Однажды сержант подбежал ко мне с винтовкой в руках.
– Вот, Тамура, держи, это я нашел для тебя, – сказал он и вручил мне оружие.
– Это винтовка мертвого солдата? – спросил я.
Сержант в недоумении уставился на меня.
– Да, позаимствовал у трупа, – буркнул он. – А где же еще, по-твоему, я мог раздобыть эту штуковину, а? Не хочешь – не бери.
– Дурак несчастный! – прошипел мне прямо в ухо ефрейтор. – Если командир дает тебе что-то, бери без лишних дурацких вопросов!
Я заметил, что сам он уже успел обзавестись винтовкой.
– Благодарю, командир, – сказал я сержанту. – Большое спасибо.
Каждый раз, проходя мимо очередного мертвеца, лежавшего на обочине, я вздрагивал. Внутри у меня все сжималось. Я вспоминал, как хохотал над солдатами, которые в панике метались по долине во время бомбежки госпиталя. Тогда я со смехом повернулся к ним спиной! Правда, в тот момент я сам был при смерти… А теперь шел к заветной цели, к Паломпону, символу надежды, и не мог избавиться от чувства вины перед собратьями, которые никогда не достигнут этого рая.
Но через пару дней я привык к бесконечной веренице тел на обочинах. Многие солдаты еще дышали, шевелились. Некоторые отползали в сторону и устраивались в тени деревьев, аккуратно разложив рядом армейскую амуницию. Другие понуро сидели, скрестив ноги, провожали нас потухшими, безжизненными взорами. Какой-то ефрейтор лежал, распростершись в зеленой траве, и монотонно бубнил:
– Есть кто из роты Яманаки? Рота Яманаки? Есть кто живой?
Однажды я заметил двух солдат на обочине. Их лица показались мне знакомыми. Это были Ясуда с язвами на ногах и его юный товарищ, Нагамацу.
С тех пор как я их видел в последний раз, оба изменились. Ясуда совсем сдал, почти не мог ходить, зато Нагамацу держался бодрячком.
– Табак! Кому нужен табачок? Налетай! Продаю со скидкой! Обычная цена: три картошки за один лист! – кричал солдатик. – Но сегодня могу уступить и за две картошки!
Покупательская способность военнослужащих была сведена к нулю. Желающих приобрести табак даже на таких выгодных условиях не находилось.
– Как же, табак! – рявкнул сержант, когда мы поравнялись с торгашом. – И кто, по-твоему, купит у тебя твой вонючий табак, идиот несчастный?! Хотя ты мог бы, – добавил он, осклабившись, – продать часть своих запасов воякам из Генштаба. Они появятся тут с минуты на минуту!
– Вы так думаете? – оживился Нагамацу. И тут он узнал меня. – О, невероятно, это же Тамура! Неужели вы все еще живы?
– Ну-у, – протянул я, – кажется, да. А у вас как дела? – Я жестом дал знать своим приятелям, что скоро догоню их, и подошел к Нагамацу.
– О, об этом и говорить не стоит, – мрачно произнес тот. – Похоже, я пропал.
– Да ну?
– И все из-за этого чудовища! – воскликнул Нагамацу, метнув взгляд на Ясуду, сидевшего примерно в десяти метрах от дороги под деревьями.
– Чудовища? – удивленно переспросил я.
– Что ж, я вам все расскажу, – тяжело вздохнул солдатик. – Когда госпиталь разбомбили, я решил, что мне лучше прицепиться к этому странному старикашке. Все было бы ничего, если бы вскоре я не обнаружил, что зловредный типчик полностью подмял меня под себя. Я должен был слушаться каждого его слова. Он превратил меня в слугу, в раба, отнял все! Все, кроме имени! А сейчас вот заставляет меня продавать табак. Самостоятельно старикашка уже не может ходить.
Я посмотрел на Ясуду. Он сидел на земле, вытянув больную ногу вперед. Я подошел к нему.
– Ну и ну, – изумился Ясуда, увидев меня. – Тамура, не так ли? Знаете, вы выглядите намного лучше, чем прежде. Похоже, со жратвой проблем в последнее время не было.
– Удивительно, но я сумел продержаться.
– Я тоже пока держусь. Благодаря поддержке юного Нагамацу. А вот что ждет меня в будущем, не знаю.
– Никто этого не знает, – заметил я. – С больной ногой вам, наверное, совсем тяжело двигаться.
– Нагамацу помогает мне, подставляет свое плечо, я хватаюсь за него и кое-как ковыляю потихонечку.
– Подставляет плечо?! – переспросил я. Поразительно, над толпой изгоев, бродяг и опустившихся оборванцев все еще витал дух альтруизма, человеколюбия!
– А у меня нет выбора, – с жалкой улыбкой промямлил Нагамацу. – Если я не подставлю ему плечо, то не получу еду. Свои запасы у меня давно кончились. С тех пор живу за счет Ясуды и его табака.
