В парке меня обрадовал техник роты, что из семи стоящих «гробов» есть три чуть живые БМП. Они, в принципе, должны потихоньку доехать до места боев. Если начнут движки греться, то надо заглушить двигатель, постоять, дать ему остынуть. Потом можно дальше ехать.
— Механики имеются, а наводчиков надо набрать из дневальных и караульных.
— Ладно, набрать экипажи — это моя забота. Ковыряйся и ремонтируй, но к утру умри, а мы должны выехать! — распорядился я.
— Слушаюсь! — ответил прапорщик и вновь полез в разобранный двигатель.
Из двадцати оставшихся солдат для несения службы в нарядах половина из них числились больными и выздоравливающими. Половина — ожидающими увольнения в запас дембелями. Эти уже не вояки. Да и у меня совести не хватит их заставлять идти в рейд, а вдруг не вернутся живыми…
— Парни, заставить, как меня заставили, я вас не могу, прошу идти добровольно в рейд, — предложил я бойцам, построившимся в шеренгу. — Кто из вас согласен вместе со мной на неделю-другую задержаться в Афгане?
— Мы что, не люди? Кладовщики и писаря давно уехали домой, сволочи! — пискнул сержант Шапкин. — Товарищ старший лейтенант! Ну не смотрите вы так на меня! Почему опять я? Шапкин, Шапкин, Шапкин…
— Я даже и фамилию твою не произнес!
— Но смотрите на меня выжидающе! — пробурчал сержант и, пнув камушек, вышел из строя.
— Так! Кто еще?
Вперед шагнули Гурбон Якубов и два солдата, которых окликнул Шапкин. Остальные не спешили проявлять инициативу. Я назвал фамилии еще трех наводчиков-операторов, а остальных отправил по караулам.
Меня выручило и придало уверенности возвращение из командировки Афони Александрова. Второй офицер в колонне — это большая удача. Афоня пребывал в прекрасном настроении. Он планировал выспаться, лежа на койке целую неделю, пока батальон бродит в горах. Но я его сильно разочаровал своим появлением.
— Афанасий, собирайся, даю полчаса на сборы. Через два часа нас ждут в восемьдесят первом полку.
— Не навоевался? Никифор, это действительно ты или твой призрак остался и командует? Я думал, более не застану в Кабуле «героя нашего времени».
— Пошел в жопу! Вернее в казарму за автоматом. По дороге расскажу, что случилось, подробно.
— В жопу так в жопу. Это не самое плохое место, где можно оказаться. Но если от меня будет дурно пахнуть, я не виноват, сам туда послал, — хохотнул Афоня.
У ворот полка, на выезде из города, вдоль обочины стояли угрюмые солдаты. Их было человек шестнадцать. Ясное дело, что это оболтусы, от которых избавились другие батальоны. Кто отдаст хороших бойцов? Никто! Значит, или наркоманы, или отъявленные негодяи.
— Есть желающие добровольно служить и воевать в первом батальоне? — спросил я. — Кто имеет представление о войне в «зеленке», о рейдах в горах? Выйти из строя.
Шаг вперед сделали пятеро. Я внимательно вглядывался в их лица. Нравились не все. Ткнул пальцем в грудь одного с наглым взглядом:
— Наркоту употребляешь?
— Употреблял. Но больше месяца «чарзом» не балуюсь.
— Встань обратно в строй. Ты мне не нужен! — Я решительно махнул рукой и добавил, обращаясь к офицерам: — Беру только четверых. Остальных можете отправить обратно на заставы. Я не хочу, уезжая домой, оставить после себя не батальон, а «клоаку».
Офицеры с застав пороптали, но я наотрез отказался слушать их доводы.
Колонна выехала за пределы Кабула. Техник ночью поработал на совесть. Машины гулко тарахтели, дымили, но бежали без поломок. Мы с Александровым время от времени останавливали нашу колонну, сверялись по картам на местности. Правильной ли едем дорогой, не сбились ли с пути, да и броне давали передышку. Чтобы заблудиться, в принципе, нужно было очень постараться. Просто не съезжай с шоссе, не путай повороты и развилки.
Комдив встретил нас неласково. Выслушал доклад, сказал, что начальник оперативного отдела поставит нам задачи, и ушел в окружении своих помощников.
Вася Котиков, хмыкнув, протер запотевшие очки и после ухода руководителей радостно обнялся с нами.
— Растете, товарищ подполковник! Начопер! — воскликнул я, обрадовавшись встрече со старым товарищем.
— Ай, какое расту. Я только исполняю обязанности. Пока я просто писарь в штабе и точильщик карандашей. Но ходят слухи, стану замкомандира полка! — улыбнулся Василий.
Мимо меня прошел Ромашица, злобно взглянув в нашу сторону.
— Чего это он зыркает так? — спросил я.
