— Коменданта — наповал. Старосту и еще какого-то немца убило на месте. Только начальника полиции чуть живого увезли в госпиталь. Должно быть, к тому врачу. А от Гриши нашего и следа не осталось. Говорят, он опоясался взрывчаткой…
— Поди знай! Мы-то считали его шебутным, а на деле он вон какой отчаянный оказался! — восхищенно отозвался дед Игнат. — Его мать сказывала, что накануне заходил к ним Кирилл Агеевич и долго о чем-то говорил с Гришей. Шукал я танкиста у всем силе, да нема его. Должно быть, знал солдат, что Григорий собирается сделать. Оттого, видать, теперь и скрылся…
— Может, и так, — заметил Ларионов, высоченный партизан-здоровяк в немецком кителе. — А парень-то был орел настоящий!
— Да! Такое на века запомнят люди, — поддержал другой партизан.
— Это верно, товарищи, — заключил молчавший до сих пор командир разведчиков старший лейтенант Антонов. — Но сейчас надо подумать вот о чем: боюсь, что фашисты в отместку спалят село и уничтожат всех жителей…
— И мы так-то думаем, — перебил его дед Игнат. — Но то будет ли, нет ли — еще неведомо, а вот Бугримовичам беды не миновать, ежели начальник полицаев смерти избежит. Катьке тогда тоже не сдобровать. Это уж точно! Ведь он, поди, не запамятовал, что Григорий Бугримович зимой молил его не отправлять Катьку в Германию, обещал жениться на ней… Это уж сволота такая, что может все припомнить!
— А не пустить ли в расход того полицейского начальника вместе с врачом — мадьяром или. кто он там, черт его батьку знает?! — заметил Ларионов.
— Верно! — отозвался один из разведчиков. — Чего чикаться с ними!
Антонов испытующе посмотрел Кате в глаза. Девушка почувствовала, что партизаны чего-то ждут от нее, возлагают на нее какие-то надежды. Она неопределенно пожала плечами, застенчиво смахнула со щеки слезинку и неторопливо, но твердо сказала, что готова выполнить любое поручение.
— Задание, которое дадим вам, Катюша, нелегкое, — сказал Антонов, продолжая пристально разглядывать девушку. — В районный центр сходите?
— Почему же нет? Конечно, схожу.
Взвешивая каждое слово, стараясь предусмотреть все обстоятельства, Антонов изложил задачу. Договорились, что на предварительную разведку в районный центр, где находится госпиталь, пойдет Катя, а связным на это время будет дед Игнат.
Уже через несколько дней старик пришел к партизанам с первым донесением. В нем Катюша сообщала, что лечащий врач пообещал «в скором времени поставить на ноги начальника полиции», а тот грозится после выздоровления «не оставить в селе ни одной живой душн».
Теперь партизаны уже не сомневались в том, что в селе вот-вот будет учинена кровавая расправа.
Партизан Ларионов вновь заговорил о том, что надо поскорее убрать начальника полиции, а заодно и врача.
— Точно! — поддержали его разведчики. — Не то будет поздно…
Через несколько дней связной пришел с новым донесением. Катя передавала, что какой-то подвыпивший раненый эсэсовец учинил в госпитале скандал по поводу того, что местные полицейские приносят своему начальнику фрукты и прочее: а ему, «чистокровному арийцу», не оказывают никакого внимания. Кончилось тем, что разгневанный гитлеровец нанес начальнику полиции несколько ударов табуреткой по голове и тот, не приходя в сознание, умер. «Так что в отношении начальника полиции, — писала Катя, — все в порядке».
Партизаны рассмеялись. Но дед Игнат почему-то оставался сумрачным.
— Почитайте, почитайте далее, — многозначительно кивнул он на бумагу.
Веселое настроение разведчиков сменилось недоумением и возмущением, когда из донесения Катюши стало известно, что доктор, лечивший фашистского коменданта и начальника полиции, вовсе не мадьяр и не бельгиец, а русский военный врач Евгений Морозов.
— Что ж получается, братцы? — негодовал Ларионов. — Мы бьем фашистских гадов, а если не удается сразу прикончить, так этих бандитов возвращает в строй наш «аполитичный» сукин сын?!
Из донесения и рассказа связного было ясно, что немцы полностью расконвоировали русского доктора, оказывают ему большое доверие.
Между прочим Катя Приходько еще сообщала, что Морозов иногда оказывает медицинскую помощь местным жителям и, как врача, его очень хвалят.
— Это же не какой-то темный лапотник, а человек грамотный! Значит, сознательно пошел на службу к фашистам! — с возмущением говорил один партизан.
— Шкурник! Небось, мечтает о собственном кабинете с частной клиентурой… — поддержал другой.
