— Тогда и ты тоже в своем университете должна вести себя как чужая невеста, — изображая строгого мужа, потребовал Игорь. — Чтобы после последней лекции сразу ехала домой! Никаких посиделок в тесной студенческой компании.
— Как же так, милый! — воскликнула Марина. — Мы сегодня с девчонками собирались после второй пары смыться в нашу любимую «Шоколадницу» на Октябрьской. Неужели запретишь мне полакомиться моими любимыми блинчиками с шоколадной начинкой.
— Ладно, что я, зверь, — смилостивился молодой человек. — Два блинчика разрешаю в виде исключения, но затем сразу домой. Второй блин дожуешь на ходу.
— Слушаюсь, мой лейтенант! Ваше великодушие заслуживает награды, и вечером вы ее получите. Надеюсь, билеты в кино вы взяли на последний ряд?
Игорь так увлекся игривым разговором с возлюбленной, что совсем забыл, зачем он здесь. К действительности его вернули автобусные гудки. Экипаж ожидал Нефедова в аэродромном «пазике».[18] Как только Игорь заскочил в автобус, тот тут же тронулся с места. Вскоре они выехали на бетонку и покатили вдоль самолетных стоянок. Кабины бомбардировщиков были зачехлены, чтобы скрыть от постороннего взгляда секретное оборудование.
Нефедов вместе со штурманом Вячеславом Мячиковым уселся на диванчик в задней части салона. Остальные же члены экипажа расположились рядом с водителем. Там впереди балагур-бортинженер травил очередной анекдот. Периодически его рассказ прерывался взрывами слушательского хохота. Но и сидящий рядом с Нефедовым парень оказался мастером по части баек. Когда Игорь спросил Мячикова, почему их командир, которому, наверное, уже под полтинник, до сих пор ходит в майорах, радист сделал загадочное лицо и объявил:
— О, это трагическая история! У нас о ней в дальней авиации все знают. — Однако, несмотря на якобы общеизвестность анонсированного случая, Мячиков все же доверительно понизил голос: — Наш старик давно бы уже дивизией командовал. Знаешь, какой он талантливый мужик! Одно слово: Командор! Да «Кукурузник» ему не смог простить нарушение субординации.
Славик на полном серьезе принялся красочно, с обилием достоверных подробностей рассказывать, как однажды Кабаненко вызвали на совещание, на котором должен был присутствовать сам Генсек. Министерство обороны устроило встречу буквально помешанного на ракетах Хрущева с лучшими представителями Ракетных войск стратегического назначения и дальней авиации.
После того как прозвучали доклады, собравшиеся повалили из зала заседаний в банкетный зал. Столы ломились от угощений, из выпивки же была только водка. Хотя на встречах первых лиц государства с представителями творческой интеллигенции гостей баловали и тонкими винами, и коньячком. Но якобы сам Хрущев распорядился, чтобы с военными все было «по-простому».
В середине банкета многие повалили в уборную. Кабаненко тоже. А там очередь, причем нешуточная. Организаторы весьма расстарались насчет угощения, но как-то упустили из виду другую, не менее важную физиологическую потребность много евших и пивших гостей.
— Минут двадцать он простоял…
Сержант вдруг запнулся на полуслове и настороженно покосился на сидящего впереди командира. Впрочем, словоохотливый радист зря опасался обвинений в излишней болтливости. Из-за громкой музыки и смеха его слов все равно никто, кроме Игоря, услышать не мог. Тем не менее Мячиков еще больше понизил голос и увлеченно продолжил свое повествование. Заполучив в лице новичка благодарного слушателя, азартный рассказчик остановиться уже не мог.
— Наконец подошла очередь нашего Командора. Только он к писсуару, а тут сам Хрущев вальяжно входит в сопровождении свиты. Все вокруг сразу угодливо зажужжали: «Проходите, Никита Сергеевич» — без очереди важного барина к писсуару пропускают. А Хрущев тогда большого демократа из себя изображал. «Да нет, что вы, что вы, я постою», — скромно так отвечает лизоблюдам, уже почти расчистившим ему дорогу к писсуару. Тут нашего командира сомнение взяло: с одной стороны, вроде как неудобно стоять спиной к Верховному главнокомандующему. А с другой — не на параде. А в уборной все равны. И противно ему стало подхалимажем заниматься.
Одним словом, решил летчик проявить принципиальность: «Вначале я, а Генсек пускай подождет». Пока он делал свое дело, чувствовал дыхание ожидающего своей очереди Хрущева, ловил злобные взгляды, которые бросали на нахала набившиеся в уборную маршалы и партийные вожди.
