Мы шли с Николаем Васильевичем по коридору министерского этажа — каждый со своими мыслями. Я был под впечатлением первой близкой встречи с Андроповым.
Шел и думал: чем объяснить, что такой мощный председатель КГБ, такой сильный и прозорливый государственный деятель не «прижмет» эту контрреволюцию, почему он не ликвидировал агентов влияния Запада? Конечно, у нас не та ситуация, что была в Венгрии в 1956 и в Чехословакии в 1968 году, но доводить-то до этого нельзя!
Подошли к лифту. Николай Васильевич предложил зайти к нему. Без дипломатических подходов, под впечатлением проведенного совещания, сразу начал с главного:
— Думаю, что у нашего руководства идет трансформационный процесс в отношении уже принятых решений. Вы заметили, что сказал Андропов, разбирая ситуацию вокруг Кубы, Анголы и Эфиопии. «Если мы на каждый чих американцев будем поджимать свой хвост, то они заберутся на шею. Обратите внимание, как динамично развиваются события в Афганистане. А ведь мы пока ничего не предпринимаем. Помощь одними словами — недостаточна. Надо внимательно всмотреться в Афганистан».
Вот так — всмотреться! Чувствую, что здесь могут быть подвижки. Руководство, наверное, убедилось, что беспомощный Тараки к хорошему не приведет.
— А у вас с министром обороны на афганскую тему был разговор? — спросил я.
— В том-то и дело, что у меня почти ежедневно идет обсуждение по Афганистану, но он, кажется, придерживается прежних позиций. Хотя вчера мне говорит: «Не пойму, почему мы уперлись рогами в одно: войска вводить не будем? А что будем?» Но дальше этой фразы он не двинулся, хотя я его не перебивал, давая возможность высказаться. Однако даже это, плюс то, что сказал Андропов, свидетельствует о степени брожения среди руководства. Возможно, у Андропова и Устинова уже был разговор на эту тему наедине.
— Но можно же с ним поговорить откровенно! Ведь Генштаб должен знать ту часть, которая может коснуться наших военных советников, а тем более наших Вооруженных Сил.
— Вы, наверное, почувствовали уже, что, к сожалению, у нас с Дмитрием Федоровичем отношения очень изменились — к худшему. Поэтому он, конечно, ничего мне не скажет. Тем более не будет откровенничать.
— На мой взгляд, ярко выраженных плохих отношений нет. А если что-то назревает, то можно было бы устранить первопричины, — заметил я.
— Все не так просто. Эти первопричины повсюду, в том числе проявляются и за рубежом. Взгляните, что подкидывают иностранные журналы, — Николай Васильевич взял со стола уже развернутый журнал, кажется, это был «Штерн», и, вынув из него два печатных листа, дал мне, а сам отошел к окну. У него была привычка ходить по кабинету или подходить к окну — хоть глянуть: какая она, жизнь, у нормальных людей?
Я взял листы и быстро пробежал подчеркнутые строки. Речь там шла о том, что назначение Устинова министром обороны — это ошибка Брежнева, что уже прошло три года, как Устинов на своем посту, но никак себя не проявил и не проявит, и что рядом с ним начальник Генерального штаба — это одаренный человек. Было сказано прямо: «Огарков — восходящая звезда».
— Да, это мощная провокация, — нарушил я молчание. — Она рассчитана на то, чтобы столкнуть министра с начальником Генштаба.
— Они уже столкнули. Мне принес это Петр Иванович Ивашутин (начальник Главного разведывательного управления Генштаба). Сообщил, что Дмитрий Федорович дал ему задание отыскать этот журнал, сделать перевод и доложить ему. Что и было сделано. Мне начинать разговор на эту тему неудобно, а он молчит.
— Конечно, с характером нашего министра обороны устоять перед этой провокацией не просто.
— Да, если бы эти «сюрпризы» приходили только из-за рубежа… У нас в Генштабе на втором и третьем этажах тоже есть их «любители». Имеются таковые и среди кремлевских фигур.
