Гражданская война была ей ближе: в ней участвовал отец, о ней нередко вспоминали дома. Однако и эта война представлялась Вере далекой, канувшей в вечность, как и весь тот, опять-таки известный ей только по книгам и кинофильмам, мир с беспризорниками, ночующими в котлах для варки асфальта, вокзалами, переполненными мешочниками, товарными поездами с едущими на крышах вагонов людьми, лихо мчащимися на конях буденновцами и с белогвардейскими офицерами, любезно щелкающими портсигарами, предлагая папиросы захваченным в плен красноармейцам перед тем, как начать их пытать…
Недавние события на Карельском перешейке придали в сознании Веры слову «война» конкретную осязаемость, потому что теперь уже не какой-то, едва знакомый ей город, а ее родной, сегодняшний Ленинград еженощно погружался во тьму и лишь вчера окружавшие ее люди уходили на фронт…
Любое несчастье воспринимается человеком тем сильнее, чем больше он может потерять. Сейчас Вера переживала свою первую настоящую любовь. И мысль о том, что немедленным следствием новой войны будет то, что она потеряет Анатолия, казалась ей страшной и нестерпимой.
Может быть, она так настойчиво, так подробно расспрашивала несколько месяцев назад Алексея Звягинцева о недавней войне потому, что подсознательно хотела понять, сможет ли она и во время войны не расставаться с Анатолием, быть там, где придется быть ему.
А в том, что он, Анатолий, в первый же день войны окажется на фронте, Вера не сомневалась.
…В эту минуту Анатолий, то ли интуитивно почувствовав тревогу, охватившую Веру, то ли продолжая свои мысли, убежденно сказал:
— В общем-то, в ближайшее время никакой войны не будет.
— Почему ты так уверен? — поспешно спросила Вера, которой в этот момент больше всего на свете хотелось услышать такие слова, которые погасили бы внезапно охватившую ее тревогу.
— Да потому, что Гитлер побоится сейчас полезть к нам, — убежденно ответил Анатолий.
— Отец недавно был на совещании в горкоме, — понизив голос, сказала Вера, — там говорили, что все может случиться.
— Ну, это в порядке бдительности! У нас тоже недавно было комсомольское собрание, выступал полковой комиссар… Но для каждого, кто разбирается в политике, ясно, что пока что войны не будет. Ты сообщение ТАСС-то читала?
— Да. Я читала, — тихо сказала Вера.
— Ну так вот! Такие вещи зря не публикуют, — уверенно сказал Анатолий.
Он взял Веру под руку. Его твердо произнесенные слова, его прикосновение успокоили Веру. В самом деле, чего она вдруг всполошилась? И почему зашел разговор о войне? При чем тут война? Все тихо и мирно. Анатолий рядом. Впереди много хороших, радостных дней…
— Куда мы идем? — спросила Вера, когда они свернули с главной улицы и пошли по плохо освещенному, уходящему вниз переулку.
— К реке, — как-то слишком уж беспечно ответил Анатолий, — тут есть чудесная речка. Я уже днем успел искупаться. Знаменка. Знаешь?
Еще бы ей не знать! Тихая, ласковая речка. Сейчас метров сто вниз, потом направо и еще раз направо. Только берег там довольно высокий, обрывистый. А если пройти подальше, то станет пологим, песчаным.
Вера украдкой взглянула на часы. Половина одиннадцатого.
— Послушай, Толя, уже поздно, — сказала Вера, и голос ее неожиданно прозвучал просительно, даже жалобно.
— Ну и что же? — весело откликнулся Анатолий. — Папы, мамы дома нет, некого бояться…
Он шел чуть впереди Веры, ведя ее за руку.
Асфальт кончился, и сейчас они шли в полутьме, преодолевая неровности берега…
Они шли в темноту, к обрывистому берегу реки. Вера знала этот путь, в прошлые годы не раз ходила здесь одна. Но то было днем, а сейчас надвигалась ночь, и небо было беззвездным, все сильнее дул ветер, и как-то внезапно похолодало.
— Куда мы идем? — снова спросила Вера.
— К реке… посидеть, — ответил Анатолий, и голос его прозвучал неожиданно глухо, с затаенным волнением.
Внезапно он остановился и сказал:
— Здесь!
Он с размаху опустился на землю, потянув за руку Веру; она тоже села, до боли оцарапав себе колено о какую-то колючую ветку, и в то же мгновение он обнял ее и крепко прижал к себе.
— Не надо… Толя! — прошептала Вера, слегка отталкивая его от себя.
— Нет, надо, надо! — услышала она его хриплый голос. — Я устал от всего этого, пойми, устал. Ты или не любишь меня, или не веришь…
— Нет, нет, я люблю, я верю, — беззвучно говорила Вера.
