Гоуска добавил, что его друзья уже обращались с этой просьбой к господину Сойеру. Мистер Сойер обещал подумать, но думает он что-то слишком долго. А политическая ситуация требует быстрых действий.
— Я вам тоже не обещаю скорого ответа, — сказал Прэн. — Это большая волокита, связанная…
— Я понимаю… Все понимаю! — прервал его на полуслове Гоуска. — Дело упирается в неизбежные расходы…
— Совершенно верно, — подтвердил Прэн.
— Но я еще раз обращаю ваше внимание на то, что это люди весьма состоятельные и все расходы они, конечно, примут на себя. В этом не может быть сомнений. Если вы не возражаете, я могу их представить вам.
— Нет, нет, — торопливо отказался Прэн и даже, предостерегая, поднял руку. — В этом нет никакой нужды. Я предпочитаю иметь дело лично с вами.
Удовлетворенный таким оборотом дела, Гоуска благодушно засиял улыбкой.
— Я вас понимаю и могу сейчас же передать вам все необходимые документы. Они при мне. — Он полез в карман пиджака, вынул объемистый пакет, перетянутый резинкой, и положил его на стол. — Здесь и паспорта, и все, что полагается. Когда прикажете зайти?
— Дня через три, не раньше, — ответил Прэн.
Гоуска раскланялся и вышел.
Когда гость удалился, Прэн заглянул в пакет. В нем, кроме паспортов, лежал чек на Чикагский банк на десять тысяч долларов.
Паспорта он положил в ящик стола, чек — в карман. Потом подошел к телефону и набрал номер.
— Хелло! Это ты, Эльвира? Необходимо тебя видеть… Да, я, Роберт… Буду ждать в «Альгамбре»… В твоем распоряжении сорок минут…
2
Снимая корку с апельсина, Прэн внимательно слушал Эльвиру. Предметом сегодняшнего разговора был Гоуска. Она охарактеризовала его с положительной стороны. Гоуска — представитель фирмы «Колбен-Данек» в балканских странах; безусловно, человек солидный, располагающий широкими связями в промышленных влиятельных кругах.
Эльвира по-прежнему чувствовала себя легко и свободно в обществе Прэна. Она уже не жаловалась на новые отношения, сложившиеся между ней и американцем. Вначале характер их угнетал ее, а потом она приспособилась и свыклась. Во всяком случае поручения Прэна не шли ни в какое сравнение с поручениями брата. Они не только не затрудняли, но даже интересовали ее. А самое главное — личные доходы ее значительно увеличились.
— У нас в «Амбаси» за последнее время появилось много новых гостей, — рассказывала Эльвира. — В большинстве немецкие евреи. Хотят бежать из Чехословакии, просят содействия, предлагают большие деньги.
Это не являлось новостью для Прэна. У генеральных консульств росли очереди за получением виз. Права на выезд добивались крупные еврейские дельцы, в свое время бежавшие из Австрии и Германии и сделавшие в Праге вынужденную остановку; чешские богачи, связанные с западом; социалисты различных оттенков, пытающиеся подражать Бенешу; чешские легионеры, возлагавшие надежды на генерала Прхалу, якобы формировавшего какие-то военные соединения в Польше. Просторные помещения иностранных посольств были забиты представителями буржуазных кругов, имеющими счета в заокеанских банках. Немало толклось здесь людей, не желающих встречаться с организаторами «нового порядка».
Прэн знал, что англо американские правящие круги были заинтересованы в спасении некоторых политических деятелей Европы и представителей буржуазии, строя на этом далеко идущие планы. Вместе с этим шла открытая торговля визами. Скупались за бесценок золото, серебро, дорогой хрусталь, французские гобелены, фамильные сервизы, пушнина, ковры, уникальный фарфор, картины знаменитых мастеров, антикварные редкости.
— Может быть, Эльвира тоже хочет подработать на этом? — спросил Прэн с улыбкой.
— Ты угадал. Глупо упустить такую возможность. Посуди сам, дорогой: визы предлагают аргентинцы, парагвайцы, португальцы, кто угодно.
Это не шло вразрез с планами Прэна. Действительно, упускать удобный случай не имело никакого смысла.
— Что ж, я не возражаю, — согласился он. — Договоримся так: от четырех до пяти ежедневно будем встречаться в правом зале кафе «Коруна», наверху. Ты будешь подыскивать подходящие кандидатуры и подробно рассказывать мне о них.
— А не лучше ли действовать через Гоуску?
— Почему?
— Так удобнее. Я буду всех желающих сводить с ним, а он сумеет направить разговор в нужную сторону.
— Пожалуй… Ты умница. Кстати, что это за господин провожал тебя позавчера?
