11
ЗА ВСЕ НАДО ПЛАТИТЬ
Рано или поздно жизнь предъявляет человеку свой счет. Приходит час, и один за другим сурово и неотвратимо встают перед ним требовательные вопросы: «Кто ты как личность? Ради чего живешь на свете? Какой оставляешь на земле след? Что доброго и значительного сделал для людей?» Потребность в самооценке возникает из жизненного опыта, особенно если человек не доволен собой, или если у него взбудоражена совесть. Тогда от собственного суда не укрыться ни за какой стеной: от себя самого не уйти никому.
Не ушел и Левка Грошов. Казалось бы, и тревожиться не о чем: он на третьем курсе, жив-здоров, и ничто его положению не угрожает, а он все чаще ощущал неприятное беспокойство. Оно охватывало его на людях — одно их присутствие действовало теперь на него угнетающе. Раньше ему претила сама мысль, что у него могли быть какие-нибудь обязанности перед ними, а теперь он замечал, что из-за своей позиции в жизни он нес непоправимые потери: у него никогда не было друзей. Ребята, с которыми ему хотелось бы дружить, избегали его, а тех, кто сам стремился завязать с ним дружбу, он ценил невысоко. Чем больше он раздумывал о себе, тем меньше гордился своими успехами: в них всегда была червоточина, всегда нечто такое, о чем лучше помалкивать. Он уклонился от военной службы и фронта, а теперь это тревожило его: скоро солдаты вернутся домой, пожнут заслуженное уважение к себе, а ему придется довольствоваться самой скромной долей. И ничего не поделаешь: отчета у него потребует не какое-то конкретное лицо, с которым можно было бы взаимовыгодно договориться, а время.
Левка ждал на перроне Раю Павлову. Узелок тут тоже непростой.
Хотя Левка и добился от нее, чего хотел, победителем себя он не чувствовал. Рая опаздывала. Это раздражало его, он даже порывался уехать, но не уехал: Рая смягчала его одиночество, ему не хотелось бы потерять ее.
Рядом, опираясь на трость, остановился скуластый человек лет тридцати в ношеном-переношеном солдатском обмундировании, какое выдавали в госпиталях тем, кого списывали по инвалидности.
— Прикурить нет, пижон?
— Некурящий.
— Здоровье, что ли, не позволяет? — скуластый с любопытством оглядывал Левку.
— Проходите, гражданин, мимо.
— Успею, мне теперь спешить некуда: отвоевался старшина Брыль. А ты, пижон, воевал?
— Я не обязан отвечать на ваши вопросы, — Левка растерялся: этот тип нащупал у него самое слабое место.
— Ишь ты, не обязан. Подожди, и с тебя спросится!
Старшина Брыль ушел, а Грошов нервно зашагал взад-вперед: вот он, Суд, уже начался.
* * *
Паша Карасев ждал майора Солянистого, а из головы у него не выходили слова генерала, сказанные во время последней встречи.
Было о чем подумать. Сложный, беспокоящий узел завязывался в Пашиной душе, и что из этого в конце концов последует, он и сам не знал.
С некоторых пор Паша увлекся шахматами. Удивительная игра. Требует математической точности, малейшая ошибка сказывается на конечном результате. А сколько вариантов и неожиданностей! Паша отштудировал несколько книг о шахматах, дотошно исследовал различные партии, дебюты и эндшпили. На эти его занятия обратил внимание майор Солянистый, знаток шахматной теории и очень сильный игрок. Солянистый взял Пашу под свое покровительство. Он с удовлетворением следил за крепнущим Пашиным шахматным почерком. Их партии с каждым разом становились интереснее и упорнее. Оба играли уже всерьез, при зрителях. Шахматист Карасев становился местной знаменитостью.
Однажды майор заметил:
— Тобой, Карасев, заинтересовался генерал. Хочет с тобой сыграть. В воскресенье ждет тебя к двум часам.
Вопреки Пашиным предположениям генерал оказался самым обыкновенным человеком. В штатской одежде он напоминал покровского соседа Карасевых бухгалтера Пичулина, уравновешенного и степенного.
Прежде чем сесть за шахматы, Паше, к его величайшему смущению, пришлось обедать вместе с генеральской семьей.
Обед был превосходен, но салфетки, вилки, ножи и тарелки приводили Пашу в отчаяние. Он охотно променял бы эту изысканную трапезу на обычный домашний обед, где вся Пашина семья обходилась одним ножом, четырьмя ложками и мисками. Хорошо еще, что дочери генерала не обращали на него внимания, будто его и за столом не было. Младшая с юмором повествовала о своем девятом классе, старшей — она училась в университете — тоже было о чем рассказать. Но в центре внимания оставался сам генерал. Он успевал поговорить со всеми и поддержать смущенного гостя. Но Паша все равно гораздо лучше почувствовал себя после обеда, когда садился за шахматный столик.
— Шахматы — это гимнастика мозга, — проговорил генерал, расставляя фигуры. — От них остреет мысль.
— Не всегда, товарищ генерал. — несмело возразил Паша.
— Не генерал — Виктор Андреевич. Договорились? Ну, а почему не всегда?
— Гимнастика… это когда выигрываешь.
Генерал улыбнулся, ответ понравился ему. Играл он напористо и точно. Делая очередной ход, будто примеривался к партнеру: «Каково, а? Как ты на это ответишь?» Его мысль была крепко спаяна с его волей. Паша растерялся. Генерал заметил это, встал.
— Тайм-аут, молодой человек. Прочистим мозги. В нашем деле необходимы ясность замысла, точность мысли и спокойствие. Маша, приготовь нам, пожалуйста, кофе!
Генерал не спеша выпил свою чашечку, Паша выпил тоже и снова склонился над шахматной доской. Генерал с любопытством следил за ним: сумеет ли паренек найти правильный ход?
Паша нашел и свел партию к ничьей. Генерал был доволен. Проводив гостя до двери и назначив день новой встречи, он заглянул к дочерям.
— Любопытный паренек. Ты не находишь его достойным внимания, Ануль?
— Он не в моем вкусе.
— Ну а ты, Олечка?
— В нем слишком мало… героического. Думаю, папа, он… не полетит.
Генерал любил этот быстрый обмен мыслями со своими дочерьми.
— Один француз сказал: герой — это кто делает, что может, а другие не делают. Каково, а?
— Очень уж мудрено. Он, наверное, был старичок?
— Не совсем так. Это Ромен Роллан.
Вторую партию Паша выиграл, третью проиграл. Теперь его самого тянуло сразиться с генералом…
…Очередная партия закончилась опять довольно быстро. Паша выиграл, но что-то мешало ему радоваться успеху. По пути в казарму он принялся анализировать эту странную ситуацию. До начала игры ничто не беспокоило его — значит, источник беспокойства находился в генеральском доме. Как обычно, Пашу пригласили к обеду — тут не было ничего нового. Потом играли — Паше достались черные, и он развернул староиндийскую защиту. Генерал упорно давил на него, позиция оказалась чрезвычайно сложной, и Паша задумался. Виктор Андреевич объявил перерыв, они выпили по чашечке кофе, и тут, во время перерыва, Паше пришла в голову интересная идея. Увлеченный наступлением,
