Рация не понравилась кому-то еще: крик вдруг захлебнулся на полуслове. Чисто интуитивно Волонихин догадался, что это Туманов пустил свой второй нож в связиста. И по тому, какую беспорядочную стрельбу открыли в ответ, понял: угадал. Но с сожалением отметил и другое: стреляли слишком многие. Значит, в первой шеренге рухнули самые бестолковые и нетерпеливые боевики, желавшие отличиться. Бой продолжится с оставшимися — профессионалами, и здесь патроны требуется беречь и беречь. Не говоря уже о том, чтобы востро держать ухо.
— Побережем и подержим, — разговаривал сам с собой Волонихин, оглядывая арсенал.
На бруствере лежало четыре магазина и столько же гранат. Крайняя чуть съехала и поддерживалась какой-то травинкой, но когда Иван попытался уложить ее более надежно, в ответ получил целую порцию достаточно прицельного огня.
— Нельзя так шутить, хлопцы, — вжался в землю. Переполз чуть левее.
В общей суматохе пальбы опытно уловил короткие, в два патрона, чисто профессиональные выстрелы Зарембы и Туманова. Значит, все же затесались волками в курятник, отщелкивают крайних. Надо подсоблять, отвлекать на себя внимание боевиков. Делать вид, что бой ведет он один.
Чуть пострелял, стараясь целить под кроны деревьев. Всем хорош новый автомат, и пуля для войны у него чудо — имея смещенный центр тяжести, уже в полете начинает кувыркаться. И дай ей только преграду, разворотит и изрешетит. Здесь не как встарь, когда после попадания в мизинец пуля отрывала только его и на этом все заканчивалось. Новая способна пойти по всей руке, погулять по телу и с клочьями выйти где-нибудь в животе.
Одно плохо: все эти прелести для боя на открытой местности. В лесу же каждый листок, малая веточка точно так же способны изменить полет пули и увести ее похлеще любого бронежилета в сторону. Чеченцам в этом плане проще, у них в каждом отряде половина боевиков ходит со старыми автоматами. Есть даже с деревянными прикладами. Тяжелее, но уж куда стрелок пустил пулю, туда и дойдет.
— И долго мы так будем прятаться? — пригласил Волонихин в атаку боевиков.
Не шли, выжидали и присматривались. Их пыл охладили стоны раненых.
Волонихин, не слыша и двухпатронных очередей, принялся чаще постреливать сам: наверняка спецназовцы станут прятаться в его очередях. Чем больше сделают они в тылу, тем легче на фронте. И посмотрим, чья возьмет.
Смерти уже не ждал, как несколько минут назад, когда от отчаяния решил остаться на прикрытие.
— Поживем, — цедил он, метаясь по траншее. — И памятник в самом деле поставим. Получите… Ласточка над поверженным вертолетом. Он падает, а она взлетает. В небе должны летать только птицы.
На третьем рожке «сидел» дольше, чем на предыдущих двух. Патроны таяли, землей кидаться потом не будешь. Как там учили командиры-отцы-замполиты: «Первый выстрел мой — и в цель». Где они, цели? Почему притихли, не стреляют? Он приподнял голову, и в ту же секунду острой бритвой полоснуло по щеке. Боль затмила сознание того, что выстрел прозвучал сзади! Обошли?!
Доктор оглянулся и тут же расстрелял одной очередью так оберегаемый магазин — на него бежали бородатые боевики в чалмах. Нет, это были не чеченцы. Скорее всего, сзади подошел один из отрядов мусульманских наемников, не в избытке, но промышлявших в Чечне ненавистью к русским и христианам. Возможно, именно на них выходили по рации, их звали на помощь. И вот они, бородатые и крупные, бежали к своему врагу. Пересоединить магазин Иван не успевал. Смог дотянуться только до гранат и бросить их в бородачей, не останавливавшихся даже под огнем. Три «лимонки» ушли одна за одной, а когда потянулся за четвертой, рука схватила землю. Травинка все же не выдержала веса гранаты, надломилась, и «лимонка» зубцами, как траками, проехав по узкой зеленой спинке, укатилась далеко вниз.
Более чем кто-либо заминку в стрельбе чувствует наступающая сторона, потому что в нее в это время не летят пули. И с двух сторон, не открывая огонь из боязни задеть своих, бросились на окоп Ивана боевики. Не знали, да им и ведать не нужно было о спортивных разрядах доктора. И хотя первого бородача Иван легкой щепкой перебросил через себя, второго и третьего, столкнув лбами, разбросал в стороны, четвертого сбил ногой, а вот пятый сумел-таки навалиться. В ту же секунду в Волонихина вцепились и те, кого он только что отбил, и подоспевшие боевики из отряда Одинокого Волка. Доктор только успел сунуть руку в карман, где притаился пистолетик Марины.
