Ульф играл против одного школьника и без особого усилия выиграл у него.
Кольхаз играл против унтер-офицера из третьего взвода. Поединок был трудным, но Кольхаз все же выиграл. Ульф с интересом наблюдал за их игрой.
Во втором круге Кольхаз играл намного увереннее, а Ульфу пришлось основательно попотеть, чтобы одержать в конце концов нелегкую победу.
Чем ближе к финалу, тем ожесточеннее становились «бои». В финале Ульф играл против Кольхаза.
В зале собралось человек пятьдесят зрителей-болельщиков, и среди них капитан Куммер и несколько солдат из взвода Альбрехта.
Победителем финальной игры оказался Кольхаз. Ульф поздравил солдата с победой и, вытирая потный лоб, похвалил:
— Чисто сыграл, молодец!
— В тактике такой прием называется «бить противника его же приемами», — усмехнулся Кольхаз. — Я мог бы проиграть, но вот повезло.
— Вы играли лучше меня и потому заслуженно одержали победу. Я от души поздравляю вас.
Под громкие аплодисменты болельщиков финалистам были вручены призы и подарки.
— Пойдемте с нами, — пригласил Рэке Кольхаза.
— На полчасика заскочим ко мне, — предложил им Трау. — Посидим за кружкой пива.
Когда бокалы были наполнены, хозяин обратился к Кольхазу со словами:
— Давай, поэт, выпьем за дружбу безо всяких формальностей! А что касается твоих стихов, то тебе нужно немного познакомиться с теорией.
Кольхаз покачал головой:
— Когда стих льется из души, о стихосложении не думаешь. Известных поэтов форма никогда не стесняла.
— Однако они отлично владели ею, — заметил Трау. Подойдя к полке, он взял в руки маленькую книжицу и спросил: — Знакомо тебе это?
— Нет.
— Написана она давным-давно. Возьми и почитай. Не пожалеешь.
— Хорошо, — согласился Кольхаз, — только писать стихи нельзя научиться по правилам. Стих нужно чувствовать…
— Разумеется, — перебил его Трау. — Тогда воспитывай свои чувства, но только не забудь, чтобы они у тебя всегда были под контролем, а то они тебя бог знает куда могут завести.
— Не пойму, кто из вас с Ульфом больше педагог. Оба вы по-своему…
Ульф засмеялся, а Трау сказал:
— По профессии педагог я, но на самом деле мы с ним оба учителя: я — в школе, он — в армии.
— Извините меня, но я чертовски устал… Столько игр сразу, а тут еще это пиво…
Вместе с Кольхазом поднялся и Рэке.
Трау проводил гостей до двери.
— Заходите ко мне запросто и приносите свои новые стихи, — сказал он, обращаясь к Кольхазу.
Кольхаз и Рэке шли рядом. Вечер был свежий, и они ускорили шаг. У околицы Кольхаз спросил:
— А кто вы по профессии?
— Химик, а разве вы этого не знали?
— Знал, но химия — понятие объемное, а чем вы конкретно занимались?
— Работал начальником смены на химическом заводе.
— Интересная работа?
— Интересная, но не безопасная… все время имеешь дело с веществами, которые могут в любой момент взорваться…
— А чем вы будете заниматься после демобилизации?
— Пойду учиться на инженера, а там видно будет.
— А почему вы сразу не учились: время летит быстро, за пять лет многое изменится. Вам придется все начать сначала.
— Вы и правы и не правы в одно и то же время. Скажу одно: выбор профессии — дело очень серьезное: в нем нельзя ошибаться, особенно когда ты пограничник.
— Это я понял.
— Нам, возможно, следовало бы об этом поговорить раньше, но, как говорят, лучше поздно, чем никогда. Среди книг у Трау я видел одну, с которой вам обязательно нужно познакомиться.
— Что это за книга?
— Воинский устав, который вы должны изучить за четыре недели.
Солдат кивнул.
— Это приказ, — сказал Ульф.
В один из апрельских дней Гартман случайно встретился с Альбрехтом перед автопарком. Кивнув в сторону скамейки, стоявшей у ворот, он предложил:
— Давай присядем! Немного солнца нам не повредит.
Альбрехт кивнул. Вид у него был уставший — в последнее время ему приходилось много работать. Они сели. Разговорились.
— Через четыре недели Раудорн и Рэке демобилизуются, а жаль.
— Жаль не только их, но и многих других солдат. А знаешь, кого Рэке предложил на должность своего заместителя? Ни за что не угадаешь!
— Думаю, что Поля, — сказал Гартман.
— Нет. Вчера вечером Рэке подал мне рапорт, в котором он просит назначить его заместителем Кольхаза.
