От неожиданности я решил, что меня просто грохнут, и начал лихорадочно перебирал варианты использования подручных предметов в качестве оружия, в карманах у меня не было даже перочинного ножа. Увы, но ничего подходящего поблизости не было. Однако Ивченко, более молодой и менее выдержанный, рассеял мои страхи.
— На фронт поедешь, — хохотнул он, — с сегодняшней партией.
До меня, наконец, дошло, что на глазах у многочисленных свидетелей убивать меня никто не будет. Да и зачем им лишнее дело на себя вешать? Достаточно просто сплавить меня из полка подальше, что и сделал комбат, включив меня в команду, отправляемую в боевую часть.
— А пока имущество сдай, — добавил старшина, — да быстрее, давай, шевелись. Или от страха в штаны наделал?
— Свои проверь, — огрызнулся я. — Пошли, получишь свое барахло обратно.
Я решительно двинулся прямо на них. Не успевший убраться с дороги Ивченко отлетел в сторону, задетый моим плечом, и едва удержался на ногах.
— Чего хлебальники раззявили, — обрушился он на невольных свидетелей произошедшего, — а ну за работу! Матчасть учите!
Я быстрым шагом направлялся к казарме, оба обормота сопели за моей спиной. Страха не было, была обида и злость. Надо же было так ошибиться в человеке!
Процедура сдачи вещевого имущества заняла минут двадцать, еще полчаса оформляли документы. К одиннадцати я стоял в строю среди абсолютно незнакомых мне красноармейцев. За спиной висел «сидор», с которым я здесь появился, винтовку тоже пришлось сдать, «там дадут». Об этом я нисколько не жалел — зенитный полк еще не передовая и вряд ли мне в ближайшее время потребуется личное оружие. Незнакомый капитан начал перекличку, назвал и мою фамилию, я привычно откликнулся, продолжая считать про себя количество людей. Счет остановился на девяносто пятой фамилии.
— На-пра-во! Шаго-ом марш!
Колонна «по четыре», скрипя снегом, вышла через распахнутые ворота. Шли молча, я воспользовался последней возможностью рассмотреть город. Почему-то я был уверен, что больше сюда не вернусь, по крайней мере, в этом времени.
На станции нас уже ждал эшелон, нашей команде выделили три теплушки. Назначенный старшим по вагону младший лейтенант с набитой тряпками кобурой, еще раз пересчитал нас по головам. Началась погрузка. Едва я успел плюхнуться на нижний уровень деревянных нар поближе к печке, как кто-то тронул меня за руку.
— Товарищ сержант, а можно рядом с вами?
— Можно Машку за… — привычно начал я. — Ерофеев? А ты здесь как?
Автоматически считая фамилии, я упустил знакомые, и мне казалось, что из батареи сюда направили меня одного.
— Меня прямо с наряда сняли и сюда. Тут незнакомые все, а я как вас увидел — обрадовался. Можно, я и дальше с вами?
— Ну это уже не мне решать, а начальству. А из наших никого больше не видел?
— Валиева. Но он в другой вагон попал.
— Понятно.
Всех, стало быть, спихнул из батареи капитан. Ну и хрен с ним! Может, там, на фронте, воздух чище будет, а здесь что-то сильно пованивает. Дверь вагона с лязгом закрылась. Сразу наступил полумрак, теплее не стало, зато перестало дуть. Кто-то напихал в печку бумаги и поджег, отсветы пламени заплясали на деревянных стенкам.
— Товарищ младший лейтенант, — поинтересовался я, — а вы совсем с нами или туда и обратно?
— Совсем.
Лейтенант попытался добавить в голос нижних тонов для солидности, но сорвался на мальчишеский фальцет. Детский сад.
— А куда нас, не знаете?
— Это секретная информация.
Чувствую — врет, сам ни хрена не знает, но мальчишеский гонор не позволяет в этом признаться. Ну и ладно, приедем — увидим.
Новый год приходилось встречать в разных условиях и обстоятельствах: за тысячи километров от дома и цивилизации в вахтовом вагончике, два раза в казарме, раз пять в ресторанах разной степени приличности, несколько раз всухую, но никогда на колесах. Накануне нам выдали сахар, немного, граммов пятьдесят. Его ссыпали в карманы, в кисеты, бумажные кулечки, тут же меняли на хлеб и табак. Новый год в промороженной теплушке с раскаленной почти докрасна буржуйкой мы встретили послащенным кипятком с куском черного хлеба. Терпеть не могу говорить тосты, но тут меня прорвало — когда минутная стрелка на часах лейтенанта почти совпала с часовой, я встал и, перекрыв шум, потребовал внимания.
— За новый одна тысяча девятьсот сорок третий год. Год, когда мы сломаем, наконец, хребет фашистского зверя. За Победу!
