Леварт открыл глаза. Лежащий рядом десантник харкнул, выплюнул песок. Капитан ВДВ встал на четверенки. И начал ругаться. Страшно. Даже по солдатским меркам.
— Сначала ФАБы, потом кассеты, — профессионально оценил налет десантник, хрустя тем, чего не смог выплюнуть. — Чуть-чуть, блядь, не достали. На волосок промазали наши орлы… Асы поднебесные, засранцы… Еще этого нехватало… От своих, блядь…
Леварт встал и уже знал. Потом увидел лица Жигунова и Ломоносова. Знал. Снова знал. Один из солдат пополнения. Видимо, было ему жарко, на секунду снял каску, Получил стальную пульку в висок. Он лежал навзничь, отбросив одну руку в сторону. С выражением задумчивости на лице …
Прибыли на место, ознакомились с обстановкой Офицеров на заставе не было. Командовавший ею лейтенант пропал без вести, а замполит находился в госпитале в Кабуле. К нему все время цеплялись разные инфекционные болезни. Заставой командовал старший прапорщик Самойлов по прозвищу Бармалей. На заставе был порядок, Бармалей и другие младшие командиры не допускали дедовщины. Знакомство завершилось распитием бутылки водки, которую, как оказалось, Станиславский привез с собой из самого Ашхабада.
При виде бутылки «Московской» глаза Бармалея и Якоря заблестели, а Захарыч облизнулся. Быстро нашлись кружки. Налили, выпили, занюхали коркой хлеба, выдохнули. Леварт решил, что пришло время обсудить проблемы бытия.
— Скажите, — он поднял глаза, — как здесь?
Бармалей фыркнул.
— Как здесь, спрашиваешь? Скажи ему, Якорь, как есть.
Слева хуйня, — пояснил Яков Львович Авербах. — Справа хуйня. А посередине пиздец.
Леварт и Ломоносов остались вдвоем на наблюдательном пункте блок-поста. Была ночь, время от времени в небе вспыхивали осветительные ракеты.
— Иди спать, Ломоносов. Я останусь наблюдать.
Ломоносов и не подумал уходить. Стоял и смотрел на него странным взглядом.
— Ты знал, — наконец сказал он. — Там, тогда в колонне.
— Что в колонне?
— Ты знал о засаде. Предчувствовал ее. Интуитивно.
— Конечно, — холодно ответил Леварт, отвернувшись. — После нескольких месяцев в Афгане это чувствуешь кожей.
— Я так не думаю. — Ломоносов не дал себя сбить. — Думаю, что это что-то большее. Думаю, что у тебя этот дар был и на гражданке. Скорее всего, он врожденный, и ты узнал о нем еще ребенком.
— О чем ты?
— О паранормальных способнаостях.
Леварт помолчал минуту, глядя на падающие ракеты.
— В Советском Союзе, — наконец ответил он, четко выговаривая слова, — нет паранормальных способностей. Не существуют. У нас все только нормально. Медицина находится на высоком уровне. И тут же вмешивается, если обнаружится что-то паранормальное. У ребенка, к примеру. Медицина своевременно вмешивается и лечит. Есть специальные медицинские учреждения, в которых из паранормальных делают нормальных. Процесс этот бывает длительным и болезненным, но всегда дает результат. Отсюда нормальность, которая везде и всегда бросается в глаза в нашей социалистической стране.
— Знал, что ты хотел об этом рассказать.
— Знаю, что ты знал.
— Сейчас уже не те времена. Интуитивные способности, предчувствия и экстрасенсорное восприятие признаются наукой и исследуются.
— Станиславский?
— Что?
— Отъебись от меня.
Осветительные ракеты падали медленно, как низвергнутые с небес мятежные серафимы.
*Приняв командование над блокпостом, Леварт решил осмотреть окрестности. Его сопровождали Станиславский, ефрейтор Валера Белых и снайпер Эдвардас Козлаускас по прозвищу Козлевич. Они шли осторожно, обходя мины и путанку. Перед ними была узкая расщелина, которую Леварт решил осмотреть.
— Лейтеха Богдашкин, — прижмурил глаза Валера, не осмелившись возражать, — тоже лазил где не надо. Выяснял, как говорят, чего не надо знать. И плохо кончил. Интересно, прапорщик, какая доля тебе писана.
— Иди вперед, Белых.
