— Товарищ военврач, вставайте! Ехать пора. Товарищ майор приказал вам скорее в штаб — и немедленно на аэродром!
В голосе Полянкина Михаилу послышалась какая-то тревога. Но кто же его знает, может, его опять разбудили в машине…
Наскоро подхватив вещмешок и чемодан, Варакин вышел. В доме, возле которого остановилась машина, какой-то сухой, деловитый майор торопливо выдал ему документ, разрешавший полет.
— Счастливый вы человек, товарищ военврач! — сказал он, — Желаю вам долететь без задержек. Вам надо спешить, — добавил он.
— А где же майор Бурнин? Я хотел бы проститься.
— Не ждите, не ждите, Анатолий Корнилыч не скоро освободится, — сказал майор. — Впрочем, постойте. — Майор вызвал кого-то по телефону. — Двенадцатый здесь? — спросил он. — На минутку к трубке… Корнилыч! — сказал он спустя секунду. — Тут доктор бумагу свою у меня получил, хотел бы с тобой проститься… К телефону?.. Даю.
Кивком головы майор подозвал Варакина и вручил ему трубку.
— Миша, слышишь меня? Я выйти к тебе не сумею, — сказал Бурнин. — Поезжай, а то опоздаешь… По дороге противогаз держи наготове, — почему-то добавил он. — Счастливо! Татьяне Ильиничне лучшие пожелания!
И хотя Варакин, разумеется, понимал, что для прощания с Бурниным и для последнего рукопожатия ему останется две-три минуты во мглистом сумраке ночи, невозможность обменяться этим минутным рукопожатием и обнять Анатолия, с которым, может быть, никогда уже не увидится, в этот миг вдруг ощутилась Варакиным как непоправимая, тягостная потеря.
— Анатолий! Да неужели же на минуту не можешь?! — почти по-детски, с жалобой произнес Варакин.
— Да что ты, Миша! Если бы мог, неужели ты думаешь… — Бурнин не закончил фразу. — Ну, прощай, торопись!
— До свидания… Спасибо… Может быть, будешь в Москве… — растерянно пробормотал Михаил.
Трубка щелкнула и больше не ответила. Только откуда-то издали раздался по проводу тонкий зовущий девический голосок:
— Я «Ромашка»!.. Алло, алло! «Василек»! Я «Ромашка»… «Василек»! «Василек»! Я «Ромашка»…
— Анатолий!.. — крикнул Варакин.
Подождал еще три-четыре секунды, еще раз услышал, как «Ромашка» настойчиво в темных осенних просторах ищет по проводам «Василька», положил трубку в ящик и крепко пожал на прощание руку штабного майора.
— Едем? — спросил от руля Полянкин. — А товарищ майор не придут проводить?
— Занят, не может. Велел нам спешить.
— Так точно, спешить. Путь не далекий, да очень уж плох!..
Фронт за эти часы «разыгрался». Вдалеке рычал непрерывный грохот, и, как сплошные молнии, на горизонте мерцали яростные разрывы.
— Нынче даю-ут! — проворчал водитель и стронул машину по невидимым колеям утонувшей в ночи дороги.
Возвратясь к себе в штаб, Бурнин доложил о сообщении рекогносцировочной группы. Оказалось, что Острогорову известно даже кое-что большее и потому в район запасного рубежа уже выдвинут для прочесывания местности истребительный батальон.
Днем левый сосед сообщил в штаб фронта, что на его участке фашистская дальнобойная артиллерия выпустила четыре химических снаряда. Стадо коров, пасшихся в зоне обстрела, поражено газами. В тяжелом состоянии два пастуха. Зона поражения оцеплена. Химики штабов армий и штаба фронта выехали туда же для экспертизы. Только что полученная из штаба фронта шифровка требовала немедленной проверки противогазов во всех частях и подразделениях.
— А я, правду сказать, разозлился на проверку противогазов на КПП, — признался Бурнин Острогорову.
— Нет уж, давай к этому отнесемся серьезно! — возразил Острогоров. — Германская военщина коварна, а немцы-фашисты хуже в тысячу раз!
Сообщения из дивизий говорили о том, что на всем фронте армии началось оживление противника. В разных местах появились малые группы танков. Кое-где они предпринимали атаки совместно с небольшими подразделениями автоматчиков. Правда, пока их атаки были всюду отражены.
Вечером Балашов вызвал к себе Бурнина для доклада.
— Опоздали, пожалуй, ведь мы с организацией тыловых рубежей, Анатолий Корнилыч! — откровенно сказал Балашов. — События явно опережают нас…
— Почему вы считаете, товарищ генерал?
