Штольц еще раз внимательно перечитал сообщение. На его памяти не так уж много было радиограмм, отправленных открытым текстом. Они посылались лишь в случае крайней необходимости. Очевидно, это был тот самый случай.
Из всего этого следовало, что речь идет о перебежчике. Или германском разведчике… Выполнив поставленные задачи, он возвращался через обговоренный участок фронта, но, к собственному несчастью, был обнаружен русскими. Да и фамилия Васильченков тоже о многом говорила: он возглавлял отдел «СМЕРШа» при тридцать третьей армии. А может, это все-таки какая-то хитрая игра русских?.. Ладно, военная контрразведка разберется.
— Что там? — спросил лежащий рядом Ганс, не отличавшийся многословностью.
— Русские передали радиограмму открытым текстом, — озадаченно высказался Штольц. — Кто-то попытался перейти линию фронта со стороны русских. Возможно, что это наш разведчик. Ее нужно немедленно переправить в абвер, пойдешь ты. — Ганс слегка кивнул. — Пусть там разбираются. В конце концов мы здесь для этого и находимся. Батареи разряжаются, — посетовал Штольц. — На сегодня еще хватит, а вот насчет завтра не ручаюсь. Притащишь еще и батареи.
Мысль о возможном отдыхе Ганса слегка взбодрила, даже глаза засверкали каким-то азартным блеском.
— Хорошо. А ты сам разве не хочешь отнести?
— Остаюсь здесь. Может, еще что-нибудь удастся узнать. Держи! — протянул ему листок бумаги с радиограммой Гюнтер.
— До встречи!
Ганс спрятал листок в нагрудный карман гимнастерки и скользнул в сгущающуюся темноту.
Яблонь — тихое провинциальное местечко в Люблинском воеводстве. Число жителей едва переваливало за четыре тысячи. Разведшкола располагалась в старинном замке, где у барона Рихтера фон Ризе был большой светлый кабинет с видом на живописную окрестность. Однако в связи с планами «Цеппелина» по сосредоточению разведывательно-диверсионных школ поближе к линии фронта им предстояло перебраться под Псков, о чем знало всего лишь несколько человек. Барон фон Ризе невольно поморщился, подумав о предстоящих хлопотах.
Размышления барона прервал негромкий стук.
— Прошу, — произнес фон Ризе.
— Вам радиограмма с линии фронта, господин штандартенфюрер, — сказал вошедший шарфюрер Брюкке, работавший в шифровальном отделе, и протянул лист бумаги с напечатанным текстом.
Прочитав полученное сообщение, штандартенфюрер СС Рихтер фон Ризе не сумел сдержать разочарования, тонкие красивые губы сложились в плотную линию: вне всякого сомнения, в радиограмме речь шла о Фроле Столярове, пытавшемся перейти линию фронта на отрезке тридцать третьей советской армии. Этот район для перехода линии фронта был максимально удобен: солдаты двух вражеских армий могли наблюдать друг за другом даже без оптики. А кроме того, на этом участке было полнейшее затишье, и, судя по оперативным данным, оно должно было сохраниться всю ближайшую неделю. Немецкие и русские солдаты, по какой-то своей негласной договоренности, не стреляли в перебежчиков, опасаясь, что среди них могут быть свои. Никто и подумать не мог, что обычный переход окажется столь рискованным.
Шарфюрер продолжал стоять и ждать дальнейшего распоряжения шефа.
— Вот что, Эрнст, если будет сообщение с этого участка фронта, немедленно сообщишь мне.
— Слушаюсь, господин штандартенфюрер, — с готовностью отозвался шарфюрер Брюкке. — Разрешите идти?
— Ступай, — разрешил фон Ризе.
Очень хотелось верить, что Столяров останется живым после произошедшей передряги. Уж слишком многое поставлено на карту.
— Батареи принес? — с надеждой спросил фельдфебель Штольц, когда Ганс, вынырнув из темноты, прополз последние несколько метров и устроился с ним рядом.
— Они в вещмешке, — отозвался Ганс, извлекая батареи.
— Вот за это отдельное спасибо. — Ганс только отмахнулся. Выглядел он усталым. — Поспал хоть пару часов?
— Не удалось, — честно признался приятель. — Только сомкнул глаза, а мне говорят: «Иди в обратную дорогу. В этой темени ты один только сможешь его отыскать». Пришлось возвращаться.
— Ничего, еще отоспимся, — пообещал Штольц, вставляя новые батареи вместо подсевших. Стрелка, указывающая на полную зарядку батареи, мгновенно оживилась и заняла зеленую зону.