— Вот это да! — изумился Гартман. — А ты что по этому поводу думаешь?
— Я, конечно, вызвал Рэке, поговорил с ним, но, видать, не убедил, так как он настаивает на своем. Он аргументирует тем, что-де Кольхаз за это время научился думать.
— Вот как! — Гартман встал. — Все это, быть может, и неплохо. Не забудь, что послезавтра у наших солдат зачет по специальности. Пусть все повторят. Что упустишь сейчас, позже уже не нагонишь.
— Да, а что тебе врач сказал? Как твой желудок? — спросил Гартман.
— Хорошего мало. Прописал строгую диету, если она, конечно, поможет, — ответил Альбрехт.
— Возможно, тебе придется-таки решиться на операцию. Болезнь не стоит запускать…
* * *
Рэке вернулся в комнату своего отделения. Кениг подал команду: «Встать! Смирно!»
— Вольно! — сказал Ульф и подошел к Кольхазу, который листал какую-то книгу.
Ульф бросил беглый взгляд на обложку.
— «Фауст», — улыбнулся солдат.
— А у меня такой книги нет.
— И вы ее не читали?
— Откровенно говоря, нет… Боялся, что не пойму…
— Почему?
— Слишком занят… Вон роман Шолохова до сих пор в шкафу лежит…
— Вызываю вас, так сказать, на соревнование: вы читаете «Фауста», я — «Тихий Дон». Согласны?
— Согласен.
— И еще одно: вы читаете «Фауста» так же внимательно, как я уставы.
— Ну, знаешь! — удивился Ульф. — Это тебе не одно и то же!
— А вам не приходилось слышать такого выражения? — спокойно перебил его Кольхаз. — «Для того чтобы отношения между властью и духом были плодотворными, коммунисты должны знать Гельдерлина, а поэты Маркса».
— Кто это сказал?
— Томас Манн, и к тому же еще в годы нацизма.
— А почему именно Гельдерлина?
— Да уж так.
— Я понимаю, что немецкая литература не исчерпывается одним «Фаустом», — задумчиво сказал Ульф. — Или вы теперь за меня возьметесь и заставите все читать?
— Точно, точно, товарищ фельдфебель! — раздался задорный голос Кенига. — Меня лично он разбил на Бетховене!
— Просто я хотел доказать тебе, где настоящая музыка, а не буги-вуги.
— Только не лишай меня возможности наслаждаться танцевальной музыкой.
— Давай сравним твою танцевальную музыку с музыкой Бетховена, а?
— Я не против Моцарта и Баха, — не успокаивался Кениг, — нисколько не против, но я и танцевальную музыку люблю.
— А вы что, противник танцевальной музыки? — спросил Ульф у Кольхаза.
— Нисколько, — ответил солдат. — Но музыка, как один из видов искусства, может быть глубокой, содержательной, а может быть и пустой и недолговечной. Большинство из того, что вы называете шлягерами, малосодержательная музыка. Сегодня эти мотивчики напевают все, а завтра их все уже забудут.
— Но ведь без танцев жизнь несколько обеднела бы, как и без музыки.
— Оно, конечно, мое мнение такое: одна музыка — для ног, а другая — для слуха.
— А вы и в музыке разбираетесь?
— Разбираюсь ли я? Это не то слово. — Кольхаз задумался. — По-моему, музыка должна обогащать человека… Об этом можно говорить много и долго…
— Я мало что понимаю в музыке. Лучше скажите, как у вас обстоят дела с изучением уставов?
— Идут полным ходом, хотя у меня к вам накопились кое-какие вопросы.
— Хорошо, завтра утром я вам на них отвечу.
— В девять?
— Да.
В течение последних недель Кольхаз и оба новичка по нескольку раз были старшими наряда.
Однажды, когда Кольхаз сменился с наряда в мрачном настроении, к нему подошел Ульф и спросил:
— Что-нибудь случилось?
Кольхаз покачал головой.
— Сколько раз за последние полгода я заступал в наряд и каждый раз переживал по-разному. Но одно дело быть рядовым, когда делаешь только то, что тебе прикажут, другое дело — исполнять обязанности старшего наряда, который отвечает за все.
— Я это понимаю, — усмехнулся Ульф. — Вполне нормальное состояние, так как только исполняя обязанности старшего наряда, начинаешь понимать и то напряжение, и ту ответственность, которая сразу же ложится на тебя.
— И вы считаете это нормальным?
— Да, конечно. Каждый пограничник должен научиться принимать правильные решения и нести за них полную ответственность. Более того, одних знаний в нашем деле мало, необходим еще и опыт, а приобрести и то и другое — дело нелегкое. Но это, мне кажется, нет необходимости вам объяснять.