Но он не слышал ее, да и она сама не слышала себя, ее сердце билось так, что заглушало все, все на свете; она ничего не видела перед собой и ничего не ощущала, ничего, кроме его рук, кроме его ладоней, кроме пальцев, которые, казалось, прикрывали теперь ее всю, каждый кусочек ее тела.
Ей стало страшно. Но это был новый, доселе еще незнакомый страх, безотчетный, смешанный с приближением чего-то неотвратимого.
— Толя, Толенька, подожди, подожди! — воскликнула она.
И вдруг она почувствовала, что свободна. Еще мгновение назад ей казалось, что заключена в клетку, зажата в невидимых жарких стенах. А теперь стены точно упали, порыв холодного ветра обдал ее всю, с головы до ног…
— Ну хорошо, — услышала она отчужденный голос Анатолия. — Хорошо. Пусть так. Отсюда и досюда. Все точно. Все размерено. Это и называется любовью…
Он был по-прежнему здесь, рядом, но произносимые им слова, казалось, звучали откуда-то издалека.
— Нет, Толя, нет, — с отчаянием сказала Вера, — ты неправ. Я люблю тебя, у меня нет никого ближе тебя, я просто боюсь, что ты уйдешь…
— Уйду? — с недоумением переспросил Анатолий, и Вера почувствовала, как раздраженно передернулись его плечи. — А… ты вот о чем…
— Нет, нет! — Она схватила его за плечи, точно желая удержать. — Ты не понимаешь меня. Просто я боюсь этого, боюсь, можешь ты меня наконец понять!..
Неожиданно Вера почувствовала, как что-то сжало ей горло, она разрыдалась.
— Вера, Верочка, что с тобой, что с тобой? — повторял Анатолий не то испуганно, не то сочувственно. — Ну хорошо, прости меня, не будем торопить время…
— Нет, нет, — прервала его Вера, — пусть все будет, пусть, я не хочу, чтобы ты думал, что я боюсь тебя, что я на что-то рассчитываю, пусть все будет, пусть!..
Она обвила руками его шею и судорожно притянула к себе. И снова почувствовала, как его опять ставшие такими большими ладони прикрывают ее тело…
Яркий свет внезапно ослепил Веру. Двое парней стояли совсем рядом. Один из них держал в руках карманный фонарик.
От неожиданности Вера резко оттолкнула Анатолия, все еще не видя ничего, кроме бьющего в глаза яркого, резкого луча света. Раздался громкий, преувеличенно громкий, наглый смех.
Но в следующую минуту он неожиданно оборвался, потому что Анатолий бросился на парня, стоявшего ближе к нему. Фонарик упал и теперь лежал на земле, как огромный светляк. В стелющемся по земле луче стебли травы казались неестественно большими и толстыми. Они дрались молча, остервенело, но недолго. Потом Вера услышала шум падения, всплеск воды и снова смех, на этот раз короткий и прерывистый.
— Толя, Толя! — закричала Вера.
Луч фонарика снова взметнулся вверх, потом переместился в сторону, вниз, и Вера увидела, что Анатолий стоит по колено в воде.
— Толя, Толя! — в отчаянии звала его Вера, только сейчас обнаружив, что в двух шагах от нее обрыв, вскочила на ноги, сделала движение вперед, к обрыву…
Один из парней грубо схватил ее за плечо и сказал со смехом:
— Могу заменить, девушка! Зачем он вам нужен такой… мокрый…
— Я тебе сейчас покажу, сволочь! — раздался снизу голос Анатолия.
Потом снова послышался звук падения. Видимо, Анатолий пытался вскарабкаться вверх по обрыву, но поскользнулся и снова упал.
Те двое засмеялись.
Вера не видела их лиц, слышала только их голоса, их наглый смех. Сама не сознавая, что делает, она резко повернулась и с размаху попыталась ударить парня по лицу. Но не попала, — парень легко увернулся, снова скользнул лучом фонарика по Анатолию — тот теперь растерянно стоял на узкой кромке берега, и потоки воды стекали с него, — потом снова перевел луч на Веру.
— Брось ты ее, Кильтя, — лениво сказал второй парень, — я думал, и вправду классный товар. А она так… чижик.
Свет фонаря погас, и Вера услышала, как хрустят ветки под удаляющимися шагами.
— Развесь своего хахаля на вешалке, пусть сохнет! — раздался уже издали голос. И снова смех. Потом все смолкло.
— Толя, милый, как ты? — крикнула Вера.
Она услышала его медленные, чавкающие шаги по отмели.
— Толя, подожди, я сейчас спущусь к тебе! — уже едва не плача, произнесла Вера, безрезультатно пытаясь отыскать в темноте пологий спуск.
Молчание. Никакого ответа. Только удаляющиеся чавкающие шаги там, внизу.
