпочитает подождать машину на свежем воздухе. День стоит туманный и влажно-холодный. Теперь он может рассмотреть все ущелье, в котором бункеры лепятся рядом и друг над другом. В этой балке длиной метров пятьсот и с несколькими боковыми ответвлениями под землей скрыта целая укомплектованная дивизия со всем персоналом, служебными инстанциями, штабами, техникой, продовольственными складами и складами боеприпасов, автопарком, танками и орудиями. Стоит жутковатая тишина, словно все вымерло.
Только отдельные часовые в теплых накидках и меховых шапках расхаживают в тумане. Солдаты словно выныривают из-под земли и исчезают вновь.
Для Виссе, у которого сохранились еще вполне свежие воспоминания о Северном фронте, дремучих лесах и болотах Ладоги, все это ново.
— Господин обер-лейтенант Виссе?
— Так точно!
— Ефрейтор Кремер на автомобиле прибыл! — Он встает по стойке «смирно» и отдает честь. Выправка отличная, как на плацу у казармы. Обер-лейтенант удивляется. Неужто этот парень такой тщеславный и с таким служебным рвением? Нет, просто рутина, все хорошо усвоено, каждое движение вошло в плоть и кровь. «Я это еще умею», — вот что он хочет сказать, и это доставляет ему удовольствие.
Парень среднего роста, косая сажень в плечах, свежее широкое лицо, здоровый цвет кожи, приветливая улыбка, производит впечатление надежного человека.
Как он сообщает Виссе, на гражданке он механик, мастер из Клеве. Его движения за рулем заключают в себе что-то деловитое, добросовестное, точное. Своими огромными ручищами он управляет маленьким «опель-олимпией» очень деликатно, едет осторожно и в то же время стремительно.
— Русские сосредоточили свои силы вон там! — он указывает в направлении Волги. — В любой день может начаться заварушка и тогда прощай, мечта!
То, что Виссе слышит от водителей, он считает слухами. Но что-то подтачивает его уверенность.
Прощай, мечта? Значит, Сталинград — та точка, где мир будет перевернут вверх дном?
Полковник с лицом Щелкунчика, с умными, полными таинственности глазами и деловитой манерой изложения, избегающий высказывания личного мнения, обучал молодых офицеров в Харькове стратегии и тактике.
Во всю стену висела огромная карта России, на которой фронты были обозначены цветными флажками.
Следуя указаниям полковника, Виссе толстым графитовым стержнем в двух местах перешел Волгу, повернув немецкие войска на север и, оставив Москву за спиной, с востока окружил, отрезал и стремительным ударом с запада захватил ее.
Этот план главного командования сухопутных войск по вине одного штабного офицера, который слишком подробно вычертил часть плана, из чего можно было судить обо всем замысле, попал в руки русских. Нарушив приказ, этот немец из генштаба взял план с собой в разведывательный полет, был сбит и захвачен русскими в плен.
Учитывая гигантские просторы немецкого театра военных действий, все прежние неудачи и поражения могли считаться мелкими и носили лишь местный характер. Совокупность же успехов была ошеломляющей и усыпляющей всякое сомнение, даже если нередко эти успехи достигались вопреки азам стратегии — принципам решающей силы, решающего места и решающего момента.
Военное везение часто имеет место вопреки всем расчетам и планам, оно издевается над трезвым размышлением, и использование совершенно случайно сложившейся ситуации приводит порой к совершенно неожиданным решениям.
Виссе сидит в маленьком «опель-олимпии», как складной карманный нож. На гребне длинного холма водитель вновь знакомит обер-лейтенанта с близлежащей местностью.
— Справа — это Червленая. А прямо перед нами — несколько деревянных домиков, слева от них — стадо коров, — это Нариман. А дальше, полускрытая высоткой, — это Гавриловка, там ручей протекает. А вот по тем дальним высотам на горизонте, что по диагонали справа, проходит линия фронта, там — наши позиции, под Ивановкой!
Поднявшись на крутой холм и спустившись боковой дорогой, машина въезжает в балку метров двести длиной и пятьдесят шириной, где, бункер к бункеру, располагается штаб 20-й румынской дивизии.
— Вон там как раз и генеральский бункер.
