Другой полицейский распахнул дверь и сказал Лейкину, что наконец пришел один из его братьев Чаплинских. Лейкин бросил полицейскому две пачки сигарет, и тот сказал, что Чаплинские тоже курят. Лейкин бросил ему еще две.
– А еще, разве они оба не были законниками? – поинтересовался полицейский.
– Кажется, были, – сказал ему Лейкин. – Еще в Лодзи.
– Здесь прямо собралась какая-то коллегия адвокатов, – сказал полицейский. Он добавил, что Майлер тоже был законником и что, к слову, он до сих пор пытается выяснить, куда выслали семью его жены.
– Поляки жалуются, что мы пользуемся привилегией, потому что их всех посылают за границу, а мы, по крайней мере, работаем дома, – сказал ему Лейкин.
– Передай шарманщикам, – сказал полицейскому Лейкин, и тот ушел.
– Кто такие шарманщики? – спросил я.
– Так называют юденрат, – пояснил он. – Ну понимаешь: брось шарманщику монетку, и он начнет играть, волоча за собой обезьяну.
Он наклонился поправить сапоги, и когда посчитал, что они в порядке, вернулся за стол и снова сел.
– Ну и что ты решил? – спросил он.
Мы умолкли, слушая, как минутная стрелка его часов переходит к следующей отметке.
– Я думаю, что помогу, чем смогу, – сказал я ему.
Он сказал, что даст знать, когда я понадоблюсь, и отпустил. Когда я спускался по парадным ступенькам, к входу подъехал длинный черный автомобиль, впереди сидели двое немцев, а сзади трое бородатых евреев с перепуганными глазами. Когда вечером я рассказал обо всем Борису, он похлопал меня по спине за мудрое решение и сказал, что, может быть, теперь мы будем заранее знать кое-что о происходящем.
ХАНКА НАСЕЛЬСКА ПОДХВАТИЛА ТИФ И УМЕРЛА, та же участь постигла дядю Софии Исковица. Несколько недель Лейкин передавал послания от моего отца и брата, но потом сказал, что их перевели, а куда – он не знает. Мама попросила разузнать и наказала мне проводить больше времени с Лейкиным, пока не узнаю. На улице появилось больше бесплатных столовых. В сентябре Лейкин сказал, что площадь гетто собираются еще больше урезать, зато в октябре могут снова открыть несколько школ. Он послал нашу банду вешать новые плакаты, запрещавшие евреям покидать кварталы, в которых им предписано жить.
– Что это значит? – спросила София, когда к нам попали плакаты.
Мы их развесили, но, оказалось, это все было ради единственной цели – немецкие солдаты и синяя полиция устроили на нас облаву возле «бессмертной дыры», всей банде удалось смыться, но один поляк схватил меня сзади за шею. Кроме меня поймали еще троих детей постарше из другой банды. Поляк пнул меня по пятой точке и отпустил со словами: «Этот будет мелковат для патронов». Других детей заставили вывернуть карманы и стать у стенки. Я убежал и, когда сворачивал за угол, услышал, как стреляют. Мертвые дети еще какое-то время лежали там у стенки один на другом.
ПО ДОРОГЕ ИЗ МАГАЗИНА МЫ С МАМОЙ снова услышали выстрелы, и она оттащила меня на тротуар и закрыла рукой. За ужином она рассказала, что у стены на Новолипке нашли четыре тела.
– Полно людей заразились тифом, – сказал Борис. Она ответила ему, что этих расстреляли за контрабанду.
– Вот поэтому мы и завязываем с этим делом, – сказал он ей.
– Это правда? – спросила она меня.
– Да, мы уже решили, что прекратим, – ответил я ей.
Борис сказал ей, что контрабанда стала слишком опасной и что немец приказал одному маляру, который шел на работу, еще раз забить «бессмертную дыру», а когда тот немец ушел, подошел другой и, видя, что еврей что-то делает с дырой в стене, застрелил его. Мама Бориса спросила, что такое «бессмертная дыра», и он ей рассказал.
Через два дня дыру открыли заново. Мы перестали ею пользоваться, но слышали, что немец с громкоговорителем объявил жителям района, что, если до двенадцати часов следующего дня ее не закроют навсегда, они расстреляют тридцать евреев. Но мы также слышали, что контрабанда продолжилась, как только он ушел, и что он так и не вернулся.
БОРИСА ПОЙМАЛИ. ОН СКАЗАЛ, ЧТО КОГДА ЕГО КАК РАЗ СОБИРАЛИСЬ РАССТРЕЛЯТЬ, туча мошкары налетела и начала залетать ему в глаза и в нос, и та же участь постигла немцев, которые стали спорить друг с другом, пока он стоял у стенки, а потом по непонятной причине они просто взяли и ушли, бросив его.
