Мы снова шли молча. Ча-ча, обняв бесценную банку, Сосед, с гранатой в руке, я, с чистой совестью. Мне было так хорошо, будто какой-то тяжкий груз, который я долго повсюду таскал с собой, спал с моих плеч. Я улыбался.
— А ну, стоять! — на входе в «наш» квартал скомандовал моложавый, но хриплый и прокуренный голос. — Вы откуда, детвора?
— Нормальные люди сначала пароль спрашивают. А если бы вместо слов мы свинцом вам ответили?
— Так, значит, где вы шатались? На марадёрку ходили? — вышел к нам молодой и очень маленький грузный человечек в серой пятнистой форме, с красным и потным, лоснящимся от излишнего веса на отвисших щеках, лицом. — Капитан ФСК России! Расследую случаи мародёрства.
— А это что у вас? — показался следующий контрразведчик. — Трофеи?
— Вы знаете, что за мародёрство есть уголовное наказание? Может, вы на нары захотели, детвора? — не унималось лицо довольного сытной пищей хомячка.
— Вот, — Ча-ча передал ему свою ненаглядную банку, — нашли самогон. Больше у нас ничего нет, мы не мародёры, на задании были. А это, — он с искренним сожалением кивнул на потерянную для себя горючку, — так. Не пропадать же добру.
— Самогонка? И где же в этом городе самогонка сама под ноги бросается? Местечко не подскажете?
— Если надо, подсажу, запросто, — закосил под дурачка Ча-ча.
— Да, и куда вас посылали, тоже расскажешь? Не за Дудаевым ли?
— Я — человек свободный. Куда меня взводный пошлёт, туда я и иду, — съязвил Ча-ча, — но вам ничего рассказать не могу.
— Ну ничего у нас нет. Нам идти надо, — не выдержал Сосед.
— А ты что это такой злой, самый умный что-ли? — брызгая слюной, закипело лицо хомячка.
— Ладно, пусть идут. Что их мучить, они и так, вон, намученные! — второй контрразведчик улыбнулся и, забрав самогонку из рук сослуживца, кивнул нам головой. — С миром!
Мы пошли дальше, а офицеры ФСК притаились в ожидании своих следующих жертв. Работа у них такая.
— Прокатило как-то, — выдохнул Ча-ча. — Пронесло! Могли и арестовать, такие случаи у нас уже были!
— Нет, как люди, отдохнуть. А меня понесло на приключения. И нафиг мне всё это надо было, бля! — не ответив на реплику Ча-чи, разговаривал сам с собой не на шутку встревоженный Сосед. — Баран! Лучше бы пожрал, и спать лёг! Баран!
— Ладно вам, самокритики хреновы. Живы, и ладно, — я махнул рукой, и запрыгнул на броню родной БМПшки. — Пришли, самогонщики…
Вопрос.По приказу «сверху» батальон собрался у длиннющей, поделенной на три сектора девятиэтажки. В центральном секторе, на уровне третьего-шестого этажей сияла огромная дыра. То есть первый-второй и седьмой-девятый этажи там были, а по центру — пустота! Разбомбить дом так повыгибонистей — это надо суметь постараться. Наверно, это боги войны, артиллеристы, выпендрились, лупили в одну точку, и вот он, результат. Красиво, если не думать о тех, кто был внутри!
Я впился глазами в эту дыру, она манила меня своим холодом и казалась ртом, в который нас всех всосёт насмерть. Будто на этой стороне — живые, а на той — мёртвые.
Разбились повзводно, пошли к следующему, более везучему дому. Даже стёкла в некоторых окнах сохранились! Заклеенные бумагой крест на крест, окна ассоциировались с фильмами о блокадном Ленинграде.
— Смотрим здесь, — указал пальцем приставленный к нам молодой старлей-пиджак, приехавший из Свердловска буквально вчера, — в левом, наиболее целом крыле дома. Обшмонать все квартиры тщательно, что бы никого не пропустить. Аккуратней только, тимуровцы, аккуратней, своих не положите. Да и это… пленные нам не нужны. Ценность для нас представляют оружие, карты, схемы, люди. Остальное не трогать, ну если что-то по мелочи на память возьмёте. За откровенное мародёрство буду карать незамедлительно! Отдам вас особистам и конец, с песнями на Колыму поедете. Прецеденты были, так что не зевайте, работайте на совесть. Давайте, действуем! Пошли, пошли, по трое!
Зашли. Смотрим. Длинные коридоры и направо, и налево от лестничной площадки. Двери квартир друг напротив друга. Квартиры однокомнатные, с узкими кухнями и закутками туалетов. Ванные рядом с унитазами, умывальник и дверь впритирку. Обстановка небогатая. Богатые люди не живут в маленьких однокомнатных квартирах.
На пятом этаже вход в коридор преградила железная дверь. Хорошая, плотно подогнанная. Взломать не смогли. Старлей, долго не думая, поступил как в кино, выстрелил по замку из новенького Стечкина. Пуля, срикошетив, могла убить его самого, но промахнулась. Стрелять повторно он не решился. Пока думали, что и как, кто-то предложил выстрелить из «Мухи».
