«20 августа 1944 г. ... Самыми памятными событиями в деятельности авиации в августе 1944 г. были удары по Констанце и Сулине... В них участвовало 317 самолетов...»[17]
«Главный удар по военно-морской базе нанесли два полка пикирующих бомбардировщиков по 29 самолетов в каждом... Истребительное сопровождение включало пять групп непосредственного прикрытия, группу расчистки воздушного пространства и две группы воздушного боя... Впереди ударных групп на самолете Пе-2 летел командир соединения Герой Советского Союза полковник И. Е. Корзунов...
... Первая ударная группа (40-й авиаполк, ведущий подполковник С. С. Кирьянов) нанесла удар с севера, вторая ударная группа (29-й авиаполк, ведущий подполковник А. П. Цецорин) действовала с южного направления.
Во время захода пикировщиков на удар два прорвавшихся Me-109 пытались их атаковать, но были отбиты истребителями Авдеева. Один «мессершмитт» получил повреждения, другой с резким снижением ушел в западном направлении...
В результате действий авиации были потоплены две подводные лодки, эсминец, танкер, 5 торпедных катеров, несколько барж и более 20 других плавединиц, а также взорван склад горючего, разрушены портовые сооружения. Повреждения получили 3 подводные лодки, канонерская лодка, минный заградитель, два эсминца и другие корабли.
Наши потери составили два самолета: бомбардировщик Пе-2 и истребитель Як-9...»[18]
«В 9 час. 41 мин. 20 августа со своих аэродромов произвели вылет главные силы 13-й пикировочной авиадивизии во главе с командиром дивизии Героем Советского Союза И. Е. Корзуновым...
Второй колонной шел 29-й авиаполк (ведущий подполковник А. П. Цецорин). Каждую колонну полка замыкали ударные группы истребителей прикрытия...
Удар пикирующих бомбардировщиков производился шестерками с высоты 3000 метров при скорости 320 км/час».[19]
Об этом налете сообщило и Совинформбюро.
Маширов вел себя в высшей степени достойно. Страшная, многослойная зенитная оборона никак не смутила его. Он был воплощение невозмутимости, воинского долга. Хамид украдкой поглядывал на его лицо — суровое, сосредоточенное. «Выдержка у товарища! — удовлетворенно подумал штурман. — Вокруг такое творится, а он вроде и не замечает ничего. Опять мне толковый командир попался. Опять повезло».
Нет, не так уж хладнокровно воспринял Петр Маширов свое боевое крещение. Внутренне он волновался и очень сильно. Он только внешне не выдавал своего волнения. Да и мудрено было не испытывать страха. Все небо в разрывах зенитных снарядов... Вот по курсу вспухает огненно-черный ком... второй... третий!.. Руки так и просятся повернуть штурвал в сторону, изменить курс... А нельзя! Полк возглавляет подполковник Цецорин, надо следовать за ним. Приказ — бомбоудар с пикирования. Высота 3000 метров.
Держаться... Во что бы то ни стало держаться заданной высоты!..
Пот заливает лицо, по спине — шустрые ледяные струйки...
— Подходим к Констанце, командир! — раздается в шлемофоне голос штурмана. — Будем пикировать сразу после шестерки Цецорина...
— Два «мессера» справа, со стороны моря! — передает по СПУ стрелок Миша Шаталин.
— Если справа, то почему же со стороны моря?.. — удивляется Маширов и тут же осекается. Как же это он так опростоволосился? Ведь нашему полку приказано атаковать порт Констанца с юга. Все-таки сильно волнуюсь. Забыл даже, что полк пролетел мористее Констанцы и развернулся на сто восемьдесят!.. — Как там «мессера», что молчишь, Шаталин?!
— Ложная тревога, командир. Их наши ястребки погнали. Один дымит.
— Порядок.
С высоты три тысячи метров констанцский порт выглядит игрушечным. И кораблики в нем тоже игрушечные, совсем с виду не страшные. Но эти «игрушечки» исполосовали небо разноцветными трассами, белыми, черными шапками разрывов зенитных снарядов. Порт и город изрыгают море огня.
— Командир, — успокаивающе говорит Хамид, хотя и сам весь в испарине. — Ихние зенитчики зря гитлеровские пайки лопают. Шуму много, а...
— Не отвлекаться, штурман! — приказывает командир.
— Есть — не отвлекаться! — отзывается Хамид и мысленно добавляет: «А ты все-таки не железный, командир. Волнуешься».
Над портом завеса дыма, гари, языки пламени. Тут уже поработал 40-й полк. Надо только добавить. 40-й пришел с севера, у него короче путь. В кабине явственно ощущается запах гари, взрывчатки зенитных снарядов, рвущихся вокруг пикировщиков. Кораблики расползаются в разные стороны в тесном порту, иные сталкиваются...
Головная шестерка командира полка Цецорина начинает пикировать...
