Виктор Кондратенко - Без объявления войны

Западный Буг в тех местах неглубокий. Немецкие пехотинцы перешли его вброд. За ними двинулись артиллеристы и перекатили на руках через речку легкие и средние пушки. Шли очень смело — в полный рост. Вероятно, думали, что бомбежка и артналет подавили нашу оборону. И тут в бой вступили пограничники, и ожил огнем весь Струмиловский УР. Противник обстрелял УР дымовыми снарядами. Густой бурый дым ослепил нас. Через амбразуры проник в доты. Стало трудно дышать. К дотам двинулись штурмовые группы. Они несли взрывчатку в черных ящиках и длинные шесты с минами. Но пулеметный батальон отбил атаку штурмовых групп. Наступило затишье. Дым рассеивался. Командир батальона капитан Гень выслал разведку во главе с младшим лейтенантом Велько. Разведчикам добыть «языка» не удалось, но они на берегу Западного Буга взяли у двух убитых гитлеровских офицеров документы и карты. Струмиловский УР штурмовал 192-й пехотный полк. На трофейных картах было точно обозначено расположение наших дотов, а командный пункт отмечен красным крестиком. Это была работа вражеских лазутчиков.

Отражая натиск врага, пограничники и уровцы ждали подхода регулярных частей Красной Армии. Но связь с Каменкой, где находились старшие начальники, прервалась. Капитан Гень направил двух разведчиков в Каменку, но они не вернулись. Тогда комбат послал семь добровольцев во главе с младшим лейтенантом Баранниковым. Из этой группы возвратился один младший лейтенант Лысак, все его товарищи погибли, он не смог пройти в Каменку.

Надо сказать, что в это время наши пограничники вели бой за мост на Западном Буге. Несколько раз они пытались взорвать его. Но немцы прочно удерживали захваченный мост. Однако наладить переправу войск противнику мешал с левого фланга гарнизон дота младшего лейтенанта Бессмертного, а с правого — гарнизон дота младшего лейтенанта Начфинова.

Противник решил во что бы то ни стало уничтожить два этих дота. Под прикрытием орудийного огня, в дыму, штурмовые группы поползли к дотам с ящиками взрывчатки. На помощь осажденным гарнизонам пришел с деблокирующей группой младший лейтенант Велько и отогнал подрывников. В ответ фашисты усилили обстрел. Снаряд попал в бронешар и заклинил его. И вот тут-то произошло совсем невероятное. Под орудийным огнем поднялся младший лейтенант Велько и с помощью оружейного мастера сержанта Лазарева спокойно, как ни в чем не бывало, привел бронешар в порядок.

В этот день младший лейтенант Велько четыре раза испытывал судьбу. Под огнем немецкой артиллерии он выходил из дота и налаживал бронешар. Потом еще дважды то же самое делал лейтенант Макеев и оружейный мастер сержант Лазарев. Когда с тыла ударили тяжелые орудия, все мы воспряли духом: помощь подоспела! Но радость оказалась преждевременной. В тылу у нас появился противник. Его 310-миллиметровые пушки стали бить по дотам прямой наводкой. Беззащитная тыловая сторона УРа ничего не могла поделать с этими орудиями. Мы только горько сетовали о том, что наши доты оказались недостроенными.

Вражеская артиллерия била с фронта, била с тыла. Она вела огонь час, второй, третий. В дотах жарко. Скопились пороховые газы, дышать трудно. От прямых попаданий снарядов доты вздрагивали, качались. В ушах стоял звон. А пушки все били, били...

Огнем тяжелых орудий враг разбил первый каземат второй роты и приступил к третьему. Подрывники окружили дот младшего лейтенанта Бессмертного. Они предложили гарнизону сдаться.

Никто не вышел из дота, не сдался. Враг окружил и взорвал дот младшего лейтенанта Начфинова. Потом приступил к подрыву дота младшего лейтенанта Ерковича. Но тут появился Велько с деблокирующей группой. Бойцы, забросав гранатами немецких саперов, отстояли дот. А на мосту зарокотали моторами с черно-белыми крестами танки и большой колонной пошли на Сокаль.

Ночь принесла затишье. Только взлетали ракеты, изредка раздавались короткие пулеметные очереди. Утром борьба разгорелась с прежней силой. Враг продолжал бить с тыла из тяжелых орудий. Снайперы повредили перископы — это помогло штурмовым группам подорвать ослепленные доты.

Наш пулеметный батальон понес потери. Он уже не мог контратаками приходить на выручку окруженным гарнизонам дотов. А враг все время подбрасывал подкрепления, наращивал артиллерийский огонь. И все же УР продолжал вести бой. Никто не бросил оружия, не ушел со своего поста, не попросил у врага пощады.