Я начал прикидывать — кто же в здании Генштаба мог настраивать Дмитрия Федоровича Устинова против Огаркова? На втором этаже располагаются сам министр обороны, два его помощника, канцелярия министра, а также два первых заместителя министра обороны — маршал Виктор Георгиевич Куликов, он же Главком Объединенных Вооруженных Сил стран Варшавского Договора, и Сергей Леонидович Соколов. Все! Больше никого на этом этаже не было. Разумеется, помощники министра просто по своему положению обязаны «подпевать» своему шефу и вздыхать вместе с ним. Что же касается Виктора Георгиевича и Сергея Леонидовича, то я в тот момент, конечно же, не мог их подозревать в антиогарковских деяниях. А на третьем этаже находились начальник Генштаба, его помощники и канцелярия, первый заместитель начальника Генштаба генерал армии Сергей Федорович Ахромеев и часть Главного организационно-мобилизационного управления (сам начальник сидел в другом здании вместе с главными силами управления). Среди них, на мой взгляд, вообще не могло быть интриганов. А к четвертому и пятому этажам, где располагалось Главное оперативное управление, которым руководил я, у Николая Васильевича вообще не было претензий.
— Все началось с исследовательских учений, которые были проведены на базе Прибалтийского и вашего Прикарпатского военного округа, — пояснил между тем Огарков. — Сергей Леонидович, как известно, полностью оставался на своих позициях и категорически возражал против введения любых изменений в организационно-штатную структуру войск и сил флота, их группировку и систему управления Вооруженными Силами. К нему примкнул и Сергей Федорович Ахромеев — это было делом рук помощников министра: они его перетянули. Вместе с этими дискуссиями, точнее — вместе с этой тяжбой, и возрастало противостояние. Мои попытки объясниться по этому вопросу с Дмитрием Федоровичем один на один не увенчались успехом: каждый раз он приглашал своих помощников, а иногда и Соколова, и они все вместе выступали против моих выводов. С вашим приходом в Генштаб чаши весов несколько выровнялись, но позиции министра пока полностью на той стороне. Однако я намерен все-таки через два-три месяца подписать у него директиву, которая бы положила конец эпопее со структурой. В войсках не должно быть неопределенности. Главнокомандующие видами Вооруженных Сил и командующие войсками военных округов и сил флота постоянно задают вопросы по поводу проведения реформ в Вооруженных Силах.
— Возможно, за это время можно было бы смягчить обстановку, — предположил я.
— Конечно, это было бы хорошо, — согласился Огарков. — И если у нас нашелся бы способ разрядить противостояние, то это пошло бы на пользу делу.
Я понял, что Николай Васильевич рассчитывает в этом отношении на меня лично. Поднявшись к себе, я начал обдумывать, что можно было предпринять, чтобы посодействововать сближению министра обороны и начальника Генерального штаба. Однако какой бы я вариант ни рассматривал, все же того единственно верного решения не находил.
Уговаривать помощников министра всем вместе взяться за «примирение» — нет никакого смысла. Хотя и относились они ко мне внимательно и весьма любезно, часто приходили, особенно генерал Илларионов, с различными вопросами и документами, но позиция их была выражена ясно: министр есть министр, а все остальные должны идти к нему на поклон. Вдобавок, когда в их «лагере» (т. е. вместе с Устиновым и Соколовым) оказался и Ахромеев, — прекрасно подготовленный генерал, который мог «обосновать» любую позицию, которую Сергей Леонидович Соколов навязывал министру, они стали «независимы» в военно-теоретическом и организационно-практическом отношениях.
Склонять же Николая Васильевича Огаркова к компромиссу либо к «смирению» и «покорности» в отношении взглядов на реформу Вооруженных Сил было совершенно бесполезно: в своих убеждениях он был тверд до упрямства. И когда кто-то хотел его переубедить в чем-либо, то лицо мгновенно становилось скучно-безразличным. А по выражению глаз можно было понять: он просто сожалеет, что собеседник так и не поднялся до нужной степени понимания этой проблемы. Даже мы с генералом В. Я. Аболинсом — полные сторонники начальника Генерального штаба — и то пока не знали, как его убедить в том, чтобы он не настаивал на объединении должности военного комиссара области, края и республики с должностью начальника гражданской обороны этих административных единиц. Мы были намерены отговорить его отказаться и от включения войсковой и флотской противовоздушной обороны в ПВО страны. Но все это представляло для нас большую трудность. Однако, забегая вперед, должен отметить, что с первым нашим предложением он все-таки согласился, во втором же случае он настоял на своем, что и было осуществлено. Но через три года Николай Васильевича сам признал, что это была ошибка (такое признание может сделать только умный и мужественный человек), — войсковую и флотскую ПВО вернули обратно. Однако в масштабе каждого военного округа, каждого флота все силы и средства ПВО четко взаимодействовали и управлялись соответствующим командующим войсками военного округа и командующим силами флота.
