— Никто еще никогда не тро-огал Касымова. А это-от вот, зверюга, покалечил Касымова. Все они тут не любят Касымова. Чурка, говорят, чу-урка…
Касымов, растрогавшийся от жалости к себе и горечи обид, сотрясался в бурных рыданиях и, покачиваясь, демонстрировал всем жутко отекающий вздувающийся лиловый свой глаз.
— Не ви-ижу ничего, совсем не вижу…
— Ну-у, лейтенант Шульгин, — неприязненно зашипел Шкловский, притопывая нервно ногами комья сырой борозды. — Доигрались. Достукались. Вот к чему привело отсутствие элементарной дисциплины. Вот она ваша партизанская вольница. Теперь уж вам придется отвечать по зако-ону…
Он поперхнулся, словно не мог пережевать выплескиваемую злобу сухих слов.
— Это уже тяжелое воинское преступление. Это превышение власти. Нанесение тяжелого телесного увечья.
Шкловский резал колючими фразами, как ножом.
— Это неуставные взаимоотношения. Полное пренебрежение служебным долгом. Это всякое отсутствие политической работы. Это разведение религиозной дикости. Это садизм, наконец… Во-от, какой пример вы показали сейчас всему личному составу.
— Он действовал по обстоятельствам, — раздался из солдатской группы голос. Маленький Осенев, немного робея, протиснулся вперед. — Вы же ничего не знаете.
— А тут и знать нечего, юноша, — резко оборвал Осенева Шкловский, — тут все факты налицо. Вы бы помолчали! Вам за себя еще придется отвечать! А своего заступника нечего выгораживать. О себе побеспокойтесь. Обо всех обстоятельствах случившегося подробно напишет сам потерпевший.
Шкловский покровительственно махнул пухлой ручкой все еще трясущемуся в рыданиях Касымову.
— Идемте, со мной, голубчик. Мы вас эвакуируем в медсанбат. В политотделе напишете подробную жалобу. Обо всем. О всех безобразиях. А мы заведем уголовное дело, как полагается. Наказание последует жесточайшее. Обязательно. Есть еще законность в армии. Пойдемте… пойдемте…
Он подхватил вылезающего из окопа пулеметчика, обнял короткой ручкой за необъятную слоновью талию, и так они пошли, покачиваясь, в сторону штабных укреплений со звуками жалобных причитаний рыдающего Касымова и нежных отеческих уговоров Шкловского.
— Что-о теперь будет? — испуганно ахнул среди солдат чей-то взволнованный голос.
— Теперь Касымов такую телегу накатает…
— Навалит грязи по уши. Не отмоешься за всю жизнь.
— Нашелся информатор для политотдела…
— А за что судить-то лейтенанта? Я бы и не так этой сволочи врезал…
— Он замахивается, подлюка, а ты ему щечку подставляй…
— Прекратить разговоры, — Шульгин устало покачал головой, — хватит выть, как на похоронах. Я еще живой, не разжалованный и с должности пока не снят.
Лейтенант выпрямился, заставил себя улыбнуться.
— Для нас война еще продолжается. Переживать будем после… После того, как выполним свой долг.
Шульгин окинул солдат невидящим взглядом, махнул рукой в сторону удалявшихся Шкловского и Касымова:
— Это все полная чепуха… Нам не привыкать… Переживем как-нибудь… Пойдемте воевать, мальчики…
26.
— Принимайте новорожденного, — громко воскликнула старшая сестра, — кто ждет Алешину?
В ее огромных белых руках совсем потерялся маленький сверточек с красным пятнышком лица.
— Кто здесь встречает Алешину? — зычно крикнула она на весь зал.
Анна Ивановна заметила худенькую женщину, которая испуганно оторвала руки от лица.
— Мы встречаем, — нерешительно отозвалась она о себе во множественном числе.
Но только возле нее никого не было. И Анна Ивановна поспешно поднялась с деревянного кресла.
— Мы тоже встречаем, — почему-то тоже сказала она о себе во множественном числе.
И обе женщины смущенно посмотрели друг на друга.
— Ну, что же вы? Засмущались, гражданки, — пророкотала уверенным басом пышная сестра. — Радуйтесь, бабушки. Встречайте нового родственника! Вот вам мужичок с ноготок!
— А где же Танечка? — взволнованно спросила Анна Ивановна.
— Я здесь, — послышался тоненький голос Алешиной и сама она выплыла из-за широкой спины старшей сестры.
— Мужчины какие-нибудь будут из родственников? — вскинула голову старшая сестра. — Кому вручать младенца? Есть мужчины?..
— Здесь мужчины! — вдруг раздались звонкие голоса, и хлопнула входная дверь с треском.
Щелкнули гулкой дробью каблуки.
— Разрешите представиться… Курсанты высшего общевойскового училища… Воронин. Цветаев. Здравия желаем!
