Легионер с беззаботным видом закурил новую сигарету.
— Чего ты хочешь, унтер-офицер? Думаешь, нам нужно уничтожить тысячелетнюю культуру, потому что какой-то безумец отдал такой приказ?
— Безумец? За это слово вы можете поплатиться головой, топ Commandant.
Майор шагнул вперед и хотел доверительно положить руку Легионеру на плечо; но Легионер увернулся и оттолкнул его назад дулом автомата.
— Подчиненный должен стоять в трех шагах от начальника, mon Commandant.
Гауптман снова хотел вмешаться.
— Я велел вам молчать, — гневно оборвал его майор; потом обратился к Легионеру: — Унтер-офицер, ты знаешь, что такое Монте-Кассино? Знаешь, что это древнейший культурный центр в Европе? Что это первый бенедиктинский[102] монастырь, и в нем хранятся самые священные христианские реликвии? Хочешь, чтобы согрела уникальная библиотека из семидесяти тысяч томов, которую монахи собирали веками? Я уж не говорю о картинах знаменитых мастеров, распятиях многовековой давности, исторической резьбе по дереву и чудесных изделиях златокузнецов. Допустишь ты с чистой совестью, чтобы все это было уничтожено из-за безумного приказа? Ты безжалостный и умелый солдат, это я понимаю. Ты гордишься тем, что служил в знаменитом корпусе смельчаков под французским флагом, но не забывай, что французская армия на протяжении веков защищала христианскую веру. Ты и твои товарищи можете перебить всех нас. Можете начать с меня и с настоятеля Диамаре. За это вам ничего не будет. Возможно, вы даже получите награды; но уверяю, потом французская армия не захочет иметь с тобой ничего общего. Французы лишат тебя красных ленточек, которые ты носишь над нагрудным карманом. Я не боюсь смерти, унтер-офицер. Мои офицеры тоже. Мы знаем, что рискуем жизнями, но не хотим допустить, чтобы все это было уничтожено. Мы обыкновенные люди. Нас можно заменить, но ни единого обломка, ни единого документа здесь заменить невозможно. Бенедиктинский орден находится здесь с пятьсот двадцать девятого года. Вскоре Монте-Кассино станет центром ожесточенного сражения. Его стены, статуи, базилику, все эти прекрасные здания, — он в отчаянии вскинул руки, ветер трепал полы его шинели и ерошил седые волосы, — спасти мы не можем. Они будут стерты с лица земли, тысячи молодых людей будут убиты и искалечены. Но уникальные, незаменимые сокровища, хранящиеся в этом святом монастыре, можно вывезти в Рим за две-три ночи.
— А если попадемся, mon Commandant? — спросил с улыбкой Легионер. — Мы охотно вам поможем, раз для вас это так много значит, но не позволим, чтобы ваши офицеры морочили головы и угрожали нам. Как вы сами сказали, мы солдаты. Мы уже долгое время солдаты. Это и все, на что мы годимся. Наша работа — жечь, грабить и убивать. Мы родились на армейской мусорной куче, там и отдадим концы, но мы знаем, какой приговор вынесет трибунал за саботирование приказов фюрера. Мы не идиоты. Нам предстоит одеться в эсэсовские шинели и заняться нелегальной перевозкой, на которую уйдут тысячи литров драгоценного бензина. Бензин, mon Commandant, необходим для наших тяжелых «тигров». За неправомочный расход его можно поплатиться головой. Мы не хотим, чтобы нас пытали гестаповцы на виа Тассо. Я много слышал о штурмбаннфюрере Капплере, обосновавшемся в прежнем культурном районе. Мы не хотим гибнуть перед концом войны ни за какое количество священного хлама. Если в ваших силах дать нам оправдание в виде официального приказа, можете нами располагать.
— Правильно, — послышался сзади голос Порты.
— Если все удачно сойдет, — мечтательно сказал Малыш, — нам могут поставить памятник. Ничего не имею против того, чтобы стоять здесь, глядя на долину Лире.
— Ты можешь быть флюгером на этой церкви, — сказал Порта.
— Заткнитесь! — гневно рявкнул Легионер.
— Если хочешь, могу дать вам письменный приказ. Вы официально приданы моему подразделению. В случае какой-то неудачи вас никто не сможет обвинить.
— Будем надеяться, — пробормотал Легионер. — Правда, я не особенно уверен. Ладно, беремся.
Офицеры стали подниматься по ступеням базилики.
Легионер повел автоматом. Мы затаили дыхание, решив, что он хочет скосить их. Он злобно рассмеялся.