Адина и София обняли его, а Лутек сказал, что у него тоже были подобные случаи, и его не убили только потому, что он был таким коротышкой, что все пули пролетали у него над головой.
София сказала:
– Я думаю, нам пора остановиться.
А Борис ответил:
– Какая разница, как ты помрешь. Есть-то все равно надо.
– Нам пора придумать что-нибудь новенькое, – сказала Адина.
– Да, – согласился Борис, будто он обращался к малым детям. – Давайте так и сделаем.
Мы любили встречаться возле брачного салона госпожи Мелековны, потому что она пускала молодежь к себе во двор, к тому же там был навес. Однажды утром мы с Адиной и Борисом целый час ждали Лутека. Он так вспотел от бега, что козырек его кепки промок насквозь. Он сказал, что прошлой ночью в двенадцать у его окна появилась София. Ее семья уже собиралась идти спать, когда на лестнице послышался грохот сапог, а это всегда плохой знак после комендантского часа. Прежде чем открывать дверь, они спрятали Софию и Леона под остов кровати. Немцы искали, но отвлеклись на многочисленные чемоданы, которые они вытаскивали из-под кровати и опустошали. София и Леон молчали как мыши, хотя слышали, как плачут Сальция и Иехиэль, а их отец возражает, и как отец рассказывает немцам про свою фабрику метел. Их мать сказала немцам: «Уже иду, уже иду», – как бы прощаясь с Софией и Леоном. Они продолжали лежать молча, пока все не ушли, тогда выбрались, а затем на улице наткнулись на других немцев. Пока те за ними гнались, она кричала Леону, чтобы бежал в одну сторону, а она побежит в другую, а он в ответ кричал: «Почему я должен бежать в эту сторону?», и тогда немцы его поймали. Она всю ночь проплакала из-за того, что это были его последние слова, обращенные к ней.
Адина спросила Лутека, почему она побежала к его дому, и Борис напомнил, что дом Лутека ближе всего. Адина сказала, что мы должны к ней пойти, но Лутек ответил, что ее там все равно нет, потому что его отец заставил ее уйти. Кто знает, что понадобилось от них немцам и насколько старательно они будут ее искать. Он отвел Софию к старому другу ее матери, который принял девочку без особого энтузиазма.
Я провел три дня, работая чистильщиком овощей на общей кухне с мамой, а потом Адина сказала, что София хочет меня видеть. Она дала мне адрес и сказала, что уже ходила туда и что семья весь день работала на обувной фабрике, и София сказала, что я должен позвонить в звонок три раза, а потом стать на улице в таком месте, где она бы могла меня видеть.
В квартире в умывальнике стоял таз для помывки, а на высоком шкафу кроличья клетка с навесным замком.
– Мать кладет туда хлеб, чтобы я не могла достать его ночью, пока все спят, – сказала София. – Так что я просто стою там и принюхиваюсь в темноте.
– Они тебя не кормят? – спросил я.
– Я так голодаю, что сосу коленку, – сказала она. Она сказала, что они кормят ее, как собаку.
Она сказала, что Борис принес семье немного каши для нее, но они сами все съели прямо у нее на глазах.
Я сказал, что мы можем принести ей еще еды. Она рассказала, что помогает по дому и всегда пытается быть спокойной, тихой и вести себя по-взрослому, но все равно ждет, когда кто-то за ней вернется и заберет ее. Она пыталась заставить себя не плакать день напролет. Она попросила меня узнать через моего друга в желтой полиции, куда увезли ее семью.
– Он мне не друг, – ответил я ей.
– Ну пожалуйста, – сказала она, после чего добавила, что продолжает вспоминать о том, каким храбрым был Леон. Она сказала, ты не представляешь, как грохотали немцы, когда попали в комнату.
Сначала Лейкин сказал, что ничего не может найти, но когда увидел, что я от него не отстаю, пообещал разузнать что сможет и на следующий день сообщил мне, что их отправили в деревню в рамках новой инициативы и что они не вернутся; теперь они должны были обживаться там. Адина рассказала об этом Софии, которая ответила, что хочет отправиться вслед за ними, и нам нужно помочь ей выбраться из гетто чем быстрее, тем лучше.
Борис удивил нас, согласившись, что мы должны ей помочь, а Лутек спросил, что в этом сложного, мы постоянно ходим туда-сюда, и Борис ответил, что штука заключается в том, чтобы уйти достаточно далеко, не привлекая внимания шантажистов. Тем временем ей нужно было найти новое временное жилье, потому что друг ее матери морил ее голодом. Через день Борис нашел новое место, и Адина ее туда отвела, когда на улице наступил самый час пик.
За день до того, когда она должна была уехать, мы все пришли с ней попрощаться. Женщина, которой принадлежала квартира, попросила нас заходить по одному, чтобы не привлекать внимания. Борис пошел первым. Адина сказала, что хочет идти последней, а Лутек сказал, что может вообще не ходить.
