Она не успела договорить, ибо баронет, понявший, что еще два слова — и он погиб, очутился на эстраде под аплодисменты и сочувственный хохот женщин.
Но Гемма отшатнулась от него и, перебежав сцену, исполинским фуэтэ перелетела полуторасаженное пространство, отделявшее ее от ложи принца Максимилиана. Протянувшиеся руки подхватили ее, как залетевшую ласточку.
Старый Баст, почувствовав приближение небывалого, тщетно пытался вылезть из-за прилавка, но живот, застрявший между стулом и стойкой, не пускал его, и он вопил, багровый и взбешенный:
— Господа!.. господа!.. я пошлю за полицией!
Но никто уже не слушал.
Баронет Осборн сошел с эстрады и спокойно подошел к ложе.
— Кто является ответственным в этом помещении? — спросил он гневно.
Лицо принца, украшенное моноклем, склонилось к нему.
— Здесь я хозяин, милостивый государь, — сказал он презрительно, — что вам угодно?
— Вы стащили мою женщину! — крикнул баронет, сжимая кулаки.
Принц пожевал губами.
— Должен заметить, милостивый государь, что в нашей стране собственность на женщин отменена. И, кроме того, вы ведете себя, как скверный нахал.
Баронет взмахнул рукой и нанес молниеносный удар в нос принца, затем вскочил на барьер ложи. Но здесь его постигла неудача. Лидер оппозиции, вставши во весь свой гигантский рост, схватил смельчака поперек туловища, и тело баронета, описав дугу, шлепнулось на столик посреди зала в звоне и дребезге разбитой посуды.
Присутствовавшие в зале наутилийские офицеры бросились на выручку, и у барьера ложи вырос неистовый клубок сцепившихся людей.
В гаме и грохоте низкими волнами рокотал бас лидера оппозиции, который, сорвав палку от портьеры, орудовал ею с необычайной легкостью, как рапирой, и пел во весь голос национальный гимн.
Палка летала, как молния, оставляя кровавые следы на лицах наступавших, и долго еще потом очевидцы утверждали, что никогда национальное самосознание и героический патриотизм не достигали в Итле такой степени энтузиазма и готовности самопожертвования в борьбе за независимость, как в этот достопамятный момент.
Генерал фон Брендель, выброшенный кем-то из ложи, повис, запутавшись шпорой в портьерных кистях, вниз головой и, тщетно стараясь принять нормальное положение, кричал изнемогающим голосом:
— Смирно… ря-яды вздвой!..
А в аванложе Гемма вытирала тонким шелковым платком вспухший нос пострадавшего принца и торопила его, бросая озабоченные взгляды в сторону зала:
— Скорей… зажмите крепче… мы выбежим через боковую дверь… вы наймете коляску и отвезете меня домой… я не хочу попасть в лапы этого безумного мальчишки!..
— Но если он нападет на меня на лестнице? — возразил трепетно принц.
— Да он не очнется скоро от своего полета… Торопитесь!
Она ухватила принца за руку и вытащила почти силой из ложи. В коридоре и на лестнице было пусто, и они выбежали на площадь, уже зарозовевшую утренним светом. У фонаря стояла закрытая каретка. Гемма распахнула дверцу, втолкнула принца, вскочила сама, и сытая лошаденка помчала их по улице.
Мисс Эльслей оглядела своего спутника, прижавшегося в угол кареты. Он зажимал нос и казался смертельно перепуганным.
— Кто вы такой? — спросила она.
— Я… принц Максимилиан Лейхтвейс, — простонал он в ответ.
Гемма широко раскрыла глаза и внезапно захохотала.
— Нет… это поразительно! можно подумать, что я прирожденная роялистка, до того мне везет на царственных особ. Не успела удрать от одного, как попадаю к другому.
Она помолчала, лукаво улыбнулась и сказала, придвинувшись ближе:
— Впрочем, это все равно!.. Вы мой спаситель и можете меня поцеловать.
Принц не шевелился.
— Ну, что же вы, — вспыхнула Гемма, — вы не хотите? Нечего сказать — вежливо!
— Я боюсь… испачкать вас кровью, — пролепетал принц в платок.
— Ничего… целуйте! Это рыцарская кровь, — ответила Гемма.
Принц отнял платок от носа, и мисс Эльслей ощутила робкое прикосновение детски мягких и нерешительных губ.
Каретка остановилась. Кучер открыл дверцу, принц помог спутнице выйти и остановился у подъезда.
— Вы, может быть, зайдете ко мне, умоетесь?.. выпьете кофе?
Принц испуганно затрепетал белыми ресницами и проронил еле внятно:
— Нет… благодарю вас… я не могу… я не… мне ничего… позвольте мне уйти…
— Вы не хотите? — с неподдельным изумлением спросила мисс Эльслей, зарозовев.
