Морозов вышел первым. В руке у него был потрёпанный чемоданчик. «Рация», – догадался Игнатов. Всё как договорились. Завтра Морозов доставит её на конспиративную квартиру, куда переедет и Таня. Морозов в своём амплуа. Из-под ворота плохо застёгнутой рубашки выглядывала полинявшая тельняшка. Примятые мешковатые брюки дополняли костюм «мастерового» человека, который в мастерской около рынка будет чинить обувь населению и чистить сапоги представителям «нового порядка». «Хорошо», – мысленно одобрил Игнатов. И Таня ему под стать. Невысокая, простенькая девушка с окраины или из села. Короткая стрижка прихвачена полукруглой гребёнкой. Ситцевое платьице, старенькие босоножки. В общем, как и полагалось, вполне неприметные люди.
Игнатов стоял всего две или полторы минуты, делая вид, что ищет что-то в кармане. Наконец, вытащив платок, медленно двинулся навстречу Тане, вытирая на ходу вспотевшее лицо. Таня махнула на прощание Морозову и повернула назад. Игнатов понял, что она его заметила.
То, что произошло в следующие секунды, Валентин пытался восстановить наиболее отчётливо и подробно, но всякий раз выходило одно и то же. Из проулка стремительно выскочил мотоциклист в защитных тёмных очках и чёрном кожаном шлеме, сходу налетел на Таню, с силой отбросив её на булыжную мостовую, и так же стремительно помчался по улице, свернув в следующий переулок.
Обыкновенный несчастный случай. Догонять мотоциклиста было бессмысленно. Игнатов успел только заметить, что номерной знак на мотоцикле сильно запылён, поэтому прочесть его невозможно. К Тане уже подбежали женщины, выскочившие из соседних домов. Игнатов приостановился, будто случайный прохожий. Таня лежала без сознания, лужица крови около разбитой головы быстро увеличивалась. Кто-то из женщин побежал вызвать «скорую». Он потом лично проследил за тем, чтобы Таню на следующий же день отправили из больницы в Москву на санитарном самолёте. И вот теперь думал: был ли это обыкновенный несчастный случай? А что, если кто-то опознал радистку и связал его имя с ней в тот короткий миг, когда он подошёл к окровавленной девушке на улице?
Без радистки связь можно осуществлять, только посылая людей через линию фронта. Путь слишком опасный и долгий, хотя и он не исключался. Связных предполагалось использовать, но для других целей. Для постоянных контактов с разведгруппой, а через неё – с центром нужна была радистка. Прошло два дня, как Таню отправили в столицу, а центр ничего не сообщал о замене. Между тем, гитлеровцы уже подошли к Сальску. Надо было спасать хорошо продуманную операцию, срочно самим искать радистку, и майор предложил свой вариант.
Валентин как-то видел эту девушку. Он стоял у входа в помещение радиокурсов ДОСААФ, разговаривая с давним знакомым – Алексеем Матвеевым, руководителем этих самых курсов. До занятий оставалось минут пять, и слушатели, поспешно здороваясь с Матвеевым, проходили в помещение. Никто из них не привлёк внимания Игнатова. И вдруг прошла тоненькая миловидная блондинка, очень похожая на девушку с праздничной открытки. Во всём её облике было что-то утончённое, и она никак не вписывалась в отряд будущих радистов, которые мечтали о фронте.
– К вам и такие ходят? – удивлённо спросил Валентин у Матвеева.
– А что? – ответил тот. – Одна из лучших учениц. Очень способная. Учительница из первой школы.
– Не слишком ли интеллигентная для такой работы?
– Ну ты даёшь!
– Но ты же знаешь: там характер нужен, выдержка.
– А вот это у неё есть! Ты не смотри, что она с виду слабая. Очень работоспособная, добросовестная. Если что-то сразу не даётся, будет отрабатывать до тех пор, пока не научится выполнять лучше всех. И, знаешь, без лишних разговоров, тихонько так. Сидит и отрабатывает. А потом – язык! Это же для фронта находка. Она из австрийских переселенцев, Вагнер её фамилия. Анна Вагнер. На немецком говорит как на родном.
– Вот как, – сказал Игнатов, – тогда она нужнее как переводчица.
– Ну не прогоню же я её! – возразил Матвеев. – Пусть учится.
На том и кончился их разговор. Когда Таню пришлось отправить в Москву, Игнатов вспомнил об Анне Вагнер. Навёл справки в школе (якобы военкомат интересуется) – характеристику получил отличную. Предложил Панову новую кандидатуру радистки, разработал план её ввода в операцию. Оставалось получить согласие девушки.
Долго думал, как с ней встретиться, не навлекая возможных подозрений и до поры, до времени не открываясь ей полностью – всё-таки посторонний человек, а это риск. Пригласить к себе в кабинет нельзя, пойти к ней домой – тоже, у неё, оказывается, есть отец. Что-то в случае с мотоциклистом беспокоило его, и он решил проявить предельную осторожность.
