— Зачем же вы оказались у самой линии?
— Не видел, господин комендант, не видел! Я собирал растения для гербариев и совсем неожиданно забрел туда.
Старик говорил так искренне, что нельзя было не поверить ему.
— Что ж, покажите ваш паспорт.
— К сожалению, у меня нет с собой никаких документов, — развел руками старик. — Да их и не надо, — вдруг встрепенулся он. — Я ведь из соседней деревни, что расположена к югу отсюда. Только потрудитесь, пожалуйста, свериться. Там меня все знают. Да и в этой деревне у меня много знакомых.
Старик начал поспешно перечислять многие фамилии жителей Блюменберга и среди них назвал Карла Редера.
— Карл Редер? Здешний бургомистр?
— Да, да, да! — обрадовался старик.
— Тогда все проще простого. Идемте к нему.
Старик заметно оживился, но разговора у нас не получалось. Я нарочно отставал от него, чтобы определить, знает ли он, где живет Карл Редер, а старик, запинаясь за булыжник, трусил по дороге, приговаривая:
— О, здесь недалеко, здесь совсем близко.
Как ни был расстроен Карл Редер многими заботами дня, но, увидя нас, расхохотался молодо и звонко.
— Шпигель! Откуда ты свалился? Уж не закатился ли сослепу к англичанам?
— Вот именно, дорогой Карл, вот именно, чуть не попал к англичанам.
— Эх, старик ты, старик, сидел бы уж лучше дома, коли не можешь отличить черное от белого.
— Да я, кажется, и ушел недалеко, а попал вон куда. А тут еще какие-то два молодых человека показали мне на цветочное место, я и пошел туда… Теперь устал так, что не знаю, как и домой доберусь.
— Извините нас, дедушка Шпигель, — сказал я и, присев к столу, написал несколько слов Чумакову. — Вот, возьмите эту записку и отдайте ее на заставе любому солдату. Тот фельдфебель, что был со мной, сейчас собирается на повозке ехать в Нордхаузен, он вас и довезет.
— Спасибо, господин комендант, спасибо! — кланялся Шпигель, принимая записку и пятясь к дверям.
— Ну, а теперь мне надо связаться с полицейским управлением. Кажется, не все такие, как Шпигель, к нам попадаются…
Я рассказал Редеру о задержанном Шмерке и в заключение добавил:
— У нас нет возможности заниматься в дальнейшем деятельностью Шмерке, а она очень интересна. По-моему будет полезнее отпустить его на волю. Умелое наблюдение за ним позволит узнать много интересного. Тем более, что Шмерке, пожалуй, твердо уверен в нашей глупости и неосведомленности. Если полиция возьмет дальнейшие заботы о Шмерке на себя, то мы с удовольствием разрешим ему обмануть нас. Он же только этого и хочет. Так что все будут довольны.
— Это было бы хорошо!
— Тогда сообщите об этом в управление полиции. Пусть дадут человека к утру, чтобы можно было передать Шмерке с рук на руки.
— Сейчас же схожу и позвоню.
— Ну, а что решили на собрании о земле?
— Эх, земля, земля! — произнес старик с горечью. — Кругом земля, а земли нет. И так-то ее мало, да и той как следует пользоваться не приходится… Клевер решили убирать и землю отдать хозяевам свободную, а рожь и другие культуры придется ждать до осени… Не губить же все это добро! — кричал Редер, будто я возразил ему. — Посмотрели бы вы, какое это было собрание! Наверно, с самого потопа такого спора не было.
— Но к переговорам-то с бургомистром из Либедорфа вы готовы?
— Конечно, готов. Как решило собрание, так и будут договариваться.
4
Еще до восхода солнца меня разбудил дежурный по заставе сержант Жизенский, бывший в неочередном наряде, и сообщил, что со мною хочет видеться какой-то человек. Наскоро умывшись и одевшись, я пригласил к себе этого человека.
Вошел скромно одетый юноша, ладно сложенный, лет двадцати — двадцати двух и предъявил документы. Это был посланник полицейского управления. Во время вчерашнего допроса Шмерке назвал своим местом жительства большой рабочий поселок, расположенный на пути к городу. Место жительства подтверждалось и паспортом Шмерке.
Поэтому договорились так. Шмерке отпускаем на свободу. Следом за ним отправляется полицейский в гражданской форме. В деревне же, куда шел Шмерке, должны ждать еще двое полицейских, которые и проследят дальнейший его путь до остановки. Я рассказал полицейскому о случае с собакой и на всякий случай передал записку, найденную в ошейнике.