За прошедшие несколько часов у Штольца накопилось немало новостей, которые следовало передать в Центр. Например, следовало сообщить о смене артиллерийских наблюдательных пунктов русских. Штаб их дивизии также передислоцировался в глубину территории. И вообще последние часы на этом участке фронта на стороне русских наблюдалось активное оживление. Об этом следует сообщить немедленно, а уж в штабах пускай решают, что делать с поступившей информацией.
Неожиданно заработал передатчик. Штольц сразу определил, что радиограмма отправлялась с первой линии обороны, причем вновь открытым текстом, и предназначалась для командования тридцать третьей армии. Опасаясь пропустить хотя бы точку, фельдфебель быстро принялся записывать на листке бумаги знаки. Когда сообщение было передано, он без труда прочитал послание:
«Сообщаем, что при попытке перейти линию фронта в районе участка Ермоловка нами был убит неизвестный, у которого при себе были обнаружены документы на имя капитана авиации Столярова. Приметы убитого полностью совпадают с описанием, сообщенным в радиограмме Р-301. Курганов».
— Что-то важное? — спросил Ганс, заметив озабоченное лицо приятеля.
— Да. Именно этого сообщения ждут в абвере. Нужно немедленно передать!
Настроение у штандартенфюрера СС Рихтера фон Ризе испортилось, как только он прочитал перехваченную радиограмму. Фрол Столяров был одним из лучших агентов. В разведывательно-диверсионную школу он пришел задолго до войны с Россией. Столяров был из семьи белоэмигрантов, проживавших в Париже, так что с советской властью у него были личные счеты. Четыре раза его перебрасывали через линию фронта, доверяя особо важные миссии, и никто не мог подумать, что пятая командировка окажется для него последней.
С минуту штандартенфюрер сидел в черном кожаном кресле, пытаясь собраться с мыслями. Все пошло совершенно не так, как он рассчитывал, но драматизировать ситуацию не стоило. В тылу русских находились десятки его агентов, с которыми барон фон Ризе едва ли не ежедневно поддерживал связь. Среди них было немало особо важных, передававших весьма ценные сведения из глубокого тыла русских. В число наиболее значимых входил Копылов: только за последнюю неделю ему удалось раздобыть весьма важную информацию о передислокации русских на север России. Полученное сообщение было немедленно отправлено в Генеральный штаб. Так что аналитикам несложно будет предвидеть, где в ближайшее время русские собираются осуществить прорыв.
Еще не все потеряно!
Штандартенфюрер выпил рюмку коньяка и слегка приободрился. В дверь негромко постучали, и вошедший шарфюрер Брюкке доложил:
— Господин штандартенфюрер, только что мы получили радиограмму, — и положил на стол шифровку.
Фон Ризе прочитал и невольно поморщился. Копылов высказывал свою озабоченность в задержке помощи: чтобы расширить агентуру в тылу русских, ему требовались серьезные деньги. Барон налил вторую рюмку коньяка, привычно вдохнул аромат и сделал небольшой глоток. Французы не самые лучшие вояки, что было подтверждено в последней военной кампании, но зато по производству коньяка им нет равных.
Агент начинал нервничать. Скверно! По опыту прошлых лет фон Ризе знал, что из этого ничего хорошего не выйдет. Его психическое состояние может сказаться на результатах разведывательной деятельности: один непростительный промах — и полный провал!
Шарфюрер продолжал стоять подле стола и терпеливо дожидался дальнейших распоряжений. И оно последовало.
— Сообщи Копылову, что помощь готовится и в ближайшее время к нему прибудет курьер. И вот еще что, позови ко мне Мельника.
— Слушаюсь, господин штандартенфюрер! — произнес шарфюрер Брюкке и тотчас удалился.
Через несколько минут в дверь сдержанно постучали, и в кабинет вошел высокий, сухощавый темно-русый человек. Его можно было бы принять за арийца, если не знать, что в его жилах течет славянская кровь. У него было одно хорошее качество — в отличие от многих агентов, прошедших лагеря и сборные пункты и пожелавших служить рейху ради спасения собственной жизни, — он сам изъявил желание бороться с большевиками. Значит, он был идейный, а потому ценен вдвойне.
Антон Мельник происходил из семьи священника, сгинувшего где-то в Соловецких лагерях. Несмотря на запятнанную биографию, Мельник сумел поступить в Свердловский политехнический институт. С третьего курса добровольцем ушел на фронт. Был контужен и попал в плен, а уже в лагере для военнопленных изъявил желание работать на германскую разведку.
