Но, узнав героиню, и милиционер улыбнулся, молча откозырял…
А я смотрела во все глаза на Марину Михайловну и думала: «Она же настоящая героиня! Почему ей неловко, когда люди приветствуют ее?» А на сердце стало теплей: ведь это действительно здорово, когда знаменитый человек, увенчанный славой, остается самим собой… Поэтому-то для всех нас — молодых летчиков и учлетов, особенно для девчат, — она была живым примером. Я, как и многие мои сверстники, назубок знала ее биографию. Знала, что она москвичка, что отец ее музыкант, что и сама Марина с ранних лет проявляла способность к музыке… Знала, что она поступила в консерваторию. Позже я прочла в ее дневнике, опубликованном в печати:
«Профессор Страхов — добрейший человек. Музыка стала моим любимым занятием. Я уже хорошо пишу музыкальный диктант, пою сольфеджио, изучаю гармонию, занимаюсь ритмикой. Нужно сказать, что музыка есть неизбежная принадлежность моего сердца. Когда мое сердце сжато неприветливым и официальным отношением ко мне, то и музыка была сведена до минимума… Но когда мое сердце пригрето лаской, то и музыка в нем появлялась все больше и больше и, наконец, заняла одно из первых мест. Петр Николаевич со мной ласков, ободряет меня, всегда сочувствует мне, часто ласково гладит меня по голове или треплет по плечу.»
Многие предсказывали ей будущее певицы, в крайнем случае пианистки. Но она могла стать и биологом, и химиком, и педагогом… И эти области знаний увлекали ее, и в них она проявляла недюжинные способности.
А стала Марина Михайловна летчицей.
Да, судьба наша не всегда складывается так, как в детстве ее рисуют себе наши родители…
— Значит, была у Расковой? — с недоверием переспрашивали подруги, после того как я с гордостью объявила, что была у Марины Михайловны.
— Была.
— Ну и как? Долго с ней говорили? Какая она?
— Очень простая. И говорили долго.
— О чем же это вы долго говорили?
— О жизни, о том, что я мечтаю стать военным летчиком…
— Ну а она?
— Советует совершенствоваться в Осоавиахиме.
— Легко ей говорить! Известная летчица!
— Не сразу и она стала известной! — запальчиво возразила я. — Знаешь, какая у нее жизнь? Училась в консерватории, все ее прочили в музыканты. А она стала химиком. Работала на заводе. Участвовала в самодеятельности… Вышла замуж, родилась дочь Танюшка… Пришлось бросить работу. А потом поступила чертежницей в аэронавигационную лабораторию… — Все это я выпалила единым духом. — А слышали, у кого она работала? У Белякова! У того самого, что летал с Чкаловым!..
И вдруг запнулась: не дай бог подумают, что я зазналась от такого знакомства!
Но молчать мне не дали.
— Рассказывай дальше, раз уж начала! — потребовали подруги, рассаживаясь вокруг меня на зеленой травке аэродрома.
И я продолжала рассказывать то, что удалось узнать из книг и газет…
Марину Раскову заинтересовали штурманские расчеты. Вскоре она стала делать их удивительно быстро и точно. Начальник лаборатории Александр Васильевич Беляков увидел, что из Марины получится прекрасный штурман, и стал помогать ей изучать новую профессию. Вскоре Марина поступила на заочное отделение Ленинградского авиационного института.
И наконец настал день, когда Беляков взял ее с собой в первый полет…
Говорят, страсть к небу самая захватывающая. По себе знаю: человек, однажды испытавший счастье самостоятельного полета, уже никогда не изменит своей мечте. Разумеется, если у него душа настоящего летчика.
Будто ничего не изменилось в жизни Марины после того самого первого полета. Все так же мало бывала она дома, тосковала по дочурке, все так же чертила и помогала Белякову на лекциях.
И в то же время изменилось, стало другим: Марина «заболела» небом.
По вечерам, чтобы никто не видел, она тихонько открывала учебник самолетовождения и в сотый раз перечитывала строки, которые уже знала наизусть: «Вырулив на линию старта, летчик должен уменьшить обороты до минимальных, остановить самолет и запросить разрешение на взлет…»
Неужели и она запросит разрешение на взлет?! Неужели и ей дадут это разрешение?!
Раскову командировали в научно-исследовательский институт Гражданского воздушного флота. Здесь она встретилась с известным штурманом, участником экспедиции на Северный полюс Иваном Тимофеевичем Спириным. И от него, как и от Александра Васильевича Белякова, она узнала много тонкостей сложной профессии самолетовождения. Сдав экстерном экзамен, Марина Михайловна одна из первых советских женщин получила звание штурмана авиации. В двадцать три года она стала не только штурманом, но и преподавателем академии: когда Беляков готовился к перелету Москва — Варшава — Париж, он поручил Расковой читать за него лекции.
