ним, он зря рассчитывал на ее внимание.
А Лиде приятно было чувствовать свою власть над этим сильным и таким робким в ее присутствии парнем. Но чем непринужденнее она держалась с ним, тем молчаливее он становился. Когда же она коснулась стычки у горкома, Костя перебил ее.
— Я… сожалею об этой встрече. Ты задаешь ничего не значащие вопросы и ничего не хочешь понять. Извини…
Он свернул в переулок, хотя ему еще рано было сворачивать, и ушел, не оглянувшись.
Лида с любопытством посмотрела ему вслед: странный все-таки Костя. Побледнел даже. И зачем это она вывела его из себя? Что-то здесь не так…
Лида шла к кинотеатру — она договорилась с Левкой Грошовым пойти на первый сеанс.
Холода понемногу ослабевали, новобранцы почувствовали отдаленное дыхание весны.
По утрам строевая подготовка чередовалась с политзанятиями, которые поначалу проводил Курочкин. Взвод втискивался в избу, и Курочкин читал заготовленные им газетные статьи, непринужденно обращаясь с ударениями. Женька Крылов, привыкший к точной речи учителя литературы, сначала морщился, слыша словесные обороты взводного, а потом махнул рукой, приняв их как дополнение к распорядку дня. Впрочем, ребята быстро взяли их на личное вооружение, особенно «Слушай сюда!» и «Третий взвод, могем?» Усерднее всех пользовался ими Переводов. В некотором роде он был уникальной личностью.
— Абсолютное отсутствие слуха! — самораскрывался он, поблескивая глазками. — Учитель пения говорил: редчайший случай! Я даже был освобожден от пения, товарищ младший лейтенант!
Курочкин шмыгал носом, решая, как поступить в такой необычной ситуации, а взводные остряки, которых с каждым днем становилось больше, уже подсказывали, что делать:
— Не хочешь — заставим, не могешь — научим!
На последнем политзанятии Курочкина присутствовал комиссар роты политрук Добрынин. Он скромненько сел сзади, о чем-то поговорил с Бурлаком и замолчал, будто его и не было в помещении. Но его присутствие ощущали все, особенно Курочкин. Он чаще, чем обычно, шмыгал носом:
— Слушай сюда! Кто будет спать или не слушать, с тем я буду два часа заниматься строевой подготовкой. Ясно?
Желающих вступить в беседу с ним бывало немного: Писецкий, Ющенко из третьего отделения, иногда Женька Крылов. Переводов любил «подкинуть проблему», каширец Ломатин время от времени выступал с комическими комментариями, сохраняя при этом такое трагически-серьезное выражение на лице, что сам Курочкин прыскал в кулак. Бывший студент Ляликов оживлялся в критические моменты, Грачев главным образом говорил «Короче!», временный отделенный Прошин возражал по всякому подходящему поводу.
Курочкин бойко прочитал статью о партизанском движении в тылу у немцев. Активисты помалкивали. Однако взводный сам разрядил напряженную обстановку: «Так… Посмотрим, могем ли мы теперь ответить на вопрос…»
— Конечно, могем, товарищ младший лейтенант, — тут же заверил его Ломатин, — какой разговор!
Пока Курочкин решал, одернуть Ломатина или пропустить его замечание мимо ушей, обстановка заметно изменилась, и тут Переводов подкинул проблему. Небольшого роста, круглоголовый, с глазами-щелочками и пушком на подбородке, он сиял лукавством.
— Товарищ младший лейтенант, мне не совсем ясно, чем отличается современное партизанское движение от партизанской войны тысяча восемьсот двенадцатого года. Объясните, пожалуйста.
Переводов сел, и всем стало ясно, что Курочкин погорел, влип. Прием, использованный Переводовым, высоко ценили в Женькином девятом классе. Женька сам прибегал к нему на уроке истории, но историк оставался на недосягаемой для Женьки высоте. А вот к Курочкину он отнесся снисходительно, хотя именно здесь можно было добиться успеха. Он взглянул на комиссара — по лицу у Добрынина пробежала улыбка, показавшаяся Женьке знакомой и близкой. Она будто раскрепостила его, высвободила в нем ищущую выход энергию. Он впервые забыл, что он — новобранец.
— Слушай сюда! Разрешите мне ответить, товарищ младший лейтенант!
На этот раз Курочкин не дрогнул. Видя, что на каверзный вопрос Переводова, кроме Крылова, пожелали ответить Ющенко и Писецкий, он восстановил тишину. Поддерживая свой престиж, он посадил Крылова и разрешил говорить Писецкому. Когда тот кончил, Женька опять хотел блеснуть эрудицией, но Курочкин предпочел ему Ющенко. Слишком серьезный для своих восемнадцати лет, Ющенко был, наверное, безупречным отличником в школе, и Женьке Крылову уже нечего было добавить.
Этот эпизод оставил у него в душе осадок неудовлетворенного тщеславия. Впрочем, подобное чувство он испытывал и раньше. Ему никогда не удавалась роль баловня судьбы или официального любимчика. Наступал момент, и он неизбежно срывался со стези тщеславия, совершенно забывая о последствиях своего поступка. Правда, ребятам нравилась его непоследовательность, он и теперь одним «Слушай сюда!» приобрел в глазах Грачева, Ломатина и Прошина не меньше популярности, чем Писецкий и Ющенко своими обстоятельными ответами.
Однако подлинным героем дня был Переводов. Он откровенно, с наслаждением хихикал, и комиссар почему-то понимающе поглядывал на него. Тут крылась тайна и такого рода, что Женька Крылов не удержался от прямого вопроса комиссару, как только Курочкин объявил перекур.
Настроение у Добрынина было превосходное. Окруженный новобранцами, он успел перезнакомиться с половиной взвода, прежде чем Женька приступил к делу.
— Товарищ политрук, вы были на фронте?
— Нет еще, вместе полетим!
— А вы до армии… кем были?
— Учителем истории.
Догадка оказалась верной! Вот почему комиссар улыбнулся, когда Переводов подкинул проблему, а Женька впервые забыл, что находится в армии!
Женька Крылов убеждался, как важно понимать людей, — тогда и они поймут тебя. А люди здесь — те же одноклассники и даже учитель. Правда, они собрались из разных городов и сел, но от этого ничего не изменилось. Все они — один большой класс, одно поколение, хорошо знакомое Женьке. Пусть он недавно узнал Грачева, но разве сын деда Сергея, соседа Крыловых, не ходил в промасленной телогрейке? Они — будто близнецы: за их грубоватой напористостью была та же доброта. И Курочкин весь на виду. Вчерашний деревенский парень, он только начинал свою армейскую биографию — неумело, но энергично. Один Федя Бурлак неповторим в своем роде, да и то как сказать. В лесорубе Васе Рязанове из Узорова все равно было что-то от Бурлака — главное, его сила и добродушие…
Курочкин больше не проводил политзанятий — его сменил Геннадий Писецкий, а когда Геннадия откомандировали на курсы помощников политруков, его место занял Ющенко. Обязанности командира отделения автоматически перешли к Крылову. В связи с этим Переводов, занимавший по росту девятое место в отделении, заметил, что у него самая большая перспектива выдвинуться.
Веселое оживление вызвали успехи Бурлака.
— Ты о чем с комиссаром-то говорил? — поинтересовался Грачев.
— О добавке, — признался Бурлак, — он сам спросил. Обещал помочь…
Действительно, на другой день старшина роты Вышегор вручил Бурлаку персональный котелок с