Прощаясь со связным, командир разведывательной группы старший лейтенант Антонов просил передать Катюше и подпольщикам, с которыми она установила контакт в райцентре, что предателя Морозова надо убрать и что если для этого нужна помощь партизан, то они ее окажут.
Через несколько дней в расположение партизан неожиданно пришла Катюша. Она сообщила, что Морозова можно захватить живым. Он, оказывается, собирается жениться на лаборантке госпиталя и вместе с ней каждую субботу ездит к ее родителям в село, расположенное в двадцати километрах от районного центра.
— Там у нее отец и мать, — рассказывала Катюша. — Отец — мельник. У них Морозов ночует, а в понедельник рано утром мельник отвозит их обратно в госпиталь. Для этой цели местный староста по указанию немцев каждый раз снаряжает возок.
— Пристроился, мерзавец, неплохо! — зло заметил Ларионов.
— Да! За «спасибо» таких благодеяний от гитлеровцев не дождешься! — добавил Антонов — Что ж! Придется заняться этим прихвостнем…
Старший лейтенант решил захватить Морозова. Помимо желания воздать ему должное за предательство он рассчитывал получить от него ценные сведения о противнике, в частности, об аэродроме…
В ночь под воскресенье девять партизан-разведчиков на трех подводах подкатили к опушке леса, в километре от которого темнели постройки села. К селу направились пешком, оставив подводы на опушке. По мере приближения к селу пряный аромат трав постепенно сменялся запахами сена и навоза. Лишь щелканье кузнечиков нарушало тишину, оно сопровождало шедших гуськом партизан вплоть до изгороди, неожиданно выплывшей из темноты.
Убедившись, что вышли к крайнему дому, разведчики направились задворками к центру села, отсчитывая одну за другой крестьянские усадьбы. Четырнадцатая от края, как объяснила Катюша, и будет усадьба мельника. Недалеко от нее в большом деревянном здании бывшей школы помещалась немецкая комендатура, а напротив — штаб местной полиции. Разведчики продвигались к выглядывавшему из темноты дому с высоко приподнятой крышей.
Бесшумно разведчики проникли в огород, пробрались во двор. Теперь надо было действовать быстро и, главное, без малейшего шума. Катя предупредила, что улица здесь патрулируется полицейскими, а ближе к центру села — немцами.
Не теряя ни минуты, партизаны приблизились к дому, прислушались, заглянули в щели ставней. Внутри тихо и темно. Входная дверь заперта.
— На засов, — прошептал разведчик, копошившийся у двери.
Но пока Антонов выставлял наблюдателя за улицей и устанавливал пулеметный расчет на случай, если придется отходить с боем, разведчики мастерски, почти без скрипа открыли дверь. Из сеней пахнуло запахом квашеной капусты и ароматом свежевыпеченного хлеба. «Еще бы! — подумал Антонов. — Хозяин — мельник. Как же не встретить будущего зятька свежим хлебом!»
Едва разведчики приоткрыли дверь из сеней в комнату, как раздался испуганный голос хозяйки:
— Кто тут?
— Свои, тихо! — шепотом поспешил ответить Антонов и, включив электрический фонарик, скользнул лучом света по комнате.
— Не шуметь! — басовитым шепотом повторил Ларионов, приблизившись с включенным фонариком к лежащему с открытыми глазами человеку.
По описанию Катюши — Морозов молодой блондин с властным лицом, а этот пожилой, черноволосый с проседью на висках. «Вероятно, он и есть мельник», — подумал Антонов. Проснулась и его дочь. В ее постели оказалась девочка лет восьми — девяти, о существовании которой в донесениях Кати Приходько не упоминалось.
Разведчики обыскали хату, но… увы! Никого больше не нашли.
— Где врач? — спросил Антонов сидевшую на постели дочь мельника.
— Какой еще врач? — раздраженно ответила та вопросом на вопрос.
— Не прикидывайтесь! «Какой?!». Тот, что в госпитале работает…
— Жених! — пробасил Ларионов.
— Нет здесь ни врачей, ни женихов… Ищите, если не верите, — со злой решимостью ответила дивчина, метнув недружелюбный взгляд на здоровяка в немецком кителе.
— Скрываешь! — вспылил Антонов. — Пеняй на себя… А ну, братва! Не иголка же этот доктор. Пошарьте хорошенько, загляните в подпол, на чердак, во все уголки!
В хате воцарилась тишина. Слышны были лишь мерное тиканье ходиков, шорохи в подполе и в сенях да порывистое дыхание девочки. Антонов подошел к постели, осветил фонариком девочку. Она дрожала, как в лихорадке, таращила испуганные черные глаза, точно ожидала, что сейчас ее схватят, ударят.