Меньше чем в двадцати шагах от него находится германская группа связи.
Здесь тоже все как будто вымерло. Начались сумерки — все попрятались в теплые бункера.
Из труб струится голубой дымок. Он поднимается строго вертикально. Значит, завтра будет ясный морозный день.
Водитель докладывает о прибытии Виссе. Обер-лей-тенант слышит, как за дверью бункера поднимается какой-то шум, кто-то вскакивает.
— Внимание! Зондерфюрер Безе, телефонист ефрейтор Тюннес и телефонист обер-ефрейтор Зелльнер при передаче вечерних сводок!
Зондерфюрер строго наблюдает, стоят ли они навытяжку, принимая рукопожатие обер-лейтенанта.
Безе — маленький, худенький человечек. Военная форма на нем сидит как влитая, сапоги блестят, грудь, украшенную значком «За Нарвик», он выпятил вперед и вытягивается перед лейтенантом: хоть маленький, да удаленький! Шея загорелая, морщинистая. Нос, как клюв у коршуна, в глубоких глазницах острые, проникающие внутрь человека глаза. Возраст его оценить трудно.
Пожатие его жилистой руки энергичное и твердое, и весь он из кожи вон лезет, чтобы показать, какой он важный.
Бункер размером примерно два на три. Справа от двери — закрытая окном световая шахта, перед ней расставленные друг над другом нары. Из шахты тянется вдоль стены линия телефонной связи; полевой телефон — на полке на уровне плеча.
Под ним грубо сколоченный стол с двумя раскладными брезентовыми стульями. В противоположном темном углу еще одна двухэтажная койка.
— Это наш главный бункер, в десяти шагах есть еще один, там спят радист, телефонист и водитель}
В помещении тепло, печь раскалена, и люди здесь вполне приятные, кроме зондерфюрера, который вскакивает, когда Харро, который за всю дорогу ничем не давал о себе знать, вдруг хватает его за ноги.
Безе улыбается обер-лейтенанту, словно для него это пустяк, а собака воет и рычит. Наверное, зондерфюрер уже отомстил за себя тайным пинком.
Бункер — служебная комната группы связи, телефонный коммутатор и одновременно спальное место для четырех человек.
Помещение едва освещено керосиновой лампой. Никакого иного источника света нет.
Наверху проезжает машина, и Виссе чувствует, что над его головой словно идет дождь. Он проводит рукой по волосам.
Песок, миллиметровым слоем лежит на бумагах на столе, на полке, на стульях — всюду, куда ни посмотри, к чему ни прикоснись, песок, падающий между балками покрытия.
Связисты сдувают, стирают, вытрясают его непрерывно.
— И ничего нельзя предпринять? — спрашивает Виссе.
— Да мы уже заткнули все пазы между бревнами и досками степной травой — ничего не помогает!
Потом зондерфюрер рассказывает, что он уже целый год в этом штабе связи, вспоминает прекрасные дни в Бухаресте, вхождение немецких войск в Бессарабию и депортацию евреев из Одессы, в которых ему довелось участвовать.
Как стол, телефон, как подвижная радиостанция, он, будучи переводчиком, является частью инвентаря группы связи.
— Трижды за это время менялся начальник группы связи — а я оставался!
Он указывает тем самым на важность своей персоны, на то, что, собственно, он со своими людьми все тут делает и решает и что обер-лейтенант поступит умно, если даст ему и дальше все решать и делать самому, ибо он переживет здесь и Виссе.
И он продолжает свой рассказ. Первым начальником был сорокавосьмилетний майор резерва из Кенигсберга, которому оказались не по силам тяготы роскошной жизни с казино и амурными приключениями в Бухаресте.
Сразу же, как начался поход в Россию, он как опытный солдат первой мировой войны понял, что это будет не прогулка. Его ревматизм резко обострился, и с первым же транспортом раненых он испарился — очевидно, был признан пригодным к гарнизонной службе на родине.
Временно ими руководил майор из штаба корпуса, пока в конце августа его не сменил капитан Шерер.
Капитан Шерер был ранен, и после выздоровления, как теперь Виссе, через резерв командного состава группы армий «Б» был переведен в германскую группу связи.