Эльвира нахмурила брови, припоминая.
— Ты имеешь в виду, очевидно, врача Милаша Нерича. Интересный мужчина. Он подданный его величества короля Югославии.
— Постой! Этого Нерича я, кажется, встречал еще весной тридцать седьмого года в Карлсбаде. Он там был вместе с югославским военным атташе Драже Михайловичем.
— Возможно. Нерич друг моего брата.
— Личный друг или по службе? — допытывался Прэн.
— Они давно знакомы, еще со студенческих лет.
— Хм… Интересно. А ты не можешь рассказать мне о Нериче поподробнее — ну, хотя бы о его взаимоотношениях с братом?
— Могу… Но если об этом узнает Мориц, мне несдобровать. У него в последнее время одна неприятность за другой.
— Не волнуйся, — успокоил ее Прэн. — Мне нет никакого смысла ставить тебя в ложное положение. Итак, рассказывай! — Он вооружился ручкой и раскрыл записную книжку…
Спустя примерно час Прэн вышел из «Альгамбры». Газетчики бежали по улицам, выкрикивая звонкими голосами:
— Новый президент Гаха!
— Правительство Сыровы ушло в отставку!
— Бенеш прислал из Лондона поздравительную телеграмму по случаю избрания Гаха президентом!
— Итальянцы требуют удовлетворения своих территориальных претензий!..
Як Блажек ушел со службы около двух часов ночи. Шеф затянул совещание. И только теперь, после совещания, Ян Блажек окончательно убедился, насколько был прав в своих пророчествах Ярослав Лукаш и он сам во всех своих сомнениях. Шеф недвусмысленно дал понять подчиненным, что между политической полицией республики и немецким гестапо достигнуто соглашение. В чем? Шеф выразился очень мягко: достигнуто соглашение о контактировании работы.
Ян Блажек не мог прийти в себя от негодования. Какой позор! Какая грязная сделка! Сослуживцы, сидевшие рядом с ним, сообщение шефа восприняли спокойно, а некоторые даже выразили удовлетворение. Это еще больше возмутило Блажека, ему было стыдно за товарищей. После совещания, ни с кем не попрощавшись, он направился домой. На улицах было почти безлюдно. Запорошенные снегом дома и деревья преобразили Прагу, зимнее убранство молодило ее.
Поровнявшись с центральным входом в «Дейч-Хаус», Блажек заметил среднего роста мужчину с портфелем в руке. Человек словно раздумывал, куда ему идти.
Натренированный глаз Блажека в одно мгновение, подобно объективу фотоаппарата, зафиксировал внешность незнакомца. На нем была мягкая темная шляпа, длинный реглан на верблюжьей шерсти. Но не это привлекло внимание Блажека, а несоразмерно длинное лицо незнакомца, его большой рот и широко расставленные сверлящие глаза.
«Видит бог, — подумал Ян, — я где-то видел этого человека!» И память тотчас же подсказала: «Это Артур Зельц. Он! Я хорошо изучил его по фотоснимкам».
Незнакомец приподнял воротник, закурил и, пропустив вперед Блажека, зашагал за ним следом.
«Нет, это меня не устраивает», — решил Блажек. Пройдя с полсотни шагов, он сделал вид, что поскользнулся, и навзничь упал на тротуар. Затем, охая и кряхтя, принялся растирать якобы ушибленную коленку.
Незнакомец прошел мимо.
«Вот так-то будет лучше», — рассуждал Блажек. Поднявшись на ноги и стряхнув снег с пальто, он последовал за человеком.
Незнакомец слегка прихрамывал на левую ногу, и эта примета окончательно убедила Блажека в том, что перед ним Артур Зельц, немецкий диверсант, трижды ускользавший из рук чешской полиции.
Выйдя на Гибернскую улицу, Зельц перешел на противоположный тротуар и двинулся к вокзалу Масарика.
«Любопытно, под какой фамилией он пожаловал сюда? — размышлял Блажек, ускоряя шаг и сократив расстояние между собой и Зельцем метров до десяти. — В октябре он приезжал, имея швейцарский паспорт, и, кажется, носил фамилию Бонне. А теперь?»
У вокзального подъезда Блажек быстро настиг Зельца, схватил под руку и так сильно сдавил его запястье, что Зельц скривился. Теперь бегство было невозможно.
— Не пытайтесь вырваться, у меня еще никто не вырывался из рук, — шепнул Блажек на ухо Зельцу. — А попытаетесь — будет хуже для вас. Идемте со мной…
В комнате железнодорожной стражи у телефона сидел полицейский. Когда Блажек показал свой значок, полицейский встал, оправил мундир, поясной ремень, и лицо его вытянулось: он ждал приказания.
