За два месяца происходило разное.
Поддерживали разведку боем... Впервые услышал наше “ура!” со стороны, да еще за лесом. Лучше Твардовского не скажешь: “Протяжный и печальный стон „ура!“”... Видели, как по дороге на косогоре прошла колонна новейших “тридцатьчетверок” — невиданно длинные стволы пушек... Дорогу закрыли маскировкой, и батарея насторожилась: “Наступление готовят?” С наступлением повременили, и батарею перебросили к местечку Чернелица. Единственный случай в практике — наша оборона по высокому берегу Днестра господствовала над его на том берегу. Сколько ни высматривал — у фрицев ни звука, ни движения.
Маленький южный городок Чернелица был мертв. На пепелищах — в рост человека сладко-душистые садовые цветы. Местечко-призрак притягивало — по ночам в могильной тишине раздавался только стук моих сапог по единственной улице…
Начальник штаба полка подполковник Пузанов, непонятно как узнав, что я художник, дал задание: нарисовать увеличенную карту района расположения полка в обороне. После чего поручил провести занятия по топографии с командирами рот и взводов. Было очень интересно, но изумило неумение некоторых командиров читать карту и ориентироваться. Как же они воевали?
Затишье на передовой дошло до того, что в тылах дивизии организовали выставку образцов нового вооружения стрелковых и артиллерийских частей. С обязательным посещением выставки всеми офицерами.
Вскоре началось наступление на Станислав. Город освободили в конце июля. Батарея 120 Станислава не увидела, уйдя с полком в предгорья Карпат. Зато получила распоряжение: наградные листы на отличившихся представить не скупясь.
Маковский был не мастак на победные реляции, за дело взялся парторг батареи Алексеев. Прочитав его творчество (кого и к каким наградам, офицеры обсудили заранее), Маковский был потрясен.
— Да ты, в натуре, Геббельс! — ахнул он в восторге.
— С ними иначе нельзя, — объяснил Алексеев.
Был убежден: судьбу наград решают высокосидящие “тыловые писаря”. В боях не побывавшие, но мерившие войну на свой аршин. “Орденов им самим хочется”, — полагал он и насочинял такие подвиги, что “этим придется наградами делиться”. Благодаря сверхгероизму представленных, уничтожено огневых точек: цифры “с потолка”; уничтожено и рассеяно пехоты: цифры оттуда же; военной техники и боеприпасов захвачено немеряно.
Удивительно, но в основе была правда. Если бы не были подавлены огневые точки, не уничтожена и не рассеяна контратакующая пехота, разве удалось бы взять Станислав? Но идиотский ритуал требовал, описывая отвагу и боевые таланты людей, базарно размалевывать действительность по “писарским” канонам.
Рука у Алексеева была легкой. Все получили испрошенное. Кто орден, кто медаль. Командование полка не забыло офицеров батареи…
Станислав позади. Предстоял ночной марш сквозь карпатский лес. Когда втянулись в чащобу, по сторонам тускло засветилось. Алексеев пошел поглядеть, что это. Вернулся: пилотка и погоны украшены чем-то мерцающим. За реликтовыми стволами — древесная гниль. Она и светилась. Батарея накинулась на гнилье. Под уходящими в черное небо деревьями двигалось, переливаясь и мерцая, нечто карнавальное. Гнилушки на конной упряжи и седлах, на минометах и зарядных ящиках, на оружии, на колесных спицах и бортах повозок. Не светился только комбат. Он спал на повозке.
Утром вышли к какой-то деревушке. Сказочное сияние обернулось грязью. Комбат со сна не мог понять, каким образом батарея так извозилась и почему все гогочут...
Батарея на дороге ожидала комбата, вызванного к командиру полка. Ничего хорошего от этого вызова не ждали.
— На формировку, — сообщил Маковский. — И на отдых.
Поверилось не сразу.
Когда пропала позади канонада, люди и лошади побрели кое-как — ведь не в бой.
Батарею разместили в селе Судовая Вишня. Шестьдесят километров от Львова и сорок километров до Польши. Первую неделю минометчики спали круглосуточно. Лейтенантам в саду соорудили шалаш и два топчана. Пряность вянущих стенок — ощущение безопасной расслабленности. Время остановилось. Мы с Алексеевым недвижимы на своих топчанах.
Через неделю отоспался, появились размышления. В полковой батарее провоевал три месяца, как и в батальонной минроте. Тут и там — несопоставимо. Там до переднего края пятьдесят—сто метров, здесь — от пятисот метров до полутора-двух километров. В том взводе состав переменился четырежды,
в этом, за малым исключением, одни и те же. Там в бою — все на себе, здесь — на лошадях. Стекло между командиром и взводом пригодилось и тут. Здешним тоже нельзя доверять: стоило во взводе Алексеева кому-то запаниковать — все кинулись опрометью.