— Такие вылазки, — Валера двинулся вперед, но болтать не прекратил, — киёво могут кончиться. Получить пулю это дело солдатское. Но мина, она может и яйца оторвать. Без ноги киёво, но без яиц… Тьфу, тьфу.
Леварт дискуссию не поддержал…
Проход на самом деле был очень узким, в нем могли с трудом пройти двое плечом к плечу. Казалось, что вертикальные стены, разделенные яркой полоской неба, сходятся вверху. Дно покрывала осыпь камней, валуны и хрустящий под сапогами гравий.
Ломоносов заметил что-то в осыпи, наклонился и тут же отскочил.
— Змея.
— Кобра, — закричал Валера. — Это кобра!
Леварт заметил движение между камнями. Что-то желтое, золотистое. И по-змеиному извивалось, быстро от них удаляясь.
— Щас я ее кокну! — Валера потянул из подсумка гранату.
Он не успел вырвать чеку, Леварт схватил его за руку. Одновременно Ломоносов поднял руку.
— Это не кобра, сказал он. — Этa змея наверняка неядовитая. Не опасная.
— Змея есть змея! — Валера боролся с Левартом.
— Ненавижу змей! Грохнем ее, потом бежим! Пусти, прапор!
— Убери гранату!
Змея не убегала. Удалилась от них шагов на десять и остановилась. Свилась в кольцо и подняла голову. Леварт невольно вздохнул, увидев плоскую голову, высунутый раздвоенный язык. И глаза. Золотые. С черными вертикальными зрачками. Сделал шаг. Змея еще выше подняла переднюю часть тела, предостерегающе зашипела. Золотисто-желтая чешуя заблестела на солнце.
— Ломоносов!
— Да.
— Уверен, что это не кобра? Не ядовитая? Ты ведь ботаник, а не герпентолог.
— Знаю о змеях достаточно. Это не кобра.
— А что?
— Точно не скажу. Может, полоз. Из семейства полозов.
Полоз из семейства полозов вовсе не собирался убегать. Слегка покачивался, всматриваясь в Леварта немигающим взглядом золотых глаз. Леварт вздрогнул. Потом не отводя глаз от глаз змеи, сделал шаг назад. Споткнулся. Ломоносов его поддержал. Потом отряхнулся, как будто вышел из воды. Потряс головой, чтобы избавиться от навязчивого звона в ушах.
— Идемте. — сказал он. Возвращаемся.
— Оставляешь змею жить, — прокомментировал Валера, поправляя ремень АКМ. — Если ты, прапор, такой добрый для вредителей и паразитов, что ты делаешь в Афгане?
Леварт не отвечал. Голос Валеры не доходил до него. Его заглушили мысли.
*
Ночь прошла спокойно. Но не для Леварта, который глаз не сомкнул до самой зари. Не мог заснуть. Его преследовал образ золотой змеи, мертвый взгляд ее золотых глаз.
Рано утром он отправился в ущелье.
Один.
*
Он был более, чем уверен, что ее не увидит, потому что было холодно, солнце, прикрытое мутным утренним туманом, висело низко над горами. Рептилии, уверял он себя, холоднокровные, они не переносят холода, холод ограничивает их активность. Она не покажется ему. Змея — ему было неприятно называть ее даже мысленно этим словом — наверняка где-то прячется. Может даже вообще ушла из ущелья?
Змея не пряталась и не ушла. Напротив, выглядело так, как будто она его дожидается. Лежа на плоском камне, свернувшись в клубок, она приветствовала его поднятием головы и шипением. И взглядом, который поверг его в дрожь.
Змея смотрела на него, застыв в неподвижности. Ее золотые чешуйки поблескивали на солнце.
Леварт тоже смотрел.
В его ушах стояло жуужжание, так жужжат разгневанные пчелы, если постучать в улей.
Змея вела себя неестественно, — согласился с ним Ломоносов. Слушая рассказ о самостоятельной вылазке в ущелье, ботаник смотрел на Леварта удивленным и значительным взглядом, однако ничего не комментировал. Просто высказывал свое мнение в ответ на вопросы. Уж, — предложил он свою гипотезу, — возможно, болен. Или очень голоден. Или то и другое вместе. Потому что болезнь может помешать ему охотиться. А в этих окрестностях, — заметил он, — нет вообще ннчего живого. Ни ящериц, ни сусликов. Даже мышей нет. Уж, наверное, изголодался.
— Может, его подкормить? — заинтересовался Леварт. Дать ему что-то? Принести и оставить.
Ломоносов заглянул ему в глаза со странным выражением лица.