И вот, наконец, ей самой дали первое ответственное задание. Прокладывалась новая воздушная трасса Одесса — Батуми, и Расковой оказали большое доверие: назначили штурманом черноморской экспедиции. Более двух месяцев продолжались полеты. Прокладывая курс для полета над морем в осенние дни, в сложных метеорологических условиях, накопила она опыт, который потом не раз сослужил ей добрую службу.
А после возвращения из экспедиции в Москву ей предложили сделать доклад на штурманской кафедре Военно-воздушной академии. На докладе присутствовали воздушные «зубры» — лучшие авиационные штурманы. Слушали Раскову и ее учителя — А. В. Беляков, И. Т. Спирин, Н. К. Кривоносов.
После этих полетов никто из слушателей академии уже не удивлялся, что новый преподаватель штурманского дела — женщина. А ведь поначалу, прочитав в расписании занятий: «Штурманское дело — преподаватель Раскова», — слушатели решили, что это описка.
«Не Раскова, наверное, а Расков», — думали они, — вспоминала сама Марина Михайловна в своей книге «Записки штурмана». Посмеивались: вот, мол, напишут же такое! Но вот наступил первый день занятий… Я вошла в класс. А слушатели… продолжали сидеть на своих местах как ни в чем не бывало. Никто не рапортовал. Я спросила: «Кто у вас командир отделения?»
Командир встал, неохотно подал команду. Остальные так же нехотя повиновались. Слушатели приглядывались ко мне. Иной раз пытались подловить на каверзном вопросе… А перед выпуском группы командир отделения подошел ко мне с громадным букетом цветов и произнес целую речь: «Мы бы хотели, чтобы все летчики убедились: женщины в нашей стране могут летать не хуже мужчин…»
Профессия летчика немыслима без риска.
Антуан де Сент-Экзюпери писал: «…Ни о чем не жалею. Такое у меня ремесло. А все же я дышал вольным ветром, ветром безбрежных просторов».
Пилот и писатель называл нашу воздушную профессию будничным, приземленным словом «ремесло». Любую, самую творческую профессию можно назвать ремеслом. Но все дело в том, в чьих устах прозвучит это слово.
Марина Раскова сказала как-то: «Наше ремесло не хуже и не лучше любого другого. Сталевара, каменщика, сеятеля. Только мы не можем жить без неба, и в этом, наверное, мы неизлечимо больны».
Марину Михайловну невозможно представить вне неба, вне поющего на высоте ветра, вне стремительно летящих облаков…
С 1934 года она участник многих воздушных парадов над Красной площадью. А это уже говорит о многом: неопытному пилоту не доверят такого задания. А неопытному штурману — тем более…
«Кто не знает воздушных парадов в Москве? — писала Марина Раскова в своем дневнике. — Если вам не довелось их видеть, то уж, наверное, вы слышали или читали о них. Сердце советского патриота переполняется гордостью и радостью при виде множества крылатых машин, когда они стройно, в строгом военном порядке пролетают над городом в великий день международного пролетарского праздника. Их вид являет грозную военную силу. На улицах столицы миллионы ликующих людей. Очи с восторгом смотрят вверх. Город наполнен гулом моторов. Ровно в двенадцать часов самолеты пролетают над Красной площадью.
…Чтобы продемонстрировать трудящимся мощь нашей авиации, задолго до парада в военных авиационных частях идет упорная и тщательная подготовка. Какова радость молодого летчика, которому впервые объявляют, что он будет участвовать в первомайском воздушном параде!
В 1934 году подготовка, как всегда, началась задолго до праздника. Штурманам предстояла трудная задача. Несколько сот самолетов с разных аэродромов нужно было собрать в воздухе и в боевом строю ровно в двенадцать часов провести над Красной площадью. Это красивое зрелище, которое видит вся Москва, для штурманов парада означает точный математический расчет. В течение нескольких минут самолеты летят над Мавзолеем В. И. Ленина, с трибуны которого на них смотрят руководители партии и правительства. Чтобы каждый из самолетов летел точно в том самом месте, где ему положено, заранее точно рассчитывается время вылета каждого самолета. Затем рассчитывается время возвращения каждого самолета на свой аэродром. Все эти расчеты делает штурман. Мне посчастливилось не раз работать в эти дни вместе с лучшими штурманами Советского Союза.
