Костя слушал, и все у него внутри радостно пело.
— Ой, Верка, а мы-то думали!..
— Плохо вы думали!
— Ты просто молодец! И сегодня на панихиде вела себя, как настоящий революционер!
— Революционер! А где обещанные шишки?
— Знаешь, я для тебя на сеновале самые крупные спрятал! — И Костя побежал к сеновалу…
Глава семнадцатая
Вера Горяева
Вечером Ленька и Шурка сидели на старом курятнике под навесом во дворе Лежанкиных. Размахивая руками, Ленька с жаром рассказывал о школьной панихиде.
— Это я все придумал! Вот клянусь, что я. Если директор и Филаретка против тебя пошли, надо же им насолить. Сначала хотел гранату бросить в учительскую. Залез бы на подоконник и оттуда ка-ак…
— А граната у тебя есть? — остановил его Шурка.
— Граната! Ее у семеновцев можно стащить или у япошек. Да не в гранате загвоздка. В учительской от разрыва могла пострадать Лидия Ивановна — вот беда!
— Что же было потом?
— Задумался я как буржуйчиков шугануть. Дай, думаю, сорву уроки закона божия, чтобы небу было жарко. Ну, натравил ребят, началась заваруха. Забегали у меня директор с Филаретом…
Хотя Эдисон и знал, что Ленька привирает, но этот рассказ вернул ему хорошее настроение. Вот почему, когда под навес пришли Костя с Васюркой, а за ними Пронька и Кузя, изобретатель встретил их, как прежде, весело:
— Есть дело, милорды!
Он изложил свой план: выйти по двое на улицы Заречья и сорвать все объявления японского генерала. Один работает, другой стоит на карауле. Чтоб скорее сдирать бумагу со стен и заборов, Шурка собрал несколько обрезков от железных обручей.
— Надо бы и Веру взять! — предложил Костя.
Ленька запротестовал.
— Опять ты с этой бабой!
Уж не раз хотелось Косте отучить Индейца говорить так о Вере. И сейчас у него чесались кулаки, но ребята могли что-нибудь подумать, поэтому пришлось действовать только словами:
— Ты, Ленька, самый настоящий граф Трепачевский! Знаешь, Вера какая! Может, лучше тебя и лучше всех нас. Мы как называемся? Тайные революционеры и подпольщики! А скрываться — и то не умели. Вера все видела и все про нас знала. И в бане нас выследила, и записку написала: «Хие-пло вы льщики-подпо»… А ты…
— Заливай больше! — не верил Индеец.
Костя возмутился:
— Да Вера мне сегодня все рассказала!
Пришлось подробно объяснить, какой разговор состоялся у него с Верой.
Шурка спрыгнул с курятника.
— Джентльмены! Мы растяпы! Верка утерла нам нос! Ее надо принять. Жалко, что поздно, а то позвать бы ее.
— Я здесь! — послышался слабый голос то ли в углу навеса, то ли по ту сторону забора.
— Кто это? — оробевший Кузя соскочил с ящика, ударился головой о столб и плюхнулся обратно на свое место рядом с Пронькой.
— Я здесь! — повторилось в темноте. Теперь уже было ясно, что голос звучит под навесом.
— Кто это? — громко спросил Костя.
— Костя, это я, Верка!
— Да где ты? — радостно завопил Костя.
— За поленницей!
— Выходи! — приказал Шурка.
— Я тут застряла… Помогите!
Поленница тянулась вдоль навеса. От стены поленницу отделяло такое узкое пространство, что надо было удивляться, как это Вера втиснулась туда.
Наконец с трудом вытащили ее.
— Леди, как ты сюда попала? — строго спросил Шурка.
— За Индейцем шла, куда он — туда и я. Он к вашему дому, а я через забор в огород и под навес, вы же тут раньше собирались.
— Ты кому-нибудь говорила про нас?
— И не думала!
— А хочешь быть тайным революционером?
— Еще бы!
Шурка спросил, кто за то, чтобы принять Веру? Все были за.
— А ты, Индеец?
— Ладно уж, — отозвался Ленька с курятника.
— У нас не так просто, — пояснил девочке Шурка. — Надо дать клятву. Костя будет говорить, а ты повторяй.
Вера тряхнула косичками.
— Я знаю клятву! Слышала, когда вы знамя закапывали…
Без запинки, как давно заученное стихотворение, она произнесла клятву.
Шурка возобновил допрос:
— Не боишься, что тебя поймают семеновцы или японцы?
— Меня не поймают!
— А если из школы исключат, как меня?
— Все равно не сдамся! Клянусь!
— Пойдешь с нами японские листовки срывать?
— Хоть сейчас! — звонко ответила Вера.
Выходили по двое… Шурка пошел один — ему не было пары…
* * *
Поселок погрузился в темноту. Окна домов были прикрыты ставнями, лишь в узкие щели кое-где проливался свет и узкими полосками-лучами ложился на землю. Только станция, где на фонарных столбах мигали керосиновые лампы, выделялась манящим островком.