Пока он ходил договариваться по телефону о том, чтобы выслали встречных, я вызвал Шмерке. Заспанный и помятый, он явился в сопровождении Жизенского и так же, как и вчера, сначала покосился на артиллерийский прицел, который лежал на старом месте, потом задержанный подчеркнуто вежливо раскланялся:
— Доброе утро, герр лейтенант! — причем, первые два слова были произнесены по-русски, хотя и не очень правильно.
— О, доброе утро, господин Шмерке! Вы, оказывается, говорите на нашем языке! Почему же вы раньше им не воспользовались? — произнес я по-русски.
Шмерке смотрел на меня непонимающим взглядом. Пришлось это же повторить по-немецки.
— К сожалению, могу только произнести эти два слова. Не больше.
— Ну, как вы у нас переночевали?
— Спасибо, господин лейтенант. Правда, не так уж мягко, зато спокойно: под охраной, — заулыбался он. — А вчера за день я прошел много километров и очень устал, так что спалось здорово.
— Значит, правду у нас говорят, что утро вечера мудренее. Теперь вы отдохнули и сможете легко дойти до дому.
— Вот ваш прицел. Возьмите его, но на другой раз не советую с ним попадаться. Если вам нужны линзы, возьмите их, но зачем же носить с собой весь прицел?
— Все равно я его выброшу: он мне ни к чему. Возьму только линзы…
Шмерке тут же попытался добыть одну из линз, но я остановил его и, еще раз посмотрев в паспорт, спросил:
— Значит, вы идете в Вейльроде?
— Да.
Я подал ему паспорт.
Шмерке сдержанно, с достоинством поклонился и, шурша плащом, четко отбивая шаги, направился к двери. Жизенский пошел проводить освобожденного, чтобы его не задержал часовой у подъезда. В окно было видно, как Шмерке вышел во двор, тряхнул копной рыжих волос в сторону пропустившего его часового и, миновав арку, зашагал к деревне по обочине дороги.
За ним на почтительном расстоянии заковылял полицейский, сильно хромая и опираясь на палку. Через несколько минут Карпов, сопровождающий фрау Экерт, отправился по той же дороге. Они о чем-то оживленно разговаривали, хотя больше им приходилось объясняться жестами, потому что знания Карпова в немецком языке были довольно ограничены. Эта пара мало походила на конвойного и конвоируемого, они больше напоминали равноправных спутников. Такой конвой вселял некоторую тревогу, хотя в бдительности Карпова я не имел права сомневаться.
— Ну, этих всех отправили, — сказал вернувшийся Жизенский, — а из караульного передают, что там опять уже есть задержанные. — Он тяжело вздохнул. — Когда же все это кончится?
— Не скоро. Думаю, не раньше, чем ты демобилизуешься.
— Да я — ничего, только надоело целыми днями вертеться, как на иголках… Хоть бы служить в Союзе, — признался он.
— Кто же с этим будет спорить. Но служба есть служба. И тут иногда собственный язык может оказаться врагом.
— Я уж понял, товарищ лейтенант, мне вчера Чумаков целую лекцию прочитал.
Вошел Фролов и доложил, что меня просят явиться на первый пост, к караульному помещению: там приехал английский офицер и требует командира. Фролов был бледен после бессонной ночи, и легкий пушок на верхней его губе оттенялся сильнее, придавая всему его лицу еще большую худобу.
— Вы устали, Фролов?
— Да, очень устал, товарищ лейтенант, — признался Фролов, — вторые сутки пошли…
— Крепись — скоро смена.
Часто солдаты отдыхали меньше положенного: людей не хватало.
Через несколько минут я уже подъезжал к первому посту. За проволочным забором стоял военный легковой автомобиль, а около него расхаживал Чарльз Верн. Не успел я сойти с мотоцикла, как капитан, вскинув руку под козырек, бойко рапортовал, не отходя от проволочного забора:
— Господин лейтенант, мой командир приказал мне передать, что он желает встретиться с вами сегодня ровно в шестнадцать часов на участке вашего соседа справа.
Судя по подчеркнуто официальному тону, которым были произнесены эти слова, можно было подумать, что капитан забыл о предыдущей встрече и о своих дружеских словах. Я приветствовал его по-армейски. Капитан неожиданно рассмеялся и, крепко сжав мою руку, продолжал:
— На этом моя официальная миссия кончена. Правда, майор приказал мне «разговаривать с русскими покороче» и быстрее возвращаться, но уж раз выпал такой случай, думаю, что теперь мы поговорим по-настоящему, если никто не помешает… Да, — спохватился он, — вы не возражаете против времени встречи? Вас это устраивает?
— Вполне. Я хотел сегодня связаться с вами.
