Другая бумага гласила:
«Список поношенных изделий из текстиля, вывезенных по распоряжению главного административно-хозяйственного управления СС из лагерей Освенцим и Люблин:
старая мужская одежда 92.000 комплектов
женская 26.000»
женское белье шелковое 3 900»
Всего 34 вагона
тряпье 400 вагонов
перины и подушки 130 вагонов
женские волосы 1 вагон
Копия верна: Гауптштурмфюрер СС».
Глядя на Вайса, Генрих воскликнул:
— И дальше все такие же! Иоганн, я больше не могу. Я убью его!
— Если ты это сделаешь, — сказал сухо Вайс, — ты окажешься виновником гибели сотен, тысяч людей. Твой дядя для нас сейчас источник тех сведений, при помощи которых мы сможем спасти сотни тысяч… Подожди, — остановил он Генриха, — сейчас все станет ясным. Скажи, поступали к Вилли приказы о списании с довольствия каких-нибудь лагерей?
— Да, недавно, кажется, в Дахау, в Линдсберге, Мюльдорфе и еще где-то.
— Установи точно! Дело в том, что сейчас готовится операция по уничтожению заключенных. Те лагеря, что назначены на первую очередь, соответственно снимаются с довольствия. Понял?
— Да.
— Сегодня сможешь узнать, примерно к вечеру?
— Да.
— Ну вот и все.
— Подожди, — попросил Генрих. — Но ведь это не «все». Как ты любишь этого слово «все»! Надо сделать еще что-то главное, чтобы спасти людей.
— Это возлагается на боевые группы.
— А я?
— Что — ты? Ты делаешь огромное дело.
— Нет, — возразил Генрих. — Нет. Я тоже должен быть там, где ты. Обещаешь?
— Ладно, — сказал Вайс. — Это мы еще обсудим.
Зубова Вайс в первый момент даже не узнал: по улице к мосту свидания шел сутулый человек, плохо побритый, с почерневшим лицом, на котором острыми выступами обозначались скулы.
Выслушав Вайса, Зубов оживился.
— Люди? Есть! И четыре немца — тоже из лагерников. — Добавил несколько виновато: — В свободное от работы время выходил с ними на операции. Народ в боевом отношении грамотный.
— Оружием обеспечены?
— Еще как! Можем продать излишки.
— Так вот, с этого момента, — сказал Иоганн, — чтоб тише воды… Только быть в готовности номер один.
— Ясно! — сказал Зубов.
Вайс положил руку на его плечо.
— Ты, старик, держись.
— Трудно мне, — пожаловался Зубов. — Если б хоть жить не в ее доме. Кажется, всюду ее вижу… Ноет, как зуб. — Попросил: — Может, можно съехать, а?
— Нельзя, — сказал Вайс.
— Значит, терпеть?
— Да, — сказал Вайс.
Очевидно убедившись после разговора с Бернадоттом в полной безнадежности всех попыток произвести Гиммлера в сан нового фюрера, Шелленберг не придавал уже никакого значения «особой группе», в которую входил и Вайс. И хотя эта группа отлично справилась с задачей тайной эвакуации лиц, освобожденных из лагеря по спискам Бернадотта и Мюзи, ее сейчас включили в состав другой группы СС, занятой всецело разработкой планов и техники истребления заключенных, а также иностранных рабочих на секретных объектах.
Работая в этой общей, расширенной группе, Вайс сумел ознакомиться со списком уполномоченных СД, которые направлялись в лагеря для общего руководства операцией. Сократить число лиц, благополучно прибывающих к месту назначения, должны были боевики.
Кроме того, используя бланки, образцы печатей, подписей, различные секретные грифы, добытые Вайсом, удалось изготовить приказы, отменяющие «эвакуацию лагеря» на известный срок или впредь до особого распоряжения. Эти приказы доставляли в лагеря «курьеры» из числа боевиков-немцев или таких, которые в совершенстве знают немецкий язык. Обычно подобные приказы привозили офицеры СС или чины гестапо. Значит, прибыв в лагерь, боевики не могли его сразу покинуть, как это положено рядовым. Чтобы не вызвать подозрения, им приходилось пользоваться некоторое время гостеприимством лагерной администрации. Но каждый час пребывания в лагере угрожал смертью.
Двенадцать уполномоченных СД должны были вылететь через три дня в районы Западной Германии и руководить там уничтожением лагерей.
Штутгоф, получив эту информацию от Вайса, сказал ему через день, что союзники предупреждены и их истребительная авиация будет в воздухе. Но если германскому транспортному самолету с уполномоченными СС все же удастся благополучно совершить посадку, предотвратить с земли дальнейшее будет невозможно.
