Вот когда захотелось броситься к третьему танку! Но — поздно: первая машина уже подрулила к вышке. Ермаков безучастно наблюдал за тем, как танкисты рассаживались в классе, и так же безучастно слушал перебранку, затеянную Петриченко. А тот, будто ненароком подталкивая здоровяка Стрекалина, ехидничал:
— Экий ты неповоротливый, ефрейтор! Тоже мне огневик, золотой фонд и гордость роты! Ведь тебя Пал Прохорыч Ордынцев, наш уважаемый товарищ командир роты, под самый занавес назначил дырки в мишенях сверлить — чтоб впечатление на высокое начальство произвести. От такой чести винтом надо ходить и чтоб в глазах — пушечные всполохи, а не тоска зеленая.
Стрекалин был парнем на язык бойким, но в последние дни заметно сник — видно, тяготило его взыскание за ту самую неосторожную шутку над ротным нарядом, о которой недавно напомнил Петриченко командиру взвода. И теперь Стрекалин лишь поморщился да глянул на Ермакова своими большими карими глазами вопросительно и виновато.
Заместитель командира взвода начал занятие, но Ермаков не прислушивался к его словам. Ему не терпелось узнать, кто же из начальников заглянул на ротную стрельбу и надолго ли.
В окно было видно, как около вышки Ордынцев докладывал временно исполняющему обязанности командира дивизии, рядом стоял командир полка. У исходного рубежа, возле деревянных стеллажей с разложенными на них снарядами и коробками пулеметных лент, замерли в ожидании команды экипажи первой смены.
Было утешение: и врио комдива и командир полка — свои люди, должны понять. Счастье, что еще генерала не занесло на полигон в такой момент.
Командующий войсками округа генерал-полковник Тулупов прошел долгий служебный путь от взводного до командующего и хорошо знал, сколько суматохи подчас вызывает весть о его прибытии в полк, сколько людей отрывают от боевой подготовки наводить, как говорится, марафет, и потому всегда старался захватить жизнь части в ее будничном течении, без искусственного лоска, когда люди делают свои дела так, как привыкли делать, и смотрят на тебя так, как привыкли смотреть. А если его пытались убеждать, что ожидание начальника подтягивает командиров и солдат и тем укрепляет порядок, он отвечал: «В таком случае моим подчиненным придется быть подтянутыми всегда, а не только по телефонному звонку».
И в этот раз Тулупов не изменил себе — приехал на полигон в старом запыленном газике дежурного городской комендатуры, никого не предупредив. Еще издали приметил около вышки высокую тяжелую фигуру полковника Степаняна. Перед ним стоял навытяжку командир танкового полка подполковник Юргин. По жестам Степаняна можно было заключить, что беседа шла односторонняя, и Тулупов посочувствовал Юргину, назначенному на должность полкового командира всего месяц назад.
Тулупов приказал шоферу ехать прямо на площадку колесных машин. На газик танкисты не обращали внимания — мало ли их шныряет по полигонным дорогам?
Приоткрыв дверцу, Тулупов явственно услышал:
— Если не научили своих офицеров пристреливать оружие, садитесь за пульт сами. Безобразие! Командующий едет на полигон, а вы двойки тут… сшибаете.
Генерал недобро усмехнулся: чья-то услужливая рука все же подняла телефонную трубку — сообщили, куда направился командующий. Не зря и Степанян и Юргин примчались на ротную стрельбу.
— Откуда мне знать про командующего? — виновато спросил подполковник.
— Знали — не знали, какая разница? Организовать стрельбу, как положено, вы обязаны или нет?
«А вот это вопрос резонный», — подумал Тулупов. Врио комдива всем корпусом повернулся к вышке:
— Капитан Ордынцев, прикажите вывести на исходный резервную машину, а эту, с непристрелянным оружием, снять!
Тулупов вышел из автомобиля:
— Вы что же, и на войне собираетесь резервные танки таскать за каждым экипажем?
Офицеры растерянно обернулись на его голос. Степанян с неожиданной для его тучной фигуры ловкостью подошел к командующему с рапортом. Потом заговорил Юргин:
— На третьем направлении два экипажа подряд не выполнили упражнение. Наводчики утверждают: прицел плохо выверен, явно с большой ошибкой.
Юргин объяснял тоном школьника, позабывшего урок, и это не понравилось Тулупову, но, не склонный составлять о людях заключения по мгновенным симпатиям и антипатиям, подумал: «Может, он к новому положению еще не привык? Ничего, почувствует вес полковничьих погон, станет уверенней». А вслух сказал:
— Так вы считаете, все дело в прицеле?
Юргин неопределенно пожал плечами.