Улица, что тянулась вдоль реки, казалась пустынной. Первое объявление Костя и Вера сорвали легко, на заборе оно держалось некрепко. Второе далось труднее. Только подошли к крыльцу макаровской лавочки, из-за угла появился человек с фонарем. Должно быть, какой-то железнодорожник возвращался с дежурства. Подождали, пока он скроется в калитке. Объявление было наклеено на дверях, пришлось пустить в дело скребок. Третье объявление выделялось большим пятном на крашеных воротах купца Потехина. Вера остановилась перед окнами дома, прислушалась. Плотные ставни совсем не пропускали света. Слышались приглушенные голоса, кто-то играл на гитаре. Вера легонько кашлянула, и Костя приступил к работе. Попробовал пальцами — не возьмешь, пробороздил железкой. Во дворе заворчала собака. Перевел дыхание — сердце сильно билось. Еще раз скребнул по листу крест-накрест. Собака громко залаяла, послышался звон цепи и проволоки. Костя начал ожесточенно скрести железкой. За воротами раздались шаги. Звякнула щеколда, в калитке показалась чья-то фигура.
Костя побежал к Вере, а она, не зная, что случилось, бросилась к нему.
— Стой! — закричал мужчина.
Костя бежал по одной стороне, Вера — по другой. Позади себя девочка слышала гулкий топот и хриплое дыхание. Она вскочила на забор, но тут с ее головы слетела вязаная белая шапочка…
Встретились у ворот горяевского дома. Вера кралась вдоль забора. Костя тихо окликнул ее. Девочка всхлипнула.
— Ой, я попалась! Он подберет шапочку!
— Ерунда! — успокаивал Костя, еще не понимая, что случилось…
* * *
Семеновская контрразведка предложила железнодорожной администрации направлять смазчика Горяева в поездки обязательно с бригадой кондуктора Кравченко. Начальник станции Блохин дал слово лично следить за выполнением этого указания.
В ту ночь Горяев и Кравченко сопровождали чехословацкий эшелон, шедший на восток. Ехали на тормозе последнего вагона. Оба стояли, навалившись на заднюю невысокую стенку, и смотрели, как проносились темные горы, долины, мосты, тускло сверкнув в темноте, исчезали речки, огни на перегонах. Только луна не отставала от поезда, выехали — была над головой, едут больше часа — она все тащится следом, точно красный фонарь хвостового вагона. Горяев бросил окурок, он сверкнул в воздухе, как паровозная искра, и погас.
— Так вот, сосед, — заговорил Горяев, присаживаясь на свой сундучок, — доложил я по начальству, как ты наказывал. Мол, у Тимофея Кравченко собираются иногда мужики и бабы зареченские, а он читает им толстенную книгу. На ее обложке крест золотой и слово: «Библия». Баптист, мол, один к нему давненько похаживает, в свою веру кондуктора обратить хочет. Разговор все при Иисуса Христа идет, про то, что сын божий вот-вот на землю явится и будет чинить суд праведный. Вот в таком духе…
— Так, так! — одобрял Кравченко, посмеиваясь в усы.
Он тоже опустился на свой сундучок.
— Ты им скажи: Тимофей Кравченко книжку из Читы привез. Называется «Мученики Колизея» — про то, как людей когда-то истязали за веру христианскую. Тоже для чтения…
— Это я скажу, сосед! — Горяев откинулся к стене и как будто задремал. Вагон сильно качало. Голова смазчика моталась из стороны в сторону. Но вот он открыл глаза и снова заговорил…
…Семеновцы взяли на заметку учительницу Лидию Ивановну. Толкуют, что будто она научила старшеклассников «панихиду» устроить, вроде как протест. Больше всех напугался директор. Заседал педагогический совет. Решили никого не наказывать, но во всех классах сделать внушение. Филарет настаивал на исключении группы учеников, но его на этот раз не поддержали, считая, что изгнание учеников вызовет у жителей поселка нежелательные разговоры и действия. Шурку Лежанкина обратно не примут.
— Родительский комитет, как ты советовал, подавал прошение директору. Отказал!
— Надо Шурку пристроить, — сказал Кравченко.
* * *
Утром в школе Володька Потехин рассказывал, что ночью к ним в дом ломились воры, но украсть ничего не успели, так как собака разбудила хозяина. Отец догонял воров, но не догнал. Одна бандитка потеряла свою шапочку, по этому вещественному доказательству скоро будет раскрыта вся шайка…
На уроке Костя наблюдал за Верой. Она сидела бледная, за ночь осунулась — видно, плохо спала. На перемене Костя пытался успокоить ее, хотя и сам не знал, чем все это кончится. Вера боялась, что в класс ворвутся японцы и заберут ее.
