— Что произошло? Тебя ведь, говорят, увезли.
Она опустила голову, молчит. Цанаев думал, что Аврора вот-вот заплачет, и тогда и ему, и ей стало бы полегче, но она вдруг уставилась на него, — то ли улыбается, то ли ухмыляется, словом, вновь на ней эта странная маска-улыбка.
— Говори, как есть, — стал раздражаться Цанаев, и не выдержав: — У тебя боевики были? Есть с ними связь?
Она выдержала паузу, изменилась в лице, став очень серьезной:
— Я вам уже говорила — связи с боевиками у меня нет.
— А говорят…
— Лучше я вам расскажу, — перебила Аврора директора. — Расскажу, как есть… Благодаря вам я полу-чила так называемую компенсацию. И буквально в ту же ночь к нам постучали — обросший, вооруженный молодой человек, называет имена всех моих братьев, с ними, мол, воевал, и просит помочь, боевикам на питание и медикаменты — пятьдесят тысяч.
— А он знал, что ты получила деньги? — спросил Цанаев.
— Намекнул.
— А откуда они знают?
— Не знаю. Но я подумала, — продолжает Аврора, — за своих родных и погибших дам милостыню, как закат[9] — десять процентов, и дала ему восемьдесят тысяч.
— Восемьдесят тысяч? — удивился директор. — Так ты получила только половину компенсации?
— Да, только половину. Как мне объяснили, других вариантов не было, откат Москве и так далее. Впрочем, вы, да и все это знают.
У Цанаева в недовольстве сжались кулаки:
— А дальше что? — нервничает он.
— А на следующий день — зачистка. Меня арестовали, отвезли домой, и пока вели обыск, меня стали расспрашивать.
— О чем?
— О боевиках… Но, как мне показалось, это их мало интересовало, потому что, как только в изголовье отца нашли пачку денег, пересчитали, и расспросы закончились. Ушли.
— А деньги?
— Отцу и племянникам бросили по пять тысяч, а мне сказали: «Молись Богу, что так обошлось».
— Ты их узнала бы?
— Все в масках. В основном, видимо, русские. Но тот, что деньги искал и говорил со мной — чеченец.
— Бидаев?.. Нет. Впрочем, сколько этих Бидаевых развелось?!. А ты тоже хороша — деньги под подушку.
— А куда ж еще?
— Ужас, — Цанаев закрыл лицо руками.
— Да вы не переживайте, — уже Аврора успокаивает его, — эти деньги грязные, на крови… Не суждено, — теперь она искренне пыталась улыбнуться. — Гал Аладович, можно я сегодня отдохну?
— Конечно, — Цанаев встал. — Что ж ты спозаранку явилась? Могла бы позвонить.
— Телефон украли, — она улыбается, — я только позже заметила, — и будучи у самых дверей: — Гал Аладович, вы меня не уволите? Без работы я больных не прокормлю, одних лекарств…
— За это не переживай… Как я без тебя?
Если бы он сказал «Как без тебя институт?», то Аврора не застыла бы на мгновение в дверях, и он бы так не смутился.
Однако эти сантименты в полувоенном Грозном не к лицу, ибо в тот же день в кабинет Цанаева явился Бидаев: ухожен, румянен, подстрижены усы. Правда, ведет он себя не как раньше по-барски, немного сдержан, но уверен:
— Вы, как директор, наверное, в курсе последних событий?
— Что вы имеете в виду? — для официальности оба говорят на русском.
— Ну, не буду тратить нашего времени, просто рекомендую, пока еще что-то не случилось, Таусову уволить.
— А что случилось?
— У нее связь с боевиками.
— А мне кажется, что у вас связь с боевиками, — Цанаев постарался выдавить усмешку и тем же тоном: — И если что в нашем институте случилось, то в этом и вы виноваты, ведь вы ответственный за этот участок. Разве не так? Вы это утверждали… А кого уволить или принимать — это научно-акаде-мическое учреждение, и в ваших рекомендациях не нуждаемся.
Цанаев встал, давая понять, что разговор окончен. То же самое был вынужден сделать и Бидаев, и он постановил:
— Если не уволите Таусову, то придется уволить вас.
— Я за это разбитое кресло не держусь, — Цанаев пытается быть хладнокровным. — А увольняет Ученый совет и Президиум РАН, а не майор спецслужбы.
— Я не майор, а полковник, и вы забываете, где живете, — зашевелились усы Бидаева. — Если через три дня Таусову не уволите…
— Освободите помещение, — вежливо попытался сказать директор, но он-то действительно забыл, где живет: ведь все, тем более в Чечне, определяют спецслужбы.