— Бери его, — орали бородачи, и он, не зная их языка, отчетливо понял, чего хотят.
Эх, была бы граната…
В спешке еле попал пальцем в скобу. И прежде, чем ему заломили руки, поднес пистолетик к виску и нажал на спусковой крючок. Как тихо стреляют по сравнению с автоматами дамские пистолетики!..
Заремба и Туманов успели только увидеть, как надломился Иван с нависшими на нем гроздьями боевиками. Чем-то помочь было поздно, и вынужденно лишь наблюдали с двух сторон, как собирали своих соплеменников боевики, укладывали на самодельные носилки. Каждый проходивший мимо считал своим долгом ударить ботинком по окровавленной голове доктора, но в конце концов присыпали землей и его. Дольше и с большими почестями хоронили в центре поляны собаку. Переговорив по рации, принялись выносить убитых и раненых ближе к дороге.
К могиле Ивана спецназовцы подошли, не видя друг друга. И почти одновременно, уже в сумерках, когда убедились, что боевики ушли из района. Кивнули друг другу, замерли над бугорком. Ничего не стали менять, Заремба лишь вытащил ошметки карты, вгляделся в нее, запоминая место. Пограничник тоже глянул на клок бумаги, потом проверил себя — указал место захоронения Марины, Работяжева, Дождевика и Чачуха.
Сошлось. Лучше бы не было чему сходиться…
— Слишком легко все начиналось, — в который раз, но теперь уже вслух проговорил Заремба.
— Что дальше? — поинтересовался Туманов.
— Уходить. Как ни странно, опять в долину. Горы они сейчас перекроют.
— А может, отлежаться? Они ловят движение, поэтому надо замереть.
— И желательно под носом. Под самым носом. Может быть, снова в кошаре или даже около базы Волка…
Пограничник вдруг наклонился, подобрал половинку уже расщепленного, но не съеденного ореха, валявшегося на бруствере среди стреляных гильз. Заремба покопался у себя в карманах, нашел еще два зеленых кругляша и, словно цветы, положил их на могилу Волонихина.
И первым пошел в лес.
Глава 10. Запятые расставляет редактор
Брели до середины ночи.
От первоначальной задумки переждать поиски под носом у Волка решили отказаться — выбираться-то все равно придется.
— Лучше давай выйдем поближе к нашим блокпостам, — предложил новый вариант Заремба, готовый хоть сейчас по памяти нарисовать расположение блокпостов вдоль всех чеченских дорог. — Займем местечко ровно посередине между боевиками и ими — как правило, посты и банды друг друга не трогают.
— Что ж это за война такая договорная? — удивился Туманов, хотя после всего случившегося мог бы подобных вопросов и не задавать.
Заремба тем не менее пояснил, памятуя, что это он навоевался здесь вдоволь, а Туманов с Чечней соприкасается впервые:
— Потому что заставили воевать тех, кто не хочет этого делать. С обеих сторон. Это первая война, где обе стороны не хотят воевать.
— Чечены не хотят воевать? Да они по злобе своей давно ягуаров переплюнули!
— Отмороженных везде хватает, — спокойно отреагировал подполковник. — У нас, между прочим тоже. А ведь по большому счету войны люди не хотели. По крайней мере, подавляющее большинство.
— Что же толкнуло?
— Мне кажется, когда на Грозный пошли танки, оружие в руки взяли даже те, кто ненавидел Дудаева. А об этом как раз и не подумали, мозгов не хватило. Словом, чеченская собака могла пробежать, отбрехав впустую, мимо, но в России кто-то взял палку и бросил в нее. Собака огрызнулась, оскалилась. Это не понравилось, и вместо палки вытащили ружье… Одним бы переломать руки, а вторым выбить клыки. Не умеете разговаривать по-людски — не хрен занимать посты. И пудрить людям мозги своей незаменимостью.
— Извини, но после всего, что произошло, защищать чеченцев…
— Не чеченцев хочу защищать, а истину.
Говорили шепотом, некоторые слова домысливали. По каким-то позициям не соглашались меж собой, но предпочитали не спорить, а продолжать разговор: он всегда скрашивает дорогу. Не говоря уже о том, что офицеры просто боялись остаться наедине со своими мыслями.
Дошло и до того, о чем Заремба догадался еще в Балашихе:
— Теперь мне окончательно ясно, почему группу подбирали именно таким способом, чтобы ни у кого не оказалось родных и близких. Погибших никто не станет искать. Грамотно, но… подло ведь!