На третьи сутки капитан Гень приказал уцелевшим гарнизонам снять у орудий замки, забрать пулеметы, покинуть доты и пробиваться к своим. Выйти ночью из окружения помог курсант Каняров. До схватки с гитлеровцами этот паренек ничем не выделялся — тихий, скромный. Когда выступал на комсомольском собрании, всегда почему-то краснел. А начался бой — первый в атаку, первым в разведку. Пробраться под огнем в дот — пожалуйста. Если мина повредит провод, он сейчас же наладит связь. Когда Каняров ходил в разведку, ему пришлось хорошенько побродить по болоту. Местные жители считали лесную топь непроходимой, а вот он сумел найти тропку.

Дикая топь не хотела смириться с человеческой дерзостью. Нет-нет, да и зачавкает ненасытная болотная утроба и, оскалив черную пасть, плеснет в грудь тухлую мертвую воду. Только отряд вышел из болота и углубился в лес — появились гитлеровцы. Велько с Матвеевым, вооружившись пулеметами, стали прикрывать отход отряда. Они пожертвовали собой, но сдержали противника, спасли товарищей. Вот и все. — Заворотный поднялся.

Поздним вечером, возвратясь в редакцию, сразу же засел за очерк. Через три дня он появился в газете, сильно сокращенным. Читал его с чувством досады. В комнату в это время вошел быстрый, напористый Валентин Шумов — заведующий киевским корпунктом «Комсомольской правды».

— Слушай, дружище, гоняюсь за тобой со вчерашнего дня. Есть срочное задание. Надеюсь, выручишь? Нужен подвальный очерк прямо в номер: «Киев в эти дни». Я просил написать Александра Твардовского, но он занят. Посоветовал обратиться к тебе. Ты должен рассказать читателям «Комсомолки» о своем городе. Чем он живет, как борется? Лады?

— Лады... А срок?

— Ты же газетчик, понимаешь...

Надо спешить, побывать в разных концах города. Без помощи Хозе тут не обойтись. После фронтовых дорог он привел «эмку» в порядок, и она выглядит как новая.

Едем на почтамт. Он поражает меня не только колоссальным объемом работы, но и какой-то особой человечностью, бережным отношением к каждой телеграмме и письму. Тысячи людей ушли на фронт, эвакуировались на восток, сменили в городе местожительство. Что ни письмо — судьба человека. Почтальоны сделались настоящими следопытами. Письмо с фронта или с далекого Урала не должно остаться без ответа. Если выбыл адресат — надо разыскать его родственников или знакомых. На киевской телефонной станции образцовый порядок. Связь как никогда нужна сейчас осажденному городу. И она работает бесперебойно. В киевских военкоматах несметное количество заявлений. Юноши, девушки, женщины, пожилые мужчины просятся в армию. Листаю заявления, написанные лиловыми, зелеными, красными чернилами, химическими и простыми карандашами.

Беседую с пожилыми рабочими-ополченцами, с недавними студентами — бойцами истребительных батальонов, с донорами, домохозяйками, старательно возводящими баррикады на площади Льва Толстого.

Работаю над очерком всю ночь и утром, отпечатав его на машинке, спешу к Шумову.

— Так ты написал?! Не подвел... Посиди, сейчас прочту, может быть, возникнут какие-нибудь вопросы... — Шумов перевернул последний листок. — У меня замечаний нет. Материал буду передавать.

Через два дня он позвонил:

— Говорит Шумов. Очерк напечатан. Поздравляю и благодарю за выручку.

Было приятно и почетно напечататься в «Комсомольской правде». В буфете за чаем, пробежав мой очерк в газете, Александр Трифонович спросил:

— И это ты все из своей головушки?

Я вопросительно посмотрел на Твардовского. Он продолжал:

— Была у меня бабка. Неграмотная. Бывало, как только выйдет у меня книжка стихов, я накуплю связки бубликов и еду на родину. Вместе с бубликами преподношу бабке и книжку. Бублики возьмет с большой радостью. А книжку, повертев в руках с безразличным видом, положит на полочку. Однажды, приехав к бабке с бубликами и новой книжкой, преподнес ей подарки. На этот раз бабка не на бублики, а на книжку обратила внимание. Кто-то ей растолковал, что книжки привожу не чужие, а собственного сочинения. И тут она, нежно поглаживая обложку, воскликнула: «И это ты все из своей головушки? Ты и дальше так продолжай делать, милый». Вот я тебе и передаю совет моей бабки.

После завтрака собрался зайти в секретариат и узнать, какие будут дальнейшие распоряжения, что готовить в следующий номер, как тут ко мне — посыльный:

— Полковой комиссар приказал явиться к нему.