Склад оружия! Сразу же вспомнились петроградские газеты, в которых сообщалось о найденных складах оружия и о том, что скрывавшие его «заговорщики осуждены и расстреляны». Первая моя мысль была позвать Катрю, но я вспомнил ее насмешливые слова о моей храбрости — и охота звать ее пропала. Сообщить в Чека? Но телефон у нас не работает, а на улицу ночью без пропуска не выйдешь. Что же делать? Может быть, подождать приезда Самсона Павловича? Но когда еще он приедет? Оставалось одно — ждать возвращения Анны Петровны.
Утром, едва хозяйка закрыла за собою дверь, я позвал ее в нашу комнату.
— Анна Петровна, — спросил я, сдерживая волнение, — что у вас в диване?
Она удивленно посмотрела на меня.
— В диване? Разный хлам, ненужные инструменты, старые вещи. Ты хочешь туда положить что-нибудь? — Анна Петровна была совершенно спокойна.
— Нет, я хочу кое-что показать вам.
Заперев дверь на ключ, я отодвинул сиденье и сдернул мешковину. Хозяйка ахнула и всплеснула руками.
— Боже, что это?
— Винтовки, — ответил я, — но как они попали сюда?
— Закрой, закрой, сейчас же закрой, — зашептала она, побелев, близкая к обмороку. — Господи, откуда это? Позови Катрю, может, это она… Может, это соседа Петра Сидоровича?
Мне стало ясно, что оружие для нее — полная неожиданность. Мы договорились никому ничего не говорить, а о находке я сегодня же сообщу в Чека.
В комендатуре Чека толпилось много народа. Посетители кричали в окошко: куда и по какому делу. А я вовсе не хотел, чтобы об оружии знал кто-то, кроме чекистов. Поэтому написал на клочке бумаги, что мне нужно, и, когда подошла моя очередь, протянул записку в окошко.
— Прошу предъявить документы, — сказал военный. Я достал свой петроградский гимназический билет. Военный внимательно полистал его и, ухмыльнувшись, спросил: — А другого нет?
— Нет.
— Тогда подожди.
Окошко захлопнулось.
Ждать пришлось довольно долго; наконец тот же военный выдал пропуск и объяснил, куда пройти. Так я очутился в комнате, на двери которой висела табличка: «Начальник отдела по борьбе с бандитизмом».
За небольшим письменным столом сидел широкоплечий молодой человек, с окладистой рыжеватой бородой и веселыми синими глазами. Одет он был в матросскую форменку, из-под которой виднелась полосатая тельняшка. На столе стояла чернильница, рядом с ней лежал мой гимназический билет.
Я очень волновался и, вместо того чтобы поздороваться, сказал:
— Вот я и пришел! — И протянул пропуск.
Матрос засмеялся:
— Что ты, земляк, а мне показалось, что тебя принесли! Давай садись поближе. — Он взял мой пропуск. — Зовут как?
— Шура!
— Гм!.. Шура — это не мужское имя. Так зовут девочек да котов. Если ты Александр, то твое имя Саша, Саня, а то Шу-р-ра! — Он так похоже воспроизвел мурлыканье кота, что я невольно заулыбался. Матрос очень располагал к себе, и я сразу успокоился. — Теперь побыстрей докладывай, сколько у тебя пушек, пулеметов, а может и танки есть? — спросил он.
Я рассказал о находке и сообщил наш адрес.
— На каком этаже живете?
— На втором.
— Сколько там было винтовок?
— Мы не считали; штук десять, может, побольше.
— Кто это «мы»? — допытывался матрос.
— Я и хозяйка квартиры, зубной врач Анна Петровна.
— Кто еще знает про оружие?
— Больше никто. В той комнате, где мы нашли оружие, живу я и военный врач Вараксин.
— Может, это его оружие?
— Что вы! Он привез с собой из Питера бритву и несколько книг. Я это хорошо знаю: мы ведь ехали вместе.
— А как вы попали на квартиру к этой… Анне Петровне?
— Самсон Павлович знал ее по Петрограду. Теперь она дома не лечит, зачем же ей лишняя комната. Вот…
— Понятно! — перебил хозяин кабинета. — Есть еще в квартире жильцы? Кто они?
— Есть: прислуга хозяйки Катря и товарищ Петренко, но дома он бывает редко.
— Кто, кто? — переспросил матрос. — Как его зовут?
— Петр Сидорович.
— А какой он из себя?
Когда я описал внешность Петренко, матрос постучал в стенку, на которой висела карта нашей и двух соседних губерний, испещренная красными и черными карандашными крестиками. Рядом с картой открылась маленькая дверь, которую я раньше не заметил, и в кабинет вошел смуглый черноволосый парень в накинутой на плечи потертой кожаной куртке.
— Выходит, Костя, по-твоему! — обратился к нему хозяин кабинета. — Послушай, что этот палка-махалка рассказывает.