Убеждение, что на фронте не должно быть людей, только функции, возникло из подсознания и укрепилось практикой. И о себе понимал: функция. Уверовал, что именно так, не уклоняясь от войны, можно сберечь голову. “Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели”, — скажет поэт-окопник.
Офицерам выдали пилотки — суконные и синего цвета. Без голубого канта для авиаторов непригодны, а пехоте все равно. Вместо наград пока справки. Свеженагражденные, чтоб сфотографироваться, брали ордена и медали у однобатарейцев. Еще раз меня приняли в ВКП(б). Расстарался парторг Алексеев. Когда начальник политотдела дивизии полковник Санюк увидел, какими бессмысленными завитушками я расписываюсь, рассердился:
— Роспись должна быть понятна и тем уважительна к другим! Ты видел подписи великих людей? — Политработник продолжал: — Максим Горький... Пушкин... Чехов... А ты что?!
Меня назначили комсоргом батареи, и потому у меня остался комсомольский билет с автографом Вилена Блинова.
Брат-парторг наедине поздравил брата-комсорга:
— По-городскому ты теперь член, а по-деревенски — х..!
В полк пригнали пополнение. Маковскому отбирать людей для батареи было лень, послал меня. Умные глаза интеллигентного парнишки остановили. Толя Халаим из города Ярмолинец Каменец-Подольской области станет нашим с Алексеевым близким товарищем на долгие годы.
Еще новичок. Старшина медслужбы блондинка Валя. Быстро соединила заботу о батарее с интересом к себе Маковского.
Кончился август, кончился отдых.
— Прощай, Карпаты! — сказал нам начштаба полка.
— Куда ж нас?
— Туда, где у кого больше, тот и пан, — загадочно ответил Пузанов.
— В Польшу, — сказал Алексеев. — Это там.
Польша — распятья, костелы, хаты, аисты. После Вислы — обгорелые развалины, воронки, могильные пирамидки со звездами. До передовой километров сто, но на душе стало тревожно. Раскис.
Батарею без конца перемещали. Грязная и мокрая осень. Однообразная и скверная еда. Тесные сырые окопы на огневых позициях. Заболел, стал вялым — все на свете разонравилось. Приглядевшись к пожелтевшим белкам глаз, Валя отправила к полковому врачу. Капитан отвел за угол:
— Помочись.
Через день (25 октября 44-го года) был уже в госпитале по ту сторону Вислы, в городе Тарнобжеге. Диагноз: гепатит. За пятнадцать дней, откачав желчь, поставили на ноги.
Девятого ноября нашел батарею на новом месте. Встретили тепло и с кружкой самогона. Сюрприз собственного производства. Затея пошла от каменец-подольского пополнения. Эта область самая успешная по курению вина на Украине.
На Сандомирском плацдарме местных давным-давно выселили. Остались поля с неубранной свеклой. Закваску дали земляки из дивизионной хлебопекарни. Аппарат собрали из деталей сбитых самолетов. Большой любитель выпить, комбат разрешил гнать самогон при полной потаенности. И — чтоб ни одного пьяного! Где спрятать аппарат? Место нашли на нейтральной полосе. Еле заметная тропка через минное поле шла к развалинам сарая — метров сто за передней траншеей. До немцев не меньше километра. Дежурный сержант следил за технологией и сохранностью. При постоянном “употреблении” ни одного пьяного во все дни. Делом заправляли сержанты — уж они-то умели держать расчеты в руках.
Пока отсутствовал, фронт замолчал. Копили силы? Батарея приготовилась ко всякому. Для поддержки наступления подготовили данные по подавлению его подозрительных мест в обороне. Для остановки немецкого наступления рассчитали неподвижные и подвижные заградительные огни. Даже пристреляли переднюю траншею на случай его прорыва.
Затишье радовало войска и тревожило командование. Офицерский состав получил специальное указание, отпечатанное в дивизионной типографии. Регламентировался порядок пребывания войск на переднем крае.
От единого распорядка для всех в окопах (когда занятия, когда работа, когда завтрак, обед, ужин) до пункта о дежурных пулеметах — их количество и готовность к открытию огня. От сроков замены подстилочной соломы в блиндажах до “немедленного расстрела тех, кто без разрешения выйдет за первую линию траншей в сторону врага”. От обязательных парных постов наблюдателей до внешнего вида комсостава на переднем крае и в бою: “офицеров без погон рассматривать как трусов, умышленно снимающих погоны”. От нормативов личного контроля за состоянием обороны командира роты, батальона и полка до предания суду трибунала минометчиков и артиллеристов за задержку открытия огня по вызову пехоты: срок — одна минута. От того, что “проходы в минных полях должны знать только офицеры”, до контроля за личной гигиеной (умывание, бритье) с обязательной баней раз в десять дней.