Народ радостно загремел кружками, все хотели чокнуться со мной. Кипяток был в самый раз: недостаточно горячий, чтобы обжечься, но хранящий много драгоценного тепла, проникающего прямо внутрь организма. Снаружи горохом сыпанули несколько выстрелов, пауза, и опять: бах, бах, бах. Лейтенант метнулся к двери.
— Не суетитесь, товарищ лейтенант, это славяне новому году салютуют.
Однако молодости не свойственно прислушиваться к советам старших и более опытных товарищей. Ошибки предков они предпочитают изучать на собственном опыте.
— А может нападение? Надо выяснить. Вы — за старшего.
Спрыгнул на насыпь и побежал в голову эшелона.
— Колька, дверь закрой, — попросил я Ерофеева.
И мы продолжили праздновать. Минут через десять, в дверь теплушки постучали. Сидевшие около двери красноармейцы открыли ее и втащили замерзшего лейтенанта обратно, тот смущенно проскользнул на свое место. Хоть и пацан, но, по крайней мере, не трус. Я бы три раза подумал, стоит ли бежать разбираться со стрельбой, когда тебя этот вопрос прямо не касается, а в кобуре вместо оружия — тряпки.
Между тем мы пятые сутки ползем на юг. С учетом происходящих на фронте событий, я с вероятностью девяносто девять процентов могу указать конечную точку нашего путешествия — Сталинград. Сейчас активно действует воздушный мост, доставляющий грузы окруженным фрицам. Видимо, в ближайшее время придется пострелять по немецким транспортникам.
В Саратове уже почувствовалась близость фронта, к нашему эшелону прицепили две платформы с зенитными автоматами. Подозреваю, что в случае налета немецкой авиации толку от них будет немного, но хоть будет, чем фрицев пугнуть. Зато народ сразу подтянулся, посерьезнел, подавляющее большинство в зону боевых действий попадало впервые. Однако до Сталинграда мы не доехали. Второго января нас выгрузили на небольшой станции в паре сотен километров от города. От самой станции мало что осталось — бомбили ее много. Кругом занесенные снегом воронки, насыпь и рельсы хранят следы многочисленных ремонтов, от станционных зданий не осталось даже стен, только возвышающиеся над общим уровнем снега сугробы указывают на места, где они когда-то стояли.
Едва мы выгрузились, эшелон ушел обратно, а нас пешим порядком, по хорошо утоптанной предыдущими колоннами дороге, отправили куда-то на юго-запад, если ориентироваться по солнцу. Ночевать пришлось прямо в открытой степи. Точнее, когда-то здесь был хутор, но от него остались только пара закопченных труб да разрытые сугробы на месте домов, где наши предшественники разыскивали топливо для костров. Ночевать на морозе у костра — жуткое дело. Спереди уже пованивает паленым шинельным сукном, а со спины пробирает мороз. Надо периодически поворачиваться. Не дай бог заснуть, можно и не проснуться, товарищи периодически толкают друг друга. Если задремать и потерять над собой контроль, то можно упасть вперед — прямо в раскаленные угли.
Утром голодные, не выспавшиеся и замерзшие, мы тронулись в путь и к полудню едва доползли до более крупного населенного пункта, станицы или поселка. Здесь были уцелевшие дома, но народу в них набилось… Внутри холодно — топить нечем, но хоть от ветра защита есть. Спать можно только сидя, ноги вытянуть невозможно. Я пристроил вещмешок под спину и расположился почти полулежа. Рядом со мной пристроился Ерофеев.
— Надолго нас сюда?
— Думаю, нет. По частям быстро распихают, чего зря такую ораву кормить.
Однако со сроками я ошибся, как и с будущим местом службы — не судьба мне была послужить в Сталинградском корпусном районе ПВО. Продажная девка фортуна выписала очередной пируэт, в результате которого жизнь моя сильно изменилась, не могу сказать, что к лучшему.
Личный состав района ПВО и так процентов на пятьдесят был женским. Но потери зенитных частей Сталинградского, Юго-Западного и Донского фронтов в операциях ноября-декабря сорок второго года вынудили начальство еще раз прочесать состав частей ПВО на предмет высвобождения мужского контингента. Естественно, пополнение, которое еще не успели распределить по частям, попало под эту гребенку в первую очередь. К нам зачастили «покупатели» из отдельных дивизионов и полков зенитной артиллерии.
В занимаемых нами домах стало свободнее, раз в день стали кормить горячей пищей, если добавить отсутствие налетов авиации и полезных занятий, то стало даже скучновато. На престарелого сержанта никто из приезжавших позариться не спешил, разбирали более молодых. Но все когда-нибудь заканчивается, выходя из нашего пристанища, я столкнулся с незнакомым лейтенантом.