— Приготовиться! — говорит Хамид, приникая к прицелу «ОПБ-1МА» — этакой метровой трубе, вмонтированной в днище пилотско-штурманской кабины.
— Решетки, командир!..
Пе-2 устремился в почти отвесное пике. Стрелка альтиметра стремительно убегает влево... 2500... 2000... 1500 метров...
— Сброс, командир!.. Жми... Жми на кнопку сброса!
Маширов, спохватившись, нажимает на кнопку... Самолет с воем выходит из пике.
— Разворот сто восемьдесят! — подсказывает штурман. Он понимает, что опытный летчик выполняет свой первый боевой вылет. Нервы напряжены до предела. Иной раз происходит какое-то внутреннее замыкание, человек не сразу уразумевает команду. Поэтому Сарымсаков и подал команду «сброс» на секунду раньше. Первый боевой!.. Вот пройдет время, накопится опыт, тогда все станет на место. Главное, что командир с характером.
Новые клубы дыма заволокли порт... Какой-то корабль горит... Кто его?.. Черт его знает... Еще один... Ага! Начали рваться бензохранилища! Порядок!
— На обратный курс, командир... Все нормально... Правее. Станем замыкающими в правом пеленге, а там переключимся на внешнюю связь.
...Маширов вел на базу «Петлякова» и улыбался. Хоть и устал донельзя, а настроение восторженное.
... Вечером, после ужина, перед тем как лечь спать, Хамид сказал Маширову:
— Спасибо тебе, командир.
— За что? — не понял Петр и от неожиданности даже приподнялся с топчана.
— Все делал, как полагается. А ведь первый боевой! Нервы у тебя как канаты.
Маширов тихо рассмеялся.
— Ничего смешного я не сказал.
— Да у меня, Хамид, все тряслось внутри, как заячий хвост. Просто вида не подавал. Все как в тумане. И тебя слышал, словно уши у меня ватой заложены.
— А ты думаешь, что я не боялся? Только психически ненормальные люди ничего не боятся. Чувство страха каждому человеку от природы дано.
— Это верно, Хамид.
— А ты держался просто здорово. Работал как часы.
— Со сбросом бомб замешкался.
— Какую-то секундочку. Так я ее и учел.
— Ну и хитрюга ты, Хамид! — воскликнул Петр и рассмеялся. — Значит, все же заметил, что меня мандраж одолевает?
— Мандраж — это когда человек за свою шкуру трясется. А ты ведь за экипаж тревожился, как бы нас не угробить. А это не мандраж, а волнение, вызванное чувством ответственности. К тому же первый боевой.
— Знаешь, Хамид, я сейчас себя совсем другим человеком чувствую. Ну служил я на Дальнем Востоке. Понимал: нужное дело. Всякое может произойти на Тихоокеанском побережье. А совесть все-таки грызла. Там, на Западе, твои товарищи-бомберы кровью умываются, а ты в тылу прохлаждаешься!..
— Кому-то надо и дальние рубежи охранять, Петр.
— Но почему именно я должен, а?
— Ты же ревнитель Уставов. А что в них сказано, а?.. Приказ начальника — закон для подчиненного! — Хамид лукаво улыбнулся.
— Да ну тебя! — отмахнулся Петр. — Я же от души... Делюсь с тобой.
— Уж и пошутить нельзя.
— Тебе бы все шутить! — Так вот, скажу по-дружески: если бы не удалось на фронт вырваться, я... Я даже не знаю, что бы со мною сталось! Ну как людям после войны в глаза смотреть?!.. Добро бы больной, увечный какой, а то сил ведь некуда девать!.. Одно смущает. Я ведь в полку стажер, практикант, так сказать. Кончится стажировка, станут назад отзывать... А не поеду — и все тут!
— А как же Устав? — вновь не удержался Хамид и рассмеялся.
Рассмеялся и Маширов.
— А есть еще документ, превыше Устава — Конституция. А в ней сказано: «Защита Отечества...» и так далее. Останусь в полку — и баста!
— Оставайся, командир, оставайся. Я лично — «за».
Петр Маширов положил на тумбочку папиросу, которую так и не закурил, увлеченный взволнованной его беседой. Сказал:
— Однако пора и на боковую. Рано утром опять вылет на Констанцу. Разведка погоды, промер ветра. Спать, спать, штурман, ветеран полка!
ГЛАВА XI. 21 АВГУСТА 1944 ГОДА
Возвратившись из разведки, Маширов зарулил самолет к капониру, расстегнул замок лямок парашюта и, очутившись на жухлой травке, спросил Хамида:
— Сколько же времени мы летали над курортными местами, штурман?
— Два часа семнадцать минут.
— Прямо-таки курорт!.. Морс тихое, ласковое, солнышко светит. А в небе ни единого «мессера». Постреляли зенитки корабельные чуток, проформу соблюдая.