— Я… я… вы… нет… нет!.. — выкрикнул принц и вдруг, повернувшись, бросился бежать по улице.
Гемма пожала пленами и поднялась на четвертый этаж в свою скромную, три дня назад снятую комнату. Там она сбросила платье, накинула легкий капотик и вышла на балкон.
Зажмурилась от солнца и легла, зевнув, в плетеное кресло. Вспомнила необъяснимое бегство кавалера и, хрустнув вытянутыми пальцами, подумала в обволакивающей дремоте:
«Невероятно!.. Человек королевской крови отказывается от женщины… Что-то противоестественное… Или он ископаемый экземпляр, — gentilhomme sans mersi, или дурак!»
Глава десятая
ИСТИНА ИЗ КОЛОДЦА
С улицы несся полнозвучный и тугой крик разносчика.
Он бежал по только что политой мостовой, шлепая босыми пятками по лужам, и на спине у него подпрыгивал, переливаясь медным блеском, сосуд с холодным лимонадом, разукрашенный цветным стеклярусом и бубенцами.
— Лимонад!.. сладкий лимонад!
Тротуары расцветились гуляющими республиканцами в пестрых одеждах. По мостовой шуршали шинами пролетающие авто, шелестели коляски. Маленькие ослики, нагруженные фруктами и всякой снедью, бодро стрекотали по камню звонкими стаканчиками копыт и весело ревели.
К белой подкове набережной густо-синей мазью прилипло тихое море, в котором, как стальные ангелы-хранители, расположились полукругом наутилийские дредноуты, и над всем этим привлекательным зрелищем истекало золотым жиром расплавленное солнце.
Но сэр Чарльз был глух и слеп к красотам природы.
Он мерил из угла в угол по диагонали свою приемную, и в походке его был опасный ритм тигра, расхаживающего по непрочной клетке.
То, что рассказал ему сидевший перед ним в кресле посетитель, привело полномочного представителя Наутилии в состояние, близкое к собачьему бешенству. Щеки сэра Чарльза налились бурачным жомом, глаза метали огни, как ночной фонарик в руке полисмена.
— Это… это неслыханно!.. это не имеет названия!.. За это они поплатятся жесточайшим образом! — сказал он сурово и вдруг пристально взглянул на своего гостя.
— Кто мне может поручиться, что вы тоже не лжете? Раз здесь все построено на бессовестном обмане, чем я гарантирован, что вы?..
— Бросьте, дорогой господин… я вам не жулик вроде этих бродячих комедиантов, выдающих себя за законное правительство страны, которую и не нюхали раньше… Мне врать нет смысла… честь нашей фирмы. А впрочем, если не верите, спросите любого сопляка на набережной… Он вам скажет, что даже высокие особы доверялись «Кантариди и сыну» и не раскаивались в этом. Не правда ли, папаша?
Старший Кантариди наклонил голову и промычал утвердительное междометие.
— Но это так невероятно!.. это так…
— Бесчестно, хотите вы сказать?.. Каждый имеет свою профессию или ремесло. Бесчестие и есть ремесло этих шарлатанов, которые вертятся вокруг власти, как карусельные лошади вокруг столба.
Вероятно, переводчик придал фразе гостя какой-то не совсем точный смысл, потому что сэр Чарльз спросил несколько визгливым голосом, не считает ли гость всякое лицо, наделенное прерогативами власти, шарлатаном.
Кантариди-младший неопределенно усмехнулся и ответил с равнодушным презрением:
— Все они не стоят рачьей скорлупы, господин. У них даже нет размаха крупных мошенников. Они мелкие пакостники!
Ответ был достаточно категоричен, и лорд Орпингтон хотел уже напомнить забывшемуся гостю о приличиях, по вспомнил мгновенно, что в лице этого человека в сером костюме с острыми и колюче-веселыми глазами перед ним сидит нефть.
Черный мираж ее снова встал перед умственным взором посла Гонория XIX. Масляные волны катились с мрачным гулом, сливаясь в патетическую симфонию, в которой радужные акции Островной компании шелестели, как струны первых скрипок в нежном пиано.
И сэр Чарльз воспользовался этим видением, чтобы отчасти перевести разговор с темы, становившейся опасной, на ту, которая была близка и желанна ему.
— Хорошо!.. Я верю вам, — сказал он благосклонно, — но все же я не совсем обманут. Пусть все правительство республики, как вы утверждаете, бродячие комедианты, люди без роду и племени, выброшенные на гостеприимный берег республики социальной грозой. Пусть они захватчики и насильники и никто из них не имеет права стоять на почве вашего отечества. За это и за ложь, за попытку обмануть и ввести в заблуждение дружественного монарха великой державы и его представителя, они понесут ответственность перед историей и… нашими законами военного времени. Но я удовлетворен тем, что все же хоть раз мне пришлось видеть подлинное население страны, ее рабочие массы, и я встретил у них самый простой и сердечный прием.
