— Как, прошло? — спросил Костов и снова наполнил пустой стакан. Указал рукой — Пейте. Сейчас вам лучше?
— Да, — ответила она.
— Тогда продолжим. — Он отодвинул бутылку и стакан. — С кем из отряда вы поддерживали связь?
— Ни с кем, я ни с каким отрядом не связана.
— Послушайте, — он слегка наклонил голову и прищурил правый глаз, — знаете, сколько таких новичков, как вы, прошло через мои руки? Вначале вы самонадеянны, думаете, что мы глупцы, которых легко провести, но стоит вас взять за горло, вы сразу все вспоминаете. Хватит валять дурака. Говорите!
— Я вам сказала, что ничего не знаю.
— Даже и того, что Слановский предупредил вас о необходимости сообщить партизанам, чтобы они не посещали сел, потому что мы их там ждем?
— У нас с ним никогда не было и речи о таких делах.
— Слушай, девочка, когда я устрою вам очную ставку, будет поздно. Ты слышишь? Тогда мы выпишем тебе паспорт на тот свет.
Лиляна молчала. Костов встал, подошел к ней. Она инстинктивно приподнялась с места. От этого человека с хищным взглядом она не ожидала ничего хорошего.
— С кем из нелегальных встречаешься? — прошипел он.
— Ни с кем, — ответила она и не заметила, как он внезапно замахнулся. Она даже не успела защититься. Он сильно ударил ее в лицо. От боли потемнело в глазах. Она потеряла опору и упала на пол.
— Ни с кем? Врешь! — закричал он над ней. — Встать!
Она приподнялась, но последовал новый удар.
— Думаешь, что я буду заниматься только с тобой? Говори, что надо было у тебя две недели назад Данчо Даневу?
— Какому Данчо Даневу? — спросила она, и в ее голове молнией мелькнуло подозрение: неужели действительно Слановский прятался не случайно? Ведь он сам ей признался, что тогда ночью тайно подслушал ее разговор с Данчо. Теперь она ясно вспомнила, что на другой день он явился к ней с патронами очень смущенный и расстроенный.
Костов уловил неожиданное появление колебания и душевного смятения в ее состоянии. Он был уверен, что сломил упорство учительницы. В какой-то мере это так и было. В душе Лиляны зашевелился холодный колючий червь сомнения. Она все еще не могла прийти в себя — неужели возможно, чтобы Слановский дошел до такой низости? До сих пор она была твердо убеждена, что все обвинения и намеки против него строились только на предположениях. Но ведь и Данчо Данев предупреждал ее, что нельзя дружить со Слановским. Неужели она, наивная, должна последней узнать эту страшную правду?
Костов следил за своей жертвой с профессиональным спокойствием. У него не было намерения напрасно проводить здесь ночь. Он был почти уверен, что сил для сопротивления у нее не хватит.
— Теперь вы убедились, что между вами и нами нет тайн? Если вы хотите, чтобы я продолжал допрос, пока вы не раскиснете, то я ничего не имею против. Буду держать вас в темнице без воды и пищи до тех пор, пока сами не захотите говорить.
Лиляна продолжала молчать. Он нажал кнопку звонка на краю стола. В коридоре послышались тихие шаги. Вошел мужчина с заспанным лицом. Костов указал ему на Лиляну.
— Пусть напишет все, что знает. Мы с ней договорились. Она убедилась, что упорствовать бессмысленно.
Ее вывели из кабинета. В коридоре было тихо. Только один полицейский с карабином расхаживал перед лестницей на первом этаже. Вошли в длинную и тесную комнату. На одной из солдатских кроватей спал одетый и обутый мужчина, лежа на спине и прикрыв лицо кепкой.
Стол был покрыт старой черной клеенкой. Агент подал ей листы бумаги, придвинул чернильницу. Лиляна не прикоснулась ни к бумаге, ни к ручке.
Прошла минута, две, три, десять. Агент, тяжело дыша, остановился у нее за спиной.
— Ты почему не пишешь?
Она не ответила. Он вызвал полицейского из коридора. Велел ему постоять у двери. Смерил ее холодным, враждебным взглядом и вышел. Через некоторое время агент вернулся, схватил Лиляну за руку и повел ее в камеру.
Какое-то время она неподвижно стояла в темноте сырой камеры. Потом рухнула на пол. Сломленная усталостью, она не почувствовала, как провалилась в мучительную, кошмарную дремоту. Сначала ей казалось, что она стоит в железнодорожном подземном переходе и на нее со страшной скоростью мчится пышущий жаром локомотив, потом — что она находится среди зеленых лугов, изрезанных чистыми ручьями, но как только она пыталась зачерпнуть ладонями воды, ручьи сразу же пересыхали.
