— Тридцать два… сорок… пятьдесят семь…
Ворочались и стонали раненые. Старший лейтенант Чистяков, как командир, острее других чувствовал наше бессилие и обреченность. Сейчас фрицы, как в тире, выбивают окруженцев, но рано или поздно подкатят к сараю и проверят его. Дадут несколько очередей, люди кинутся прочь, и все будет кончено.
В таком бессильном напряжении прошло часа полтора или два.
Очереди стали реже, иногда вел огонь один ствол. Запас патронов, видимо, подходил к концу. Танк двинулся в нашу сторону и остановился у глинистой промоины в ста метрах от сарая. Дал еще одну очередь, которая, выбивая щепки, прошла над головами, дырявя наше убежище насквозь. На людей было жутко смотреть. Не выбраться нам отсюда, и выхода не видно. Как никогда мы все чувствовали приближающуюся смерть. Одни что-то тихо бормотали, кто-то молился или украдкой плакал. Наверное, так ведут себя перед казнью приговоренные к расстрелу. Хоть сиди, хоть кидайся с винтовкой на танк — конец один. Но должен быть выход. Не даст старший лейтенант перебить нас как беспомощных кутят!
— Боеприпасы по рации запросил, — одними губами прошептал ротный, но мы его услышали.
— Вот сейчас его и надо брать, — сказал Степа Кращенко. — Пока он за нас не взялся.
— Подожди…
Откинулся люк, и командир танка уселся на башню. Чистяков потянул меня за рукав:
— Федя, когда появится механик-водитель, выстрелишь в него. Целься в грудь, чтобы наверняка. Степан, а ты попробуй снять этого петуха с башни. Я вас подстрахую.
Почувствовав, что сидение заканчивается и предстоит бой, люди зашевелились, слышались возбужденные голоса. Чистяков, заряжавший винтовку, взятую у кого-то из раненых, сделал знак, чтобы все замолчали.
— Федор, тебе промахнуться никак нельзя. Понял?
— Не промахнусь, товарищ старший лейтенант.
Я понимал, почему первый выстрел должен быть в механика. Даже если бы сняли командира танка, а механик уцелел, он протаранил бы наше хлипкое убежище или, отъехав, пересел бы за пулеметы, которые пробивали сарай насквозь, через обе стены. Расстояние сто метров для винтовки пустяковое. Но это не стрельбище, там не дрожат руки, как сейчас. Я сжал и разжал кулаки, пристраивая ствол между бревнами.
— После выстрелов бежим двумя группами. Одну возглавляет старшина, вторую — Максим Усов. Они же бросят гранаты. Танк ими не подбить, но взрывы отвлекут экипаж, даже если Кращенко и Федя Егоров промахнутся.
Максим Усов, с повязкой на лбу, закрывающей правый глаз, — из бывалых солдат. И стрелять бы, возможно, доверили ему, но отколотая пулей щепка распорола кожу на лбу и бровь, лицо покрылось коркой засохшей крови. Но людей он повести сможет и одну из гранат докинет до цели.
— Значит, опять на пулеметы по полю бежать, — обозленно выругался один из бойцов. — Положат нас всех из двух стволов.
— Здесь мы тоже ничего не высидим, — не менее обозленно отозвался Чистяков. — Ясно?
— А вы, товарищ старший лейтенант, отселя руководить будете, — не унимался тот же голос.
— Я буду во второй группе вместе с Усовым, а если ты, умник, в атаку не поднимешься, пристрелю на месте.
— Это вы могете… Побежим, куда деваться.
— Все, хватит болтать. Приготовились.
Я вспомнил фамилию говорливого бойца. Швыдков. Мужик, уже в годах, не верил, что мы одолеем танк, и наверняка считал ситуацию безнадежной. «В плен… в плен надо сдаваться, если жить охота», — эти мысли легко угадывались, и я его понимал. После бесконечного отступления, смертей, в нашем теперешнем положении это был, по его мнению, единственный выход. Почему он тогда не убежал ночью вместе с теми четверыми? На этот вопрос я не успел сам себе ответить. Из люка не спеша вылезал механик-водитель. Моя цель, в которую я не имел права промахнуться.
Небольшого роста, коренастый, в темно-сером комбинезоне, немец спрыгнул на землю и, расстегнув брюки, стал мочиться. Механик стоял боком. Я выждал несколько секунд, когда он повернется, а затем плавно потянул спуск. Звука выстрела почему-то не услышал, хотя в закрытом помещении выстрел бьет оглушительно. Наверное, уши заложило от напряжения. Механик, подломив колени, падал, пытаясь ухватиться рукой за воздух. Я хорошо видел его лицо, искаженное гримасой удивления. Он не ожидал смерти рядом со своим танком, который легко уничтожил несколько десятков русских, а сейчас ждал боеприпасов, чтобы продолжить веселую войну. За прошедшие два месяца мне приходилось много стрелять, но то были выстрелы из окопов по бегущему вдалеке врагу. Сейчас я впервые убил конкретного человека, с лицом, которое врезалось в память.