Блеснули соломенным цветом буквы К на погонах. Пролились светлые улыбки в праздничном фойе роддома. Взлетели ладони к вискам.
— Разрешите поздравить от имени курсантов военного училища…
— Да не ори ты, — послышался мягкий голос второго круглолицего курсанта. — Орет тоже… Разбудишь маленького…
— Ничего, ничего… — добродушно разулыбалась старшая сестра, — его пушкой не разбудишь. Они в таком возрасте не реагируют на шум. Так что, салютуйте, товарищи курсанты!
— Ура-а! — вздрогнула тонкая полоска усов. — Поздравляем от всего сердца…
— Поздравляем, — тихим эхом произнес второй.
Танечка всплеснула ладонями.
— Какие вы молодцы, ребята! Как же вы нас нашли?
Она повернулась к маме:
— Это же мои санитары, мамочка! Я тебе рассказывала. А это Анна Ивановна…
Она повернулась в сторону замершей солдатской матери. Мать Алешиной прижала ладони к щекам.
— Большое вам спасибо! Как же я вам благодарна! Родные вы мои…
Курсанты смущенно затрясли головами. Вытащили из-за спин одинаковые букеты красных роз.
— Что-о вы?.. Что-о вы?.. Ничего такого… Какие благодарности…
Один букет лег на руки Татьяны Алешиной, второй оказался в руках ее матери.
— Кому младенца вручать? — зычно сказала старшая сестра.
— Нам, — воскликнули курсанты хором. И протянули руки разом.
— Вот бравые молодцы, — усмехнулась старшая сестра и выбрала почему-то круглолицего. — Держите сына полка.
Тут же свернулось одеяло в неопытных курсантских руках, поползло складками, упал косой уголок на красный лобик. Мать Алешиной торопливо поправила на младенце одеяло и встала рядом, словно приклеенная к курсантскому плечу. Букет из ее худеньких рук птицей перелетел в мощные руки старшей сестры.
— Будьте здоровы, — кивнула сестра пышной прической. — Передавайте привет боевому папаше. Пусть возвращается с войны живым и невредимым!
— Постойте! Как же вас-то благодарить? — охнула мама Алешиной.
— А вот по-русски благодарите, — воскликнула сестра и распахнула свои крепкие руки.
Худенькая фигура матери стремительно подалась вперед и скрылась в широких объятиях.
Так же исчезла в объятьях сама Алешина. И даже худощавый курсант потерялся в складках накрахмаленного халата, прижался бритой щекой к мощному плечу старшей сестры.
— Спасибо вам!
— Будьте здоровы!
— Дай вам Бог счастья!
Круглолицый курсант не сводил глаз с маленького красного личика. Он стоял возле дверей с белоснежным конвертом в руках и тяжело дышал от напряжения.
— Давай, сынок, подержу, — улыбнулась Анна Ивановна, — ты уже весь мокрый. Что ж ты так испугался?
— Как вы нас нашли? — засмеялась Алешина.
— Секрет службы, — воскликнул худощавый курсант, а круглолицый курсант поправил. — Никаких секретов! Профессора Селиверстова вся Москва знает. Он у вас роды принимал. Вот мы и справились о выписке…
Во дворе роддома стояла блестящая бежевая волга с шашечками на крыше. Водитель призывно замахал руками:
— Проходите дамочки. Милости просим…
Курсанты поспешили объяснить.
— Это наше такси. Чтобы вам не ехать на электричке. Дядя Паша вас с ветерком довезет.
Худощавый курсант приоткрыл дверь.
— У дяди Паши племянник в нашем училище учится. Дядя Паша нас всегда выручает…
Второй курсант кивнул на багажник.
— Мы тут с ребятами еще небольшую посылку собрали. Вам же сейчас многое понадобится. Пригодится…
— Да что вы, ребята? — смущенно сказала Алешина. — Зачем же вы тратились?
— Никак нет, — засмеялся молодцеватый курсант, — вовсе мы не тратились! Дядя Паша сам вызвался помочь! А остальное с миру по нитке. Весь наш курс участвовал понемногу. Кто чем мог…
В багажнике лежала груда армейской тушенки, гречневой каши с мясом, сгущеного молока и даже связанная стопка новеньких армейских простыней из старшинской каптерки, выделенная по приказу старшины курсантской роты.
27.
Сбитая с укрепленных позиций, банда отчаянно цеплялась за каждую высоту. То исчезала в горном безмолвии, то неожиданно появлялась на флангах с вероломным треском очередей. Начались долгие выматывающие военные будни до кровавых мозолей на руках, и такие же бесконечные длинные ночи. Рейдовые роты терпеливо переходили с высоты на высоту, кружили по горам за петляющими душманами, без конца окапывались под огнем, тут же бросали обжитые окопы и вновь неслись по склонам горных высот.