Вечером Игнатов подошел к школе ДОСААФ, ожидая, когда Анна выйдет с занятий. Но, как нарочно, на этот раз она вышла не одна, а вместе с какой-то девушкой. Скользнула по лицу Игнатова спокойным, но чуть заинтересованным взглядом, и Валентин по глазам её понял: запомнила его, когда он стоял с Матвеевым. Валентин улыбнулся ей и подумал: «Что ж, здесь и нужен человек с цепкой памятью». Но подойти было нельзя, и он немного спустя пошёл следом по другой стороне улицы.
Около булочной девушки расстались, Анна вошла в магазин. Игнатов быстро пересёк улицу и, увидев Анну, тотчас оказался у входа, будто намереваясь войти в магазин. Она не скрыла удивления, столкнувшись с ним в двери, а он быстро прошептал:
– Жду вас завтра на старом кладбище ровно в полдень. Очень нужно!
Игнатов вошёл в магазин. Расплачиваясь за хлеб, видел, как Анна торопливо, не оглядываясь, шла к дому. Он был почти уверен, что она не испугается, придёт.
Анна весь вечер вспоминала нежданную встречу и думала о том, что сказал этот странный человек. Она не испугалась: мужчина с виду интеллигентный, привлекательный и постарше её, пожалуй, лет на пятнадцать или около того. К тому же, знаком с Матвеевым – она сама видела, что они разговаривали как старые друзья. Вряд ли он задумал что-нибудь плохое по отношению к ней. Скорее всего, она действительно очень нужна. Не ему лично, а для какого-то тайного дела – ведь того и гляди враг нагрянет. Но почему такая секретность, такая осторожность? А впрочем, и тут удивляться нечему: фронт совсем близко, возможно, формируется подполье. Значит, не нужно задавать глупых вопросов, а просто пойти на старое кладбище. Это не опасно. Там уже несколько лет не хоронят. Его и расположенную поблизости небольшую церковь посещают туристы. Господи, какие же сейчас туристы? Их, конечно, нет, но всё равно днём там всегда тихо, спокойно и красиво, как в парке. Она-то знает, потому что ходит на могилу матери.
Мать свою Анна помнила плохо – она умерла, когда девочке не было и шести лет. Видно, с тех пор отец и остался на всю жизнь неразговорчивым. Мачеху в дом не привёл, сам воспитал дочь, дал ей возможность окончить институт, подрабатывая где только можно к своему заработку истопника. Например, топил каминные печи на вилле у профессора с октября по май. А летом не гнушался подёнщины: кому что починить, поправить. Благо, руки умелые. Он считал, что дочь должна была учиться в институте, чтобы потом могла работать в школе. Ему очень хотелось, чтобы Аня стала учительницей немецкого языка, – видно, сказывался голос австрийских предков. Правда, австрийцами-то были его дед и бабка, а сын их, путешествуя по Кавказу, женился на русской, поселился в этом городе, купил дом из трёх комнат. Только дом да фамилия и перешли по наследству к Питеру Вагнеру, когда отец его внезапно скончался, а мать уехала в Сибирь с каким-то инженером и пропала.
Питер, или Пётр Федорович, как его звали соседи и сослуживцы, был тихого нрава, болезненный, ни во что не вмешивался, поэтому, несмотря на все сложности классовых и социальных отношений во время революции и гражданской войны, уцелел вместе со своим домом. Потом женился. Потеряв жену, посвятил жизнь дочери.
В доме говорили на двух языках – русском и немецком, и девочка хорошо усваивала оба. Она вообще оказалась способной, в школу поступила шести лет, училась отлично. А с иностранным тем более ни в школе, ни в институте затруднений у Анны не было. Получив диплом, она вернулась в свою же школу и уже год отработала. Во время каникул пошла на курсы радистов. Прозанимались около двух месяцев, и вдруг Матвеев сказал, что курсы скоро закроют: немцы уже близко, наверное, придётся эвакуироваться.
Дома отец тоже говорил об эвакуации, и Анна решила, что надо к этому готовиться. Если бы можно было оставить отца, она давно бы попросилась на фронт. Но отец так болен и слаб, уйти от него невозможно. Придётся вместе с ним уезжать. Анна уже думала о том, что пора собирать вещи, и вдруг этот человек… Она, конечно, пойдёт к нему. Непременно.
В тот день моросил дождь, такой непривычный в начале августа. Намокшие деревья склоняли потяжелевшие ветви чуть ли не до земли. На кладбище не было ни души, и Анна подумала, что лучшей погоды для тайной встречи и не придумать.
Девушка медленно поднималась по дорожке, идущей на подъём, машинально читала надписи на памятниках и плитах, автоматически отмечая даты рождения и смерти. Если бы человек заранее знал свою вторую дату, интересно, как бы он жил, какие поступки совершал, как расходовал время? Например, она сама? Если бы ей вдруг сказали, что жить осталось совсем немного, изменилось бы что-нибудь? Нет, наверное, жила бы так же, как теперь, учила бы ребят иностранному языку, а во внеклассные часы рассказывала им о своих любимых поэтах, чтобы дети сумели почувствовать музыку поэтических строк, постичь их мудрость.