Единственная надежда — на Президента. У него столько проблем, что только в ночное время может заняться делами науки.
— Знаешь, — выслушав Цанаева, устало говорит Президент, — со спецслужбами надо дружить — время такое. И если они советуют, тем более связь с боевиками…
— Нет у Таусовой никаких связей, она ученый…
— Погоди, — перебил Президент. — Ты опять о Таусовой, — он задумался, видимо, о чем-то вспоминая. — Ее братья, по молодости они заблудились, но честные, смелые были, как кремень!.. Один раз, когда я был муфтием, они меня спасли… Их сестру трогать не дам, раз и ты рекомендуешь. И помочь надо ей, и всей науке… Если мы не возродим в республике науку, образование и культуру, то никогда не вылезем из этого болота… Так, Цанаев, подготовь программу развития, поедем в Москву выбивать на науку деньги.
* * *
Позже Цанаев считал, что в его дальнейшей судьбе эта поездка в Москву сыграла неблаговидную роль. Но в этом отчасти он сам виноват: не был пластичным, или как сейчас говорят, неэффективный менеджер, не модернизирован.
Впрочем, при чем тут Цанаев? Ведь был Президент, который в ту одну лишь поездку сделал для науки Чечни не только то, что возможно, но и то, о чем и мечтать было невозможно. Вот перед кем открывались все двери, и он убеждал, что только наука, образование и просвещение могут восстановить мир, наладить диалог, дать развитие и процветание всему региону.
Цанаев поначалу в это даже поверить не мог. В ближайшие годы в Грозном планировалось открытие научного центра — это три-четыре специализированных академических института, общий штат научных сотрудников до тысячи человек. Это два семидесятиквартирных жилых дома для привлечения ученых из иных регионов. Словом, это целый Академгородок. И раз рыночная экономика, все определяют деньги: весь проект на сотни миллионов рублей. А претворяя это, надо оформить столько документов, столько бумаг, а сколько получить виз и всяких разрешений!
Бывало и так, что какое-то министерство России, точнее, какой-либо чиновник не подписывал документ по каким-то причинам, и тогда все заклинивало. Но за Цанаевым, точнее, наукой, стояла мощная фигура Президента Чечни — один звонок, и все продвигалось. И практически к майским праздникам 2004 года все было почти что завершено, и Цанаев с чувством исполненного долга отдыхал в Москве, как 9 мая из Грозного пришло ужасное известие: во время парада в честь Дня Победы на стадионе «Динамо» от взрыва погиб Президент Чеченской Республики.
Наверное, после гибели отца, эта была самая большая трагедия в жизни Цанаева. Он понимал, что это страшный удар по чеченскому народу, по науке, в частности, и самое главное, он предчувствовал, что это скажется на его личной судьбе…
Наступило время так называемого безвластия, когда настоящего Президента нет, а выборы нового еще не состоялись. Есть какая-то фигура исполняющего обязанности президента, а на самом деле — безотцовщина, политический коллапс, хаос. И в это время, просто так по протоколу сложилось, — проект грозненского научного центра полностью завершен и утвержден, в ближайшие три года будут выделены колоссальные деньги: заказчик — директор НИИ и его вызывает министр. А Цанаев ведь ученый — не политик, тем более, не менеджер, и он забыл, что настоящего чеченского Президента уже нет, и он автоматически уже не советник Президента, хотя удостоверение советника никто у него не отбирал.
А министр краток и деловит:
— Так, вы знаете требование времени? От вашей суммы — 30 % откат Москве, 20 % — пилим здесь, еще 5 % — спецслужбам, чтобы жить не мешали, ну, а остальное в вашем распоряжении.
— Ха-ха, — невольно рассмеялся Цанаев, вмиг погрустнел. — Вы, небось, шутите?
— Тут не до шуток.
— Ну, это ведь ни по каким законам невозможно, — изумлен Цанаев.
— Гал Аладович, — говорит министр, — я сам ученый, кандидат наук, кстати, педагогических. И знаю, как и вы, что законы природы, то есть естества, неизменны, как Бог устроил природу и Вселенную… А вот общественные законы, то есть гуманитарные, в том числе и экономические, нам спускает Москва.
— В том числе и войну?
У министра чуточку скривилось лицо в гримасе, он сделал вид, что последний вопрос не услышал, продолжив:
— Наше дело — исполнять.
— Как я построю академгородок за меньшую сумму, чем половина?
— Все строят и не жалуются. Даже мечтают.
— И что они строят? Потемкинские деревни?
— Мы строим города!
— Пока не видно.