— А, это наш ходячий «иконостас», еть. Не обращай внимания. Мне эта собака триста чеков должна и не отдает. Сволочь! Он, когда ты начал спорить с комдивом, тотчас предложил тебя за трусость из партии исключить, еть. Видишь, а ты не оправдал его надежд, с дуру прибыл на войну. Негодяй ты этакий! Ха-ха! Лишил человека удовольствия втоптать тебя в грязь.
— Вася, почему ты его «иконостасом» обозвал? — изумился я.
— Э-э-э! Ты что не знаешь разве, что у него уже три ордена получено и еще два на подходе? Это же первейший герой афганской войны!
— Врешь!
— А чего врать, еть. Говорю, как есть. Наградные отправляем один за другим, еть.
— И когда это он успел за полтора года? — удивился я. — Он что, каждый день «духов» уничтожает, стреляя из окон парткомиссии?
— Никифор, он имеет боевую контузию и ранение. Где-то поцарапал руку — оформили по ранению на первую «Красную Звезду», а контузило — получил вторую. С контузией вообще анекдот! В январе он выехал на боевые, возглавить партработу. Баринов выстроил офицеров штаба для указаний, где-то вдали бомба гулко разорвалась. Все невольно оглянулись: взорвалась и взорвалась, черт с ней! Комдив смотрит, а Ромашица на земле лежит и корчится. Тяжелая контузия! Вот такая история. Весь штаб смеялся месяц! Никого взрыв не задел, даже не испугал, а у «партийной мысли» мозги отшибло. Еще две награды получит за рост партийных рядов и укрепление воинской дисциплины в дивизии.
А Байдуков в прошлом году упал, сломал палец на руке и намедни, обмывал полученный орден Красного Знамени. Будьте любезны! Учись студент!
— Эх, Василий! Поздно науку карьеризма постигать! Домой пора! — махнул я рукой. — Указывай, куда ставить технику и что делать. И ради бога, расскажи толком, что за бойня тут произошла!
Котиков показал рукой, где поставить технику, и начал свой грустный рассказ…
Восьмидесятый полк подошел к небольшому кишлаку, расположившемуся в предгорье у входа в ущелье. Ничто не предвещало трагедии. Разведчики вошли в кишлак, перестреляли весь скот. Солдаты нашли немного оружия и боеприпасов. Вроде операция складывалось удачно. Никакого сопротивления со стороны «духов». Но когда наши возвращались и слегка расслабились, откуда ни возьмись, повылезали изо всех щелей «бородачи». Шквальный огонь из гранатометов и автоматов, заработали минометы…
Монастырскому в самом начале боя оторвало руку осколками гранаты. «Дух» выстрелил в него почти в упор. Того гада завалили, а на его месте другой появился и в гущу взвода вновь бахнул из гранатомета. Нескольких бойцов ранил… Монастырь отрезал сам себе искалеченную руку, висящую на жилах и коже, а медик перетянул ее жгутом. Лейтенант не потерял сознание и в шоковом состоянии продолжал стрелять по противнику. «Духов», вылезших из кяризов, было тьма-тьмущая. Больше чем разведчиков. Один из них спрыгнул с крыши на башню танка и бросил в приоткрытый командирский люк гранату. Прапорщик и два солдата получили множественные ранения. Этого «смертника» расстреляли, но тут же другой вышел на дорогу с гранатометом наперевес и начал целиться в БМП. Грохнули и его. Не успел мятежник умереть в муках, как из-за угла выскочил следующий с пулеметом. «Духи» шли в «психическую» атаку, не скрываясь. Возможно, были обдолблены наркотиками. Словно в старом кинофильме «Чапаев», шли в полный рост, не уворачиваясь от пуль. В ходе боя были подбиты танк, БМП, бронетранспортер, ранено тридцать пять наших солдат и офицеров. Одного разведчика, лежавшего под машиной между гусениц, задавил свой же танк. Механик развернул «коробочку», не зная, что под днищем кто-то свой лежит и отстреливается.
Танкисты и разведбатальон пришли на помощь, отогнали «духов», забрали раненых и отошли. Во время спасательной экспедиции получил нелепые тяжелые травмы Сероиван. Чокнутый Габулов развернул башню БМП и пушкой ударил по ногам стоящего на броне медика. Результат — переломы обеих ног… Черт! Ну что за невезуха с новым комбатом! Как рейд, так огромные потери… Убитые и раненые исчисляются десятками! Бугрим с тяжелой контузией в госпитале. Прощай, мой маскхалат, никогда я тебя более не увижу! Придется париться в х б.
Нам предстояло закрепиться на довольно высокой вершине к которой вел крутой подъем. Я оставил броню под опеку Верескова, а мы с Афоней отправились в горы. Я намеренно решил удалиться отсюда. Не хотелось быть на посылках у политотдельских. Подальше от начальства, целее нервы. Огромный Александров начал задыхаться на середине подъема. Пот струился ручьями по всему лицу, мокрая «хэбэшка» прилипла к спине, лицо стало пунцово-красным.