— Ты чё, охмурел что-ли? — раздражился офицерик. — Ты нас всех тут вынесешь своим выстрелом.
— А если я с подствольника дуну, товарищ старшлейтенант?
— Я тебе сам дуну куда надо, недоумок! Мину тащите, как там её, МОНку!
— Да вы что, товарищ лейтенант? Не получиться, точно говорю, сто пудов! Лучше из АГСа шмальнуть. Надёжнее, и безопаснее наверно.
Чтобы не видеть этого безобразия, мы с Соседом вышли на улицу.
— Доиграется этот ребёнок, доиграется со своими выходками, — покачал головой Сосед.
— Эй, дурачьё, идите сюда! — позвал нас какой-то боец из темноты следующего подъезда. И мы пошли.
На втором этаже, в шикарной трёхкомнатной квартире, хозяйничали наши связисты. В центре обмазанной глиной прихожей кучей сгрудились бронежилеты и боеприпасы, в углу, прислонённый к стене, стоял пулемёт, на вешалке болтались пара шапок и каска, в строенном в стену платяном шкафу, с заранее оторванными дверцами, виднелись бушлаты. В просторной спальной, на огромной деревянной кровати застеленной белоснежной простынёй, прямо в мокрых ватниках и сапогах, облепленных комками земли, вповалку спали человек пять. Три подушки в бархатистых наволочках с помпонами валялись на полу. Рядом, уткнувшись носом в ножку кресла и укрывшись дорогим коричневым китайским покрывалом с белым тигром посередине, посапывая, дрых ещё один защитник Отечества.
Стол, выдвинутый на середину зала, был празднично накрыт. Среди банок тушёнки и рыбных консервов удачно выделялись нарезанные щедрой солдатской рукой куски колбасы, сыра, копчёной рыбы. Рыжеволосый боец, в коричневой трофейной куртке с закатанными по локоть рукавами, сидел в велюровом кресле у стола и, с нескрываемым удовольствием, пересчитывал количество открытой тушёнки.
— О! Это что, тебе одному? — по ходу вопроса я уже доставал из кармана ложку.
— Неа, пацаны в ванной, мылят лицо и руки.
— В ванной? С мылом умываются? Ни хрена се!
— Ага, и проточной водой!
Я протолкнулся в ванную, разделся до пояса и с удовольствием, не замечая недовольного ворчания стоявших в очереди позади меня, ополоснулся. Благодать!
Вытершись мягким, синим махровым полотенцем, я вернулся в зал и плюхнулся на низкий кожаный пуфик.
— Усман, зырь, фотки какие! — связист привстал с кресла и, одной рукой отправив за щёку кусок копченой колбасы, другой подкинул мне увесистый фотоальбом в красивой бордовой обложке. — Зырь, а, где только эти уроды не отдыхали!
Забыв о еде, я с интересом принялся рассматривать семейный альбом хозяев квартиры.
Папа, мама, два сына и дочь — общая чёрно-белая фотография на первом развороте. Снизу надпись «Грозный 1984». Строгий подтянутый папа с тонким орлиным носом и коротко подстриженными усиками, стройная высокая мама с белой кружевной шалью на плечах, пацаны лет десяти-двенадцати в белых рубашках с пионерскими галстуками и большими чёрными глазами под широкими лбами, пятилетняя девочка в светлой футболке и короткой юбчонке. Обычная советская семья.
— И на хера им война нужна была? — вырвалось у меня. — Чё им тут не жилось, а?
— Хер ё знает. Вот, значит, не жилось.
Эта фотография, как по взмаху волшебной палочки, возвратила меня домой. Сентябрь, жара, чистое голубое небо, шум ветра. Мы с отцом копаем картошку в огороде возле дома, переговариваемся, шутим, смеёмся, подсчитываем урожай. Из дома выходит мама и зовёт нас на обед.
— Ты, чё, Усманчик, уснул что-ли? Хавать будешь?
— Да, буду, — я открываю глаза и автоматически перелистываю страницу альбома. Там фотография лысого деда с палочкой. Пиджак весь в наградах. — Смотри ты, герой какой-то!
— Ага, он, может, с твоим дедом вместе против фрицев воевал, а ты сейчас вот убиваешь его внуков.
— Да пошёл ты! Никого я не убиваю! Я есть хочу!
— Смотри, фотка какая! Красота!
Я бросил альбом на пол и взял из рук бойца фотку в рамке. В центре цветной фотки, стоя по колено в воде на фоне далёких невысоких гор, улыбался юноша. Редкие светлые усики, волосы бобриком. Старшеклассник. На обороте нацарапано простым карандашом: «Гагра. Чёрное море. Я.»
— На море, значит, отдыхал. Во гад!
Кто-то включил телевизор и стерео-видео систему. Я оторвался от альбома. Телек «Sony» — широкий монитор с плоским экраном, видик «Sharp» музыкальный центр «Hitachi» с четырьма высокими колонками.