Очень смешно об этом Мячиков рассказывал. Благодаря его таланту представить в лицах всех участников комичной сценки Нефедов ярко видел и переминающегося с ноги на ногу, сопящего от напряжения Генсека, и размышляющего у заветного керамического изделия Кабаненко.
— После этого случая перестали его двигать по службе, хотя до того совещания он одним из первых в дивизии шел, — трагическим тоном закончил рассказ Славик. Но не прошло и минуты, как простоватое лицо радиста вновь расцвело:
— Зато нам повезло с командиром. Во, гляди!
Славик выставил напоказ запястье, на котором красовались часы модной марки «Ракета» в белом металлическом корпусе. Малая партия этих хронометров была выпущена по спецзаказу Министерства обороны для премирования военнослужащих, отличившихся в ходе крупных летно-тактических учений. Циферблат был украшен символикой ВВС. Игорь и сам мечтал иметь такие же. Но в продаже они бывали редко, да и стоили порядочно. Нефедов где-то читал, что «Ракета» экспортируется в 30 стран мира. Даже швейцарцы оценили точность хода и щегольской дизайн лучших советских наручных часов.
Славик небрежно расстегнул кожаный ремешок, чтобы продемонстрировать собеседнику дарственную надпись на обратной стороне сверхтонкого часового корпуса: «За образцовое выполнение важного задания командования».
— У остальных ребят почти такие же, только позолоченные! — стараясь говорить солидным баритоном, пояснил паренек. — Так что сам понимаешь: попасть в такой экипаж, это я тебе скажу, редкая удача. Я вообще везунчик.
Радист плавно перешел к рассказу о том, что ему всю жизнь удивительным образом фартило. В качестве примера он тут же привел историю про то, как однажды еще школьником отправился с приятелями в близлежащий лес, где после войны в земле осталось много старых боеприпасов. Мальчишки выпаривали из гильз и неразорвавшихся снарядов взрывчатку и глушили рыбу либо продавали взрослым рыбакам. По ходу дела пацаны стали обсуждать недавнюю игру поселковой футбольной команды в домашнем матче против чемпионов района. Мячиков случайно брякнул дружкам, что ему очень понравились хавбек и голкипер гостей. За это трое одноклассников тут же накинулись на него с кулаками и хорошенько накостыляли за отсутствие патриотизма. В синяках и слезах избитый мальчуган поплелся домой. А через некоторое время за его спиной, в глубине леса сильно громыхнуло.
— Взрывом мины всех моих дружков разметало в клочья по поляне. А на мне ни царапины… — Славик вздохнул и пояснил: — Мне знакомый поп говорил, что ангел-хранитель у меня сильный. Так что я никогда не волнуюсь перед опасным делом. Когда в «учебке» к первому парашютному прыжку готовились, так многие парни всю ночь перед этим не спали. Рассказывали друг другу страшные случаи, как у кого-то там парашют не раскрылся. Кореш мой на завтрак из-за сильного мандража вообще ничего есть не мог. В самолете тоже потом многие тряслись. А мне хоть бы что. Я ведь знаю, что я везунчик. В крайнем случае, даже если парашют не раскроется, меня крылатый ангел подхватит и аккуратненько на землю поставит.
Слушая откровения ровесника, Игорь вдруг обратил внимание на трагический голос певицы, изливающийся из динамика подвешенной над водительским местом черно-желтой «Спидолы».[19]
Опустела без тебя Земля…
Как мне несколько часов прожить?
Так же падает в садах листва,
И куда-то все спешат такси…
Это песня в исполнении Майи Кристалинской — «Нежность» — Игорю очень нравилась. Но насколько он знал, она была написана в память о погибшем в авиакатастрофе Гагарине. Поэтому теперь — за двадцать минут до взлета ее слова звучали не слишком веселым напутствием.
Между тем они подъехали к стоянке бомбардировщика, вокруг которого царила предполетная суета. Только что от самолета отъехал очередной автозаправщик. Самолет должен был принять в свои баки более 100 тонн топлива. Его место тут же занял «газик» АПА,[20] именуемый в просторечии «батарейкой».
Самолет, на котором предстояло лететь Игорю Нефедову, не имел опознавательных знаков. Номер данного «борта» также был скрыт под слоем свежей краски. Игорь остановился рассмотреть яркую эмблему на носу самолета — прямо под окошком пилотской кабины. К ней по приставной лестнице уже тоже поднимался техник с ведром и малярной кистью. Эмблема представляла собой неестественно длинную мускулистую руку. В ее пудовом кулаке была зажата горсть зигзагообразных молний.