— Мы сошли с ума. Если б положили их и доложили об этом, нас всех бы повысили в звании и, возможно, мы избавились бы от фронта. Мне с самого начала не нравилось это дело, — объяснил он. — Потом я встретил одного типа в монашеской рясе. Эсэсовца. Из тех, кого Гейдрих внедрил в религиозные ордена, чтобы подрывать их изнутри. Он рассказал мне об одном особом приказе, совершенно секретном.
— Как же ты разговорил его? — спросил Старик.
Легионер лукаво засмеялся и поднял партийный билет. Узнав его, мы кивнули. Этот билет мы забрали у эсэсовца, отправленного к нам за трусость. А его хозяина сбросили с утеса.
— Он здесь не так уж долго. Прибыл с беженцами, но знает обо всем, что происходит. По этому особому приказу из монастыря ничего нельзя вывозить. Все должно быть уничтожено вместе с ним. Не нами, противником.
Порта одобрительно свистнул.
— Неплохо придумано. Решающее сражение произойдет здесь, на вершине святой горы. Мы будем защищать монастырь, а противник — разносить его вдребезги. А Геббельс подготовит длинную историю о зверствах этих варваров из-за океана, которые уничтожили самый древний и замечательный культурный центр Европы. Мы хотели вывезти сокровища, но нам помешала их зверская артиллерия. И все наивные души легко это проглотят. Геббельсу нужно будет только сказать: «Разве наши снаряды разрушили монастырь? Нет, нашего противника». Я не удивлюсь, если после Монте-Кассино наступит черед Ватикана. Думаю, это проба. Если она удастся, папе придется туго.
Легионер потер подбородок и продолжал:
— Это чертовски опасное дело. Вряд ли эти офицеры представляют, насколько опасное. Они думают, самое худшее, что может случиться с ними, — это трибунал и стенка. Если бы так. Мы будем с воплями просить о смерти. Умолять о расстреле. В руках специалистов человек невероятно живуч. Эта идея насчет монастыря принадлежит Кальтенбруннеру. Он ненавидит католиков еще больше, чем Гейдрих. И ребята на виа Тассо будут ломать нас на колесе.
— Я однажды видел, как во время допроса у лейтенанта лопнул живот от сжатого воздуха. Они используют для пыток и воду, — вмешался Малыш.
— В другой раз расскажешь, — махнул ему Старик рукой, веля замолчать.
— Предлагаю, — продолжал Легионер, — чтобы мы с Малышом уложили этого типа из СД. Я пообещал предупредить СД в Риме; вскоре я должен встретиться с ним у старого распятия снаружи. Малыш может подойти к нему сзади и набросить удавку на шею. Потом бросим его под грузовик и переедем колесами, так что никто ничего не заподозрит, а затем, думаю, нужно будет драпать отсюда, как можно быстрее. Это рискованное дело ничего нам не даст. Никто нас не поблагодарит. Офицеров будут восхвалять на небесах, а про нас забудут.
— С другой стороны, — сказал, лукаво улыбаясь, Порта, — я думаю, что глупо допускать, чтобы такие ценности погибли. На древностях помешано множество людей. Допустим, по пути отсюда к Риму кое-что пропадет… Улавливаете?
— После войны у нас может возникнуть уйма неприятностей, — сухо заметил Старик. — Не думайте, что эта война окончится, когда парочка генералов распишется в положенных местах. Тут-то и начнется самое интересное. Каждый поспешит всеми силами обелить себя. А мы, мелкая сошка, будем за все расплачиваться.
— Tu as raison, mon sergeant[103], — кивнул Легионер.
— Трусы вы, — сказал Грегор Мартин. — Мы с моим генералом выносили из музеев немало славных вещиц.
— Правильно, — воскликнули одновременно Марке и Порта.
Легионер кивнул Малышу.
Малыш с убийственным блеском в глазах помахал удавкой из стальной проволоки. Они вдвоем вышли из ворот и скрылись в темноте, спускаясь по узкой тропинке.
Мы сидели на голой земле. Танки были вкопаны так, что противник нас не видел. Время от времени над нашими головами пролетали снаряды. Грузовики, проехав по верхней дороге, подняли тучу пыли, которая осела на наши черные мундиры и сделала их белыми.
Подножье горы огибала река, темно-синяя, как небо, на дне ее бриллиантами поблескивали камни. Наши миски были полны спагетти. Умельцы могли наматывать их на вилку. Одним из таких умельцев был Хайде; впрочем, он все делал превосходно. Порта высоко поднимал вилку, свободные концы спагетти болтались, и он шумно, с удовольствием втягивал их в рот.
Малыш уже съел все и грыз пальцы.
Всякий раз, когда снаряд взрывался неподалеку, мы падали на землю, не выпуская мисок, и весело смеялись, обнаружив, что целы.
Порта указал на несколько плывших по реке полуразложившихся трупов. До нас доносился их смрад.