И сразу рывком распахнув дверь, кинулись вперед Чистяков, Степан Кращенко, старшина Горбуль, Максим Усов и следом десяток бойцов. Пригнувшись, они бежали очень быстро. Их догоняли еще трое красноармейцев, промедлившие несколько секунд. В сарае оставалось четверо: двое раненых, боец, скорчившийся у стены от страха, и я.
— Чего сидишь? Побежали!
Но боец глядел на меня с таким ужасом, что я, не теряя времени, молча кинулся в открытые ворота.
Старший лейтенант Чистяков шел на риск, и жертвы оказались немалыми. Но, я думаю, это был единственный выход, чтобы спасти остатки роты. Пуля, выпущенная в командира танка, прошла мимо, возможно, лишь легко ранила его. Фельдфебель или унтер нырнул в люк за считаные мгновения. Две группы бежали, огибая танк с двух сторон. Когда башня провернулась стволами к наступающим, бойцы уже одолели половину расстояния. Пулеметы, установленные на дальний прицел, ударили с завышением.
Стволы быстро опустились, и следующая очередь смахнула сразу двоих или троих красноармейцев. Кто-то бросился на землю, спасаясь от пуль, двое метнулись прочь, но их догнала спаренная трасса, и они упали рядом. Я тоже упал на землю, пули пронеслись над головой. Немецкий танкист лихорадочно крутил башню, посылая короткие торопливые очереди. Видимо, у него действительно заканчивались патроны. Один пулемет замолк, стрелял лишь второй. Старшина Горбуль и Степа Кращенко швырнули гранаты. РГД взорвалась рядом с танком. Старшина угодил «лимонкой» в лобовую броню, она скатилась и рванула под гусеницами.
Горбуль, старый вояка, расплатился за меткий бросок несколькими пулями в грудь и плечи. «Лимонка» не причинила машине особого вреда, но осколки крепко хлестнули по колесам, гусеницам и вмяли нижний передний люк Немец понял, что его берут в кольцо. Он перелез на место механика, даже успел включить двигатель, но Максим Усов, перемотанный окровавленными бинтами, в порванной гимнастерке, уже вскочил на броню.
Ткнул штыком в смотровую щель, более широкую и удобную, чем у наших танков, ставшую для фрица смертельно опасной. Прежде чем немец успел ее закрыть, Чистяков, прыгнувший следом, выстрелил из нагана несколько раз подряд. Передергивая затвор, выпустил всю винтовочную обойму Усов. Взобравшиеся на броню бойцы били штыками и стреляли в остальные смотровые щели. Вышибли смятый передний люк и выволокли издырявленного пулями и штыками фельдфебеля. Он уже умер, но его со злостью пинали.
— Ну, что, блядина, удобно было из-за брони стрелять!
— Сволочь! Жалко, живым не взяли.
Кто-то показал рукой на проселок
— Мотоцикл! На подмогу гад спешит
Нет, «Зюндапп» не спешил. Он наверняка вез боеприпасы, но мотоциклист, сообразив, что с танком происходит что-то не то, затормозил, не доезжая метров ста пятидесяти. По нему открыли огонь из винтовок Стрелял и я, а в ответ ударил пулемет, закрепленный на коляске. И захлебнулся после второй очереди. Стоявший посреди проселочной дороги, он представлял хорошую мишень. Мотоциклист развернулся на месте и погнал прочь. Обмякшее тело пулеметчика встряхивало в подпрыгивающей коляске, вслед летели пули. «Зюндапп» с мертвым пулеметчиком исчез за поворотом.
Нам следовало спешить. Башенные пулеметы снять не сумели — требовалось время. Пробив бензобак, подожгли танк, который мгновенно взялся ревущим бензиновым пламенем. Тела пяти погибших красноармейцев и старшины отнесли на обочину. Хоронить тоже не оставалось времени, немцы, услышав взрывы и стрельбу в своем тылу, могли появиться в любой момент.
Единственное, что позволил сделать Чистяков, дать три залпа из двух винтовок над погибшими. Лишние выстрелы уже ничего не решали, мы обнаружили себя и сейчас торопились уйти. Тяжело раненного бойца с перебитой ногой несли на самодельных носилках. Те, кто получил ранения полегче, шли сами. В поле наткнулись на трупы наших двоих красноармейцев, пытавшихся спрятаться в кустарнике. Их заметили и расстреляли очередями в спину еще вначале, когда Т-1 занял свою позицию.
Как мы спешили! Мы шли, почти бежали через пшеничное поле, позади поднимался дым от горящего танка. Все были возбуждены, даже струсивший боец, выбравшийся из сарая, когда все кончилось. Мы одолели немецкий панцер почти голыми руками! Решительность старшего лейтенанта Чистякова снова спаяла остатки роты. Кроме винтовок, у нас имелся теперь трофейный автомат, несколько гранат и массивный «вальтер». Как доказательство, что мы не просто отступали, а уничтожили немецкий танк, захватили документы убитых танкистов и оптический прицел с пулеметной установки.
