ходу, молчал старшина Блинков, бывалый танкист, занявший место Егорова. В ночи, казалось, не было ничего, кроме дороги, гула моторов и силуэта танка впереди.
Но вот машина Окунька замедлила ход — Крылов двигался теперь чуть ли не впритык к ней. Потянулось мелколесье, впереди изредка вспыхивали ракеты, беззвучно мелькали трассирующие пули. Передовая. Крылов почувствовал уже забытое им возбуждение. Чуть-чуть посветлело. По сторонам теперь он различал частые силуэты орудий. Дорога побежала вниз. Одер. Внизу Крылов притормозил, а машина Окунька заскользила по мосту, слилась с противоположным берегом.
— Давай! — потребовал человек в плащ-палатке. Крылов въехал на мост. Слева по воде хлопнуло несколько снарядов, один провыл в небе, унесся вдаль.
На другом берегу батальон занял исходные позиции, а позади на плацдарм все текли и текли машины.
Крылов физически ощутил мощь затаившихся здесь танков и самоходок — разве можно было остановить такую лавину! С тех пор, как он покинул передовою, война стала иной. Он вспомнил два сиротливых танка в донской степи тысяча девятьсот сорок второго года, вспомнил, как в сорок третьем пять-восемь тридцатьчетверок принимали на себя массированный огонь немцев под Дмитровском-Орловским, как в начале сорок четвертого танкисты насмерть стояли в могилевских лесах, прикрывая отход пехотной дивизии. Теперь им уже не так тяжело.
Едва рассвело, небо наполнилось гулом самолетов. Когда-то над землей безраздельно господствовали «юнкерсы» и «хейнкели», а «мессершмитты» были до дерзости наглы — теперь в небе по-хозяйски патрулировали звенья краснозвездных истребителей. «Рама» даже не успела приблизиться — ястребки отшвырнули ее назад, дымным шлейфом спустили вниз. Потом земля дрогнула, будто в ее глубинах ожили титанические силы. Шипение, вой, свист наполнили небо и отозвались впереди чудовищным грохотом. Тысячи снарядов перемалывали оборону гитлеровцев, подготавливая тот миг, когда вперед ринется лавина брони.
Артиллерийский рев поглотил все живое, ничего не было видно и слышно. В наушниках танкошлема стоял тот же рев, и трудно было сказать, мотор ли это работает, или это сотрясается вместе с землей многотонная машина. Дым стеной плыл впереди по равнине, словно дымилась сама земля.
Потом из дыма выступила фигура старшего лейтенанта Дубравина — что он кричал, Крылов мог понять только по круговому жесту руки:
— Заводи-и!..
Грохот раскололся на отдельные частые удары — била дальнобойная артиллерия, наступил час брони.
— Ласточка, Стриж, Сокол, Орел! Вперед на Берлин! Вперед на Берлин! — прорвался сквозь шум голос командира корпуса, и тотчас двинулась вперед тяжкая масса уральской брони, а в дымном небе черной смертью пронеслись штурмовики, обгоняя танкистов и пехоту.
Крылов видел лишь машину взводного, и единственное, что он мог сейчас делать, это не терять ее из вида.
— Я — Ласточка! Прибавить оборотов! — долетел голос комбата.
Но ускорить движение было непросто. Машина взводного круто развернулась, огибая огромную воронку, — Крылов притормозил, давая ей дорогу.
— Дубрава, Фролов, увеличить скорость! — снова втиснулся в наушники голос комбата.
Наконец, танки преодолели дымную завесу, доползли до дороги и, перестраиваясь на ходу в колонну, ринулись вперед. Но и справа и слева тоже стремительно катились вперед танки и самоходки, и нельзя было даже понять, где разведбат, а где строевые батальоны. В наушниках, врезаясь друг в друга, неистовствовали голоса.
— Синицкий, куда поперся! Левее бери, левее, черт бы тебя побрал!
— Климанов, дави их.