— Ну а случись неувязка перед атакой, что же, не посылать экипаж в бой?.. Продолжайте-ка стрельбу без всяких замен.
Тулупов вошел в помещение вышки, легко взбежал по деревянной лестнице. Пока сзади медленно скрипели ступени под сапогами Степаняна, он поздоровался с руководителем стрельбы капитаном Ордынцевым и молодым высоким офицером — дежурным.
Ордынцев стоял навытяжку около пульта управления мишенями. Лицо его, обветренное, в твердых складках, казалось каменным, и лишь на жилистой шее нервно двигался кадык.
— Чего резину тянете? — резко спросил Степанян. — Сказано: продолжайте стрельбу!
Тулупов посмотрел на Степаняна, потом на Ордынцева. По годам они почти ровесники. Командующий знал: Ордынцеву уже недолго оставаться в строю, и собирался приехать на проводы. Не часто кадровые офицеры уходят в запас командирами рот, и люди эти в своем роде особенные: в армии трудно найти должность хлопотливее, чем должность ротного командира. Отчасти Ордынцеву не повезло: он начинал службу в те годы, когда отдать десять лет взводу и столько же роте считалось явлением обычным. И все же ровесники Ордынцева далеко опередили его. Еще по совместной службе в другом округе Тулупов слышал, как говорили об Ордынцеве в кадрах: лучше иметь отличного командира роты, чем посредственного комбата, который может стать однажды плохим командиром полка. И Тулупов с этим соглашался: Ордынцев, казалось, рожден быть исполнителем.
И все же Тулупов уважал Ордынцева, уважал за то, что капитан честно тянул свою лямку, никто из старших не слышал, чтобы он сетовал на невезение или предвзятость начальников. Может, и плохо, что он вроде и не мечтает стать комбатом, но на своем месте Ордынцев был хорош.
— Разрешите продолжать, товарищ генерал-полковник? — медленно, с достоинством спросил Ордынцев.
Степанян безнадежно махнул рукой и занялся биноклем. Тулупов кивнул капитану, потом присел к дальномеру, щурясь, принялся настраивать окуляры.
И серая строгая вышка, и знаки рубежей, и танки, выстроенные в линию, и фигуры солдат в темных куртках, и терпкие запахи сухой земли, горючего и железа — все на полигоне было знакомо Тулупову, дорого его сердцу. Здесь он чувствовал себя лучше, чем в просторном кабинете с мягким ковром, полированной мебелью, робкими или требовательными звонками телефонов. Тулупов помнил себя взводным и ротным командиром, знал: присутствие высокого начальства не может пройти для танкистов неощутимо, однако был уверен — справятся с первым волнением, и все вернется в привычную колею. Сам-то он при старших начальниках лишь воодушевлялся, чувствовал дерзостное желание отличиться, становился решительней и удачливей. Если есть тут такие же, при генерале, они, пожалуй, лучшим образом выйдут из огорчительной ситуации с прицелом.
— К бою! — громыхнуло в раструбах усилителей. Танкисты бросились к машинам, легко, будто тела их лишились веса, взлетели на броню и нырнули в люки. Опустились длинные стволы пушек, и танки, за минуту до того сонные с виду, вдруг набычились, стали угрюмее, приземистее, они словно потяжелели. Враз стрельнули дымом выхлопные трубы, враз напряглись гусеничные ленты, враз все три машины сорвались с исходного рубежа, наращивая скорость. И орудия их грохнули почти одновременно, но если ближние два экипажа сразу положили цели, то третьему, дальнему, пришлось слать в мишень снаряд за снарядом, а она так и ускользнула за маску целехонькой. За пулеметными целями на третьем направлении можно было не следить — преврати их теперь наводчик даже в мелкое сито, это все равно ничего бы не измелило: самая опасная, пушечная цель осталась непораженной.
— Эх! И мой срезался, — услышал генерал за спиной приглушенное восклицание и догадался, что вырвалось оно у красивого офицера с повязкой дежурного.
— М-да, — сердито проворчал Степанян, и тотчас деревянный настил площадки заскрипел под его тяжелыми шагами.
— Кто готовил машины к стрельбе? — спросил Тулупов.
— Лейтенант Ермаков, товарищ командующий, — мгновенно отозвался молодой офицер.
Тулупов поморщился:
— У меня есть звание, товарищ старший лейтенант.
Тулупов не любил, когда его именовали «товарищ командующий», как бы отделяя от других подчиненных ему генералов. И все же он вряд ли бы сделал замечание, не улови в голосе дежурного торопливое желание отвести возможную угрозу от самого себя и присутствующих на вышке.