Балашов нахмурился и ткнул в свою карту измерительным циркулем, который держал в руке:
— По нахальству их поведения. Ведь диверсии, о которых вы говорите, — это же в семидесяти пяти километрах от переднего края! Я вам говорил, что терпеть не могу тишины на фронте. Вот она что означала, их тишина! Понимаете? — Балашов очертил по карте карандашом район работ, намеченных штабом фронта. — Если противник выслал разведку на такую глубину, значит, и шириною размах его операций на фронте намечается очень солидно.
Карандаш Балашова опоясал это пространство на карте параболическими кривыми, направленными за Вязьму.
— Понимаете, что получается? — продолжал Балашов, может быть не столько для того, чтобы обрисовать положение майору, сколько стараясь его уяснить для самого себя. — Если бы их разведка в нашем глубоком тылу производилась с «дальним прицелом» по времени, то разведчики постарались бы вести себя осторожно, а не держались бы нагло. Бросать в лесу парашюты, убивать людей, обстреливать целый взвод — это же делают только тогда, когда ждут поддержки и выручки в кратчайшие сроки. Штаб фронта и ВВС получили данные, что идет подтягивание массы вражеских танков на нашем фронте. Воздушная разведка фашистов висит над нами с рассвета и до заката. Пленный, захваченный в левофланговой дивизии, у комдива Волынского, оказался из моточасти, переброшенной неделю назад из Франции, где они отдыхали, а не вели войну. Из Франции, понимаете? Значит, надо ждать грозных событий. Наступление фашистов, как я считаю, должно начался не завтра, так послезавтра. И эта их демонстрация с химией неспроста: сеют панику, хотят расшатать моральное состояние наших войск.
Телефонный зуммер заставил Балашова взять трубку особого телефона, соединяющего его с командармом.
— Слушаю. Балашов.
— Петр Николаевич, иди-ка скорее ко мне! — явственно произнес из соседнего помещения голос командующего армией, только что возвратившегося с передового К.П.
— Идемте со мной, — позвал Балашов Бурнина. — Не так это просто… Да, не так это просто! — на ходу повторял Балашов.
Когда они вошли к Рокотову, у него уже были член военного совета Ивакин, начальник артиллерии Ермишин, начальник разведки, начальники химической службы и ПВО и Острогоров. Они стояли перед развешенной на стене картой, ярко освещенной аккумуляторной лампочкой.
Попросил разрешения войти Чебрецов, вызванный сюда же со своим комиссаром.
Рокотов был встревожен.
— На всем протяжении фронта наших дивизий обозначились танки противника, — сказал командарм. — Надо немедленно выяснить, что против нашей армии — танковая группировка или дезориентация. Да тут еще эта новость — газы… Петр Николаич, немедленно запросите штаб фронта, — может быть, у них есть более свежие данные. Наши разведчики уверяют, что наступления следует ждать на широком фронте.
— Правильно говорят, — подал реплику Балашов. — По всем признакам, наступление уже подготовлено. Но ведь и мы не дремлем, готовимся, хотя — надо признать — с опозданием. Штаб армии разработал план обороны в расчете лишь на наличные силы. Людских резервов ожидать не приходится, больших резервов нам фронт не даст. Из фронтовой запасной дивизии к нам поступили последние три стрелковых батальона пополнения, опытные бойцы, не запасники, а из госпиталей.
— Вот это люди! — вполголоса сказал Чебрецов своему комиссару.
— А вы не завидуйте, товарищ полковник, — услышав его слова, заметил Балашов. — Правофланговый разрыв Мушегянц прикрыл силами своих вторых эшелонов. Ясно, что отдыха и отвода ему уже не дождаться. Считаю, что все три батальона следует направить в распоряжение Мушегянца.
— Разрешите, товарищ командующий? — обратился вдруг Острогоров.
«Опять особое мнение!» — с досадой подумал Бурнин.
Командующий молча кивнул начопероду, приглашая высказаться.
— Я полагал бы целесообразнее свежеприбывшими батальонами пополнить центр нашей армии: по одному батальону дивизиям Лопатина, Старюка и Дубравы, а дивизию полковника Чебрецова, как позавчера предлагал генерал Балашов, полностью перебросить на усиление правого фланга. При посещении дивизий мы убедились за эти дни, что их личный состав утомлен и малочислен, а с правого фланга разведка настойчиво отмечает большие скопления танков противника. Получается, что Петр Николаевич был прав, — заключил Острогоров, — результаты разведки требуют дивизию Чебрецова вывести для укрепления правого фланга, и чем скорее, тем лучше…