– Точно, – подхватил Ясуда. – Мы должны успеть добраться до Паломпона, пока у нас есть табак. Без табака нам крышка.
– Беда в том, – вставил Нагамацу, – что с каждым днем все труднее и труднее его сбывать.
– Чушь! – воскликнул Ясуда. – Как бы плохо ни шли дела у людей, от табака они никогда не откажутся. Забавно, Тамура, единственное, без чего они не могут обойтись, – это табак! Порой мы действительно продаем совсем мало, тем не менее спрос на табак есть всегда.
– А сейчас нету, отец, – сказал Нагамацу.
– Как это нету?! – рассердился Ясуда. – Просто ты никудышный продавец. Я тебе тысячу раз говорил: солдаты за горсть табака все отдадут, даже последний кусок картошки.
Мы болтали о том о сем, а мимо нас двигался людской поток. Среди солдат появилась группа офицеров. Нагамацу оживился, бросился к ним и, отдав честь, протянул на ладони табачный лист. Один из офицеров, кивнув, взял табак. Внезапно неизвестно откуда появился какой-то бравый сержант. Он подлетел к Нагамацу и влепил ему оплеуху.
– Болван! Как ты смеешь торговать табаком в такое время? Немедленно становись в строй и топай в Паломпон, пока не поздно! Ты слышишь меня?!
Тем временем группа офицеров скрылась из виду. Нагамацу, потирая щеку, отошел в тень.
Наступил черед Ясуды метать громы и молнии.
– Кретин! – завопил он. – Разве можно отдавать товар, ничего не получив взамен? Перестань вести себя как придурок!
– Но, отец, со мной такое в первый раз приключилось, – удрученно заныл Нагамацу.
– Ну смотри… Еще раз повторится… Дурень!
Ясуда никак не мог успокоиться, и я решил, что пришла пора прощаться. Отвесил поклон и зашагал к дороге. Ясуда бросил на меня полный злобы и отчаяния взгляд. Нагамацу поплелся следом – похоже, ему не хотелось со мной расставаться.
– Не могу! Я больше не выдержу, – твердил он. – Это чудовище замучило меня.
– Ну, – отозвался я, – в таком случае советую тебе бросить его и бороться за жизнь в одиночку. Не понимаю, зачем цепляться за человека, который так плохо к тебе относится.
– Вы правы, – вздохнул он. – Дело в том, что я слаб и безволен. Мне кажется, сам я ни на что не способен. Без его подачек помру с голоду, вот и весь разговор!
– Если тебе так нужен этот несчастный табак, так своруй немного и сматывайся поскорее отсюда.
– Нет, это не подходит, – покачал головой Нагамацу. – Ясуда как паук стережет свое добро. Следит за мной постоянно. Видит – дельце выгорает, тогда и выдает мне один лист.
Я расхохотался: ловко Ясуда заманил в ловушку слабака Нагамацу.
– Я все-таки думаю, тебе лучше самостоятельно пробираться в Паломпон, – продолжил я, – а не тратить понапрасну время, пытаясь сбыть пару листов табака.
– Между прочим, – сказал Нагамацу, понизив голос, – Ясуда не собирается тащиться в Паломпон – это все пустое. Он вот что решил: как только увидит первого американца, так сразу руки вверх вздернет. Жаль, что к американцам нельзя пока близко подобраться. Они нас с самолетов обстреливают да минометным огнем поливают. Даже Ясуда ничего с этим поделать не может!
Я всмотрелся в бледное юношеское лицо и спросил:
– А ты тоже намерен сдаться в плен?
– Пока не знаю, заранее ничего сказать не могу, – ответил Нагамацу, опустив голову. – Но мне кажется, я поступлю так же, как Ясуда.
Мы подошли к дороге. Я попрощался с солдатиком и поспешил за своими приятелями. Шел я быстро, но так и не смог их нагнать.
Весь день дул сильный, теплый, насыщенный влагой ветер, насквозь пронизывал лесную чащобу, пышущую жаром, словно огромное животное. А потом зашумел ливень. Сквозь ветви деревьев серебристые струи падали и падали на головы понуро бредущих солдат. На острове Лейте начался сезон дождей.
Дорога, усыпанная мелким гравием, вскоре раскисла, разбухла от воды, каждый наш шаг отзывался чавкающим звуком. Пробираться по скользким тропинкам и террасам горных скатов становилось все труднее. Люди едва держались на ногах от усталости, голода и болезней.
Дождь шуршал с унылой монотонностью душа. Иногда он вдруг резко прекращался, а через пару минут начинался снова – как будто открывали и закрывали кран. И так продолжалось изо дня в день…
Очень скоро на нас сухой нитки не осталось. Промокшие насквозь ранцы стали тяжелее, лямки больно врезались в плечи. Тонкие ремешки касок, болтавшихся у нас за спиной, быстро перетирались, каски приходилось выбрасывать.