— Бурмак, уснул, что ли? Соседи обгоняют!
— Я — Орел! Я — Орел! Выходить на свое направление!
— Я — Сокол! Из всех орудий по железнодорожной станции — огонь!
«По той, что ли? — Крылов видел насыпь дороги и станционные строения, окрашенные в желтый цвет. — По той!»
Вокзал и прилегающие к нему здания исчезли в дыму и огне. Снаряды стерли с лица земли все, что желтело там несколько минут тому назад.
Изо дня в день танкисты и самоходчики вгрызались во вражескую оборону, пока позади не остались две первых оборонительных полосы, и вот в наушниках снова раздался голос командира корпуса.
— Вперед на Берлин! Вперед на Берлин!
— Прибавить оборотов! — требовал комбат.
Понемногу разведбат опережал соседей, и начался огненный марш по земле гитлеровцев.
— Ласточка, я — Клен. Вышел на маршрут, вижу линию окопов! — вытеснив собой другие голоса, зазвенел голос Дубравина.
— Бери на себя! Фролов, подключайся!
— Я — Тополь! — отозвался Фролов. — Выполняю!
— Клен, Тополь, берем с хода. Ли-ни-я!
Крылов развернул машину, резко надавил на газ, заходя правее Окунька. За спиной звякали стреляные гильзы, от орудийного дыма слезились глаза. Крылов высунулся из люка, чтобы глотнуть воздуха, и тут же почувствовал, как что-то свирепо пронеслось мимо.
— Водитель, закрой люк! — крикнул Блинков.
Стало темно. Машину сильно качало. Крылов уперся шлемом в броню, весь мир теперь помещался в светлой качающейся полоске триплекса. Крылов заметил впереди лощинку, погнал машину к ней. Успеть бы. Царапнуло по корпусу — танк вздрогнул, соприкоснувшись со страшной летучей силой, но мотор работал четко, и Крылов облегченно вздохнул. Успел. Теперь он выведет машину вверх, так чтобы видна была только башня. — Хорошо! — одобрил Блинков. Крылов выжал рычаги — тотчас загремело танковое орудие. — Взводный горит!.. Фаустник, гад.
Крылов до отказа надавил на газ. Окопы были недалеко, за ними мелкий сосняк. Стремительность движения подчеркивалась все укорачивающимися пулеметными трассами Сушко и Исакяна. Крылов нацелился на угол траншеи, из которого выглядывала голова в каске и круглый предмет, постоянно меняющий направление. «Ну, борт я тебе не подставлю!»
Ядовито брызнул шлейф огня и дыма — фаустник бросился бежать по ходу сообщения, ловко увертываясь от пулеметных очередей.
Крылов погнал машину за ним. Фаустник часто оглядывался, тяжело дыша. Это был фельдфебель с Железными крестами на мундире. Ярость овладела Крыловым: на совести этого вояки была машина Окунька и немало другого. Он мог быть и среди тех, кто в августе сорок второго года расстреливал истощенных военнопленных.
Фельдфебель догадывался, что его ждет, и лихорадочно пополз в гущу сосенок. Машина настигла его, накрыла гусеницей.
А комбат уже приказывал:
— Следовать по маршруту!
Только к вечеру закончилось преследование. Усталые танкисты выходили из машин, ужинали и принимались за работу. Передышка у экипажей — это прежде всего труд. Механик-водитель и его помощник заправляют топливные баки, осматривают узлы моторной и ходовой части. Тут всегда найдется, что делать: то пора промыть масляный фильтр или воздухоочистители, то надо подтянуть гусеницы или долить в радиатор воды — да мало ли что. Механик-водитель за все в ответе.
Башенные восстанавливают израсходованный в бою боекомплект. Их дело — содержать в порядке орудие и спаренный с ним пулемет, следить, чтобы снаряды, патроны и гранаты лежали на своих местах готовые к употреблению. Но башенным полегче, они