Сколько времени прошло в этом мучительном кошмаре, она не имела представления. Голод и жажда привели ее в сознание. Лоб и щеки ее горели. Снова напряглась, стараясь понять, как выйти из этого мучительного и безысходного состояния. В памяти в бешеном беге проносилось прошлое. Но все задерживалось и вертелось в кошмарном, запутанном круге переживаний ближайших дней. Она уже не сомневалась, что ее обманул и выдал Слановский. Он обвел ее вокруг пальца. Так подло прикидывался влюбленным, другом, товарищем, а одновременно строчил доносы. Она припомнила с предельной ясностью даже самые мелкие подробности их разговоров, выражение его лица, взгляд. Каким искренним и сердечным казался он!
Снова допрос. Она слушала. Отрицала. Сбивалась. При перекрестных допросах из нее вырывали отдельные слова.
Костов мучил ее терпеливо и упорно.
Еще немного, и она капитулировала бы. Ей казалось, что любое сопротивление бессмысленно. Кого защищать? Слановского? Но это означало бы насмешку над собой, унижения и страдания ради подлеца!
Нет, она отдавала себя в жертву и страдала сама во имя тех кристально чистых и святых людей, которые погибали в горах в жестоких сражениях.
Напряжение, голод и жажда истощали ее силы. Но она все откладывала развязку. Все еще сопротивлялась из последних сил.
На третий день ей дали немного хлеба. От жажды и соленой воды губы кровоточили. Она с трудом проглатывала кусочки хлеба.
В тот же день двери камеры широко открылись. Полицейский, пришедший за ней, шел рядом и даже помог ей подниматься по ступеням.
Остановились перед дверями кабинета начальника. Белая пелена застилала ей глаза. Все вокруг — пол, двери, окна, половик перед дверьми кабинета — было как будто выкрашено в ослепительный и вызывающий боль белый цвет. Она зажмурилась и прикрыла ладонью глаза. Острая боль резанула глаза, она словно ослепла.
Двери открылись. Она вошла. В полумраке комнаты Лиляна едва различала полного мужчину, сидевшего за столом. Она привыкла видеть перед собой лицо Костова, изрезанное глубокими морщинами, но теперь ее встретил совсем другой человек, с полным равнодушным лицом. Зазвонил телефон. Мужчина протянул свою короткую руку к трубке.
— Да, это я, Ангелов… Хорошо… Пожалуйста…
Лиляна поняла, что находится перед всесильным начальником управления государственной безопасности, который расставлял сети конспираторам и подписывал смертные приговоры коммунистам.
Ангелов положил трубку. Закурил сигарету и только тогда повернулся к ней:
— Подойдите ближе!
Она сделала несколько шагов вперед. Силы покидали ее. Ноги дрожали, колени становились ватными. Лиляна почувствовала, что еще немного — и она упадет.
— Я надеюсь, вы убедились в том, что здесь не место для девушек?
— Да, но я сказала, что ничего не знаю.
Ангелов громко рассмеялся. Она вздрогнула. Что смешного было в ее словах? В его смехе были цинизм, бессердечность, самолюбование человека, уверенного в себе. Но это длилось всего секунд двадцать. Внезапно улыбка исчезла с его мясистого лица. Он насупил брови, встал в полный рост над столом и начал твердым, наставническим голосом говорить:
— О ваших связях и антигосударственной деятельности мне все известно. Но я еще надеюсь, что из вас может получиться хороший и благонадежный гражданин. Закоренелые фанатики вдалбливали вам до сих пор в голову, что мы, люди из службы государственной безопасности, — звери. Я хочу опровергнуть эту клевету. Действительно, мы суровы и беспощадны с теми, кому уже не поможешь, но обманутым и заблудшим мы даем возможность исправиться. Так я поступлю и с вами, освобожу вас сегодня же. Я не передам вас прокурору, но при одном условии…
— Каком? — удивленно спросила она.
— У вас есть одно замечательное качество: вы умеете хранить тайну. Сожалею, что поздно вас узнал. Когда-нибудь вы будете признательны нам за то, что мы дали вам возможность стать на верный путь. Может быть, я ошибаюсь, но все же склонен верить, что вы — жертва временных увлечений, что, побывав в этих стенах, вы сделаете правильные выводы. Не считайте это комплиментом, но и я за свою долголетнюю службу понял, что с такими людьми, как вы, необходимо разговаривать откровенно и сердечно. Вы умная и открытая девушка, и из допроса, который вели мои люди, вы поняли, откуда у нас сведения о вашей антигосударственной деятельности, не так ли?