Я повторил свой рассказ. Костя выслушал и, казалось, не проявил никакого интереса.
— А знаешь, Костя, ведь оружие это найдено в доме, где живет твой «друг». — Матрос сделал ударение на последнем слове и добавил: — В квартире товарища Петренко! Надо принимать меры. Действуй, Костя! Сегодня же…
Костя укоризненно тряхнул чубом.
— Вот ты, Борода, всегда так. «У Кости глаза от страха велики, Костя звонок», а потом… — Он очень похоже передразнил — «Действуй, Костя! Надо принимать меры!» Эх, Борода, Борода!..
— Ладно, не ворчи, виноват. Хоть бы при посторонних начальника не критиковал. — Матрос добродушно улыбался. — Ну, а тебе, друг Саша, спасибо! И чего только тебя прозвали Шурой? Саша — имя знаменитое: Саша Пушкин, Саша Суворов…
В тон ему я продолжил:
— Саша Керенский.
— Откуда ты знаешь, что этого паразита звали Саша? — насторожился чекист.
Я рассказал, что в Петрограде, возле нашего дома, была казарма, в которой размещался женский полк «ударниц». Этот полк считали «гвардией» Керенского. По вечерам «ударницы» пели:
Эх, вы, Даши, Кати, Маши,
В бой пойдем все ради Саши!
Матрос расхохотался.
— Не слыхал такую, хоть и пришлось встречаться с «ударницами». Им, правда, было тогда не до песен!
Чекисты стали расспрашивать, как я попал на Украину и где мои родители. Я рассказал, что отец три месяца назад погиб в бою под Петроградом.
Борода вздохнул:
— Много там легло и моих дружков-балтийцев, пока не поставили Юденичу точку. Большие герои были ребята! Ну а мать, братья, сестры у тебя есть?
— Мама в Питере, младший брат в деревне, а меня привез сюда Самовар.
— Самовар? — Матрос даже привстал от удивления. — А ты, палка-махалка, не путаешь? Как может самовар привезти человека?
— Так это же Самсон Павлович, а Самоваром прозвал его папа, — сказал я и объяснил, почему.
Чекисты рассмеялись. Потом Костя спросил:
— Кто был твой отец?
— Хирург, адъюнкт Военно-медицинской академии.
— Адъюнкт? Это что такое: чин или должность? — поинтересовался Костя.
Я не знал, какая разница между чином и должностью, и ответил:
— Папа был помощником профессора.
— Отца так звали при царе или теперь? — спросил Борода.
— Теперь. Так и на памятнике написано.
— Ну, тогда это должность, — заключил матрос. — А где же твой Самовар? Почему пришел ты, а не он?
— Самсон Павлович уехал на несколько дней в Харьков. Дома одни женщины.
Чекисты, переглянувшись, улыбнулись. Затем Борода серьезно сказал:
— Конечно, конечно, это дело мужское!
— А товарища Петренко нет… — начал я, но меня сердито перебил Костя:
— Товарищ! Волк ему товарищ! — и, резко отодвинув стул, вышел.
— Проняло хлопца! — вставая, сказал ему вдогонку матрос. — Ты извини меня, земляк, еще бы поболтал, да времени в обрез, а тут еще твой арсенал. Как-нибудь встретимся!
— А вы приходите к нам. У вас я ордер не спрошу, как у тех…
— У каких тех? — насторожился Борода.
— Те, не настоящие чекисты…
— Это что еще за новость: не настоящие чекисты?
Я рассказал ему о ночных посетителях.
— Правильно сделал, что не впустил. Чекисты не ругаются, а будь это чекисты, то не спасли бы тебя никакие двери и запоры! О том, что был у нас, и об оружии никому не болтай. Особенно этой… Катре и Петренко, если он появится. Так и передай хозяйке. А ночью запирайтесь на ключ и никого не пускайте.
Он подписал мне пропуск, повертел в руках мой гимназический билет и, усмехнувшись, сказал:
— А удостоверение пора бы сменить. Петербургская императора Александра Первого гимназия… Хм, и слов теперь таких нет! Смени, смени, тебе такое совсем не к лицу.
— А когда вы заберете оружие? — спросил я.
— Скоро, скоро заберем, — улыбнулся чекист. — Тебе не оставим. Прощай! — И он протянул мне руку.
* * *
В тот же день меня и троих моих одноклассников вызвали на бюро губкома. Как я ждал этого дня! Еще бы — на этом бюро нас будут принимать в комсомол.
…Меня вызвали первым. За столом, покрытым красной материей, рядом с секретарем сидел чекист Костя. Были в кабинете и другие члены бюро. Когда я вошел, все они внимательно посмотрели на меня. Я оробел и почти не слышал, как секретарь губкома прочитал мое заявление. Потом мне стали задавать вопросы. Я, хотя и здорово волновался, отвечал громко. И отвечал, видимо, правильно, потому что Костя кивал головой, а взгляд секретаря был доброжелательный и совсем не начальственный.