Сразу же после вторжения союзников на Западе специальные отряды «коммандос» начинают охотиться за научно-исследовательскими материалами, за самими исследователями, патентами и технической документацией. Других указаний они не имеют. Эта охота за документами и людьми носит наименование «Пеипер-Клипс». И хотя среди «коммандос» есть группы, которые, без сомнения, могли бы предотвратить бойню в концлагерях, приказа на это им не дадут. Как быть?
Вайс сказал:
— В состав пассажиров секретного рейха мы никого включить не можем: список подписан Гиммлером и Кальтенбруннером. Но экипаж формируется только в день вылета, и люди не знают друг друга. Можно сделать следующее: я приеду на аэродром к дежурному гестапо и вместе с ним займусь проверкой экипажа. К одному из его членов я вызову подозрение и сниму его с полета. Если понадобится, соединю дежурного с Дитрихом — тот скажет то, что я ему скажу. Времени будет в обрез, дежурный начнет волноваться, и если в это время поблизости окажется наш человек, специально подготовленный, я проверю у него документы, которые не встретят с моей стороны возражений. Члены экипажа имеют парашюты. Он сможет открыть люк и выпрыгнуть, после того как установит мину. Другого пути не вижу.
— Но этот человек должен быть летчиком, иначе он сразу разоблачит себя.
— Да, конечно, я ведь и говорю: специально подготовленный.
— Но у нас таких нет.
— Может, в группе Зубова?
Когда Вайс обратился к Зубову с этим вопросом, тот радостно заявил:
— Я же в осоавиахимовской школе учился, ходил уже самостоятельно и в воздух, без инструктора, через час — и был бы пилот.
— И этого часа не хватило?
Зубов сконфузился.
— Да, понимаешь, пришили воздушное хулиганство за преждевременное чкаловское пилотирование. Словом, за бреющий рядом с поездом пострадал. — Ухмыльнулся хвастливо: — Пассажирам понравилось: платками из окон махали, я одним глазом наблюдал.
— Слушай, — сказал Вайс, — этот полет, ты понимаешь…
— Здрассте! — прервал его Зубов. — Я же бессмертный. К тому же у меня свыше двадцати прыжков с парашютом, это моя главная гарантия. Не беспокойся, великолепно выживу.
Документы для Зубова достала Надя. Передавая их Вайсу, она сказала:
— Только нужна другая фотография. — Добавила: — А так документы очень хорошие. — Попросила: — Но, если можно, верните сегодня же: я должна положить их обратно.
— А если не удастся?
Надя подняла на Вайса глаза, сказала тихо:
— Папе это было бы особенно тяжело, после того как мы уже потеряли маму.
Узнав о том, что операция поручена Зубову, профессор недовольно поморщился.
— Я не сомневаюсь в авиационных способностях товарища Зубова, но хулиганить на «У-два» — это одно, а водить большой транспортный самолет — другое. — Добавил: — Я решительно против.
— А если бортмехаником?
— Он же незнаком с конструкцией немецкой машины. Завалится!
— Слушайте, — сказал Вайс. — Борт-стрелок!
— Это, пожалуй, подойдет.
И профессор закончил уже совсем другим тоном:
— Самое замечательное — это то, что он имеет опыт парашютных прыжков. Посылать другого — значило бы на верную гибель.
Все получилось гораздо проще, чем ожидал Вайс.
Вызвав к дежурному гестапо членов экипажа для дополнительной проверки, установив по армейским книжкам, кто из них борт-стрелок, Вайс подозрительно глянул на этого человека и с величайшим напряжением удержал на лице озлобленно-обыскивающее выражение.
Низкорослый, коренастый малый, на которого он смотрел, подойдя вплотную, дохнул на него запахом такого водочного перегара, что Вайс испытал чувство восторга.
— Свинья! — закричал Вайс. — Свинья и трус! Нахлестался перед вылетом. — И, обращаясь к дежурному гестапо, сказал: — Это преступная небрежность с вашей стороны. — Приказав членам экипажа удалиться, спросил: — Что вы намерены делать?
— Я сейчас вызову другого человека.
— Сколько на это потребуется времени?
— Двадцать минут, не больше.
— Самолет должен вылететь через двенадцать минут: его будут сопровождать истребители, они уже, наверное, в воздухе. Вы сорвали задание чрезвычайной государственной важности.
Дежурный стоял вытянувшись, бледный, губы его высохли, он их облизывал.
