— Матерь божья, что это?! — потрясённо спросил я. Летёха засмеялся:
— А-а, тоже перепугался?.. Это, брат, агентурное донесение, Ромка вчера принёс с Борков, как раз где тебя на эшелон сажали… — я потёр руку с номером. — Связь с Ленинградом была вечером, — продолжал Витька. — Требуют активных действий и подготовки аэродрома совместно с соседними отрядами.
— Так это ж хорошо, — я снова макнул палец в сахар. Сашка фыркнул и перебил командира:
— Хорошо, кто спорит. Только с чем эти активные действия вести-то?
— Товарищ в корень смотрит, — заметил лейтенант и достал из планшетки подробный план станции Борки. — Вот мы и сидим думаем. И взрывчатка есть, да и боеприпасами разжились бы. Только рискованно. Да и вывезти не на чем. Двадцать полицаев и двадцать заготовителей в посёлке — это так, мелочи. Поставить на дороге пулемёт и постреливать, они и не сунутся, там по сторонам открытое поле… Можно момент выбрать, когда эшелонов с солдатами не будет. Но на самой станции железнодорожники…
— У них старший — Фунше, — вспомнил я. — А отправкой рабсилы заведует такой толстый, обербаулейтер, как зовут — не знаю… Вот тут у них контора, — я нашёл на плане станционного здания обозначенную дверь
— Ага, этого мы и не знали, — Витька поспешно начал писать на загнутом уголке плана. — Фунше?
— Фунше, — кивнул я, изучая план. — А что за бронепоезд без паровоза?
— Бронелетучка, — скривился лейтенант. — Поганая вещь… В башне два пулемёта минимум, а у нас гранат нету почти…
Брезентовый полог, закрывавший вход, откинулся, мы обернулись. Внутрь проник Илмари Ахтович. За ним грозно двигалась тётя Фрося.
— … и я тебе говорю, Ахтыч, что людей мне скоро кормить навосе будет нечем. Я сейчас сидела-считала — слёзы горькие. Крупы осталось — кот наплакал, да и та вся овёс, мужики скоро иржать начнут…
— А вы чего не спите? — начальник штаба уставился на нас.
— Вместе думаем, — сообщил Витька.
— И много надумали?
— …заместо ваты мох щиплем, бинты перестираные; хорошо — раненых нету, а как будут? Завтра-послезавтра мне в голову котелком запустят и скажут: «Уморить нас надумала, старая?!» Мне их к тебе посылать, али как?..
— Да ничего пока, — Витёк виновато пожал плечами
— Ну вместе давайте думать, — капитан присел к столу. Тётя Фрося высилась рядом, подобно символу рока:
— …и скажи, чтобы выгребную яму новую выкопали, да не ленились, паразиты, а то мухи так и вьются; летом-то ещё не то будет, по запаху нас найдут…
— Иди отдохни, а? — безнадёжно попросил Хокканен. — Будет тебе выгребная яма. Про остальное — по мере сил.
— Смотри, Ахтыч, — тётя Фрося покачала пальцем и удалилась, но ещё довольно долго было слышно, как она кроет Гитлера, войну и нехватку продуктов.
— Угнанные в пакгаузе, — Витька подчеркнул здание на плане ногтем. Илмари Ахтович безразлично спросил:
— Ну и что?
— Вытащить их надо, товарищ капитан.
— Вольно им было в рабство идти.
— Силой забрали…
— Могли в лес убежать… Нам про взрывчатку надо думать. Где она?
— Тут, — Витька указал место. — Сашка говорит — вышки кругом. Мёртвое дело. Даже если и захватим станцию — а там немчуры больше, чем наших, в два с половиной раза — как тол вывезем?
— На себе не получится?
— Даже если там тонна — это на каждого навьючить по полтора пуда. Тогда вынесем. А там не тонна, там больше… Товарищ капитан… а если доложить в Центр, что не можем выполнять задания технически? Подготовим аэродром, пусть перебросят хоть полтонны взрывчатки. Для начала…
— Ерунды не пори, Виктор.
— Есть ерунды не пороть…
— У нас совсем взрывчатки нет? — спросил я. На меня посмотрели все; я бы непременно смутился, если бы не одна мысль, всё более и более чётко оформлявшаяся в мозгах. — Без неё никак?
— Кило двадцать будет, — пожал плечами Витька. — Никак…
— А если так, — я стал коленками на лавку и лёг на стол животом. — На дороге выставить пулемёт, как… как товарищ лейтенант предлагает. Чтобы из посёлка не прибежали зрители… Вот тут казармы дорожников? — Витька кивнул. — А какое здание?
— СЩБ. Сборно-щелевой барак.
— Кайф. В смысле — то, что надо, — я заёрзал животом на бумагах от возбуждения. — Убираем с вышек часовых… Я сам могу, ещё парочку стрелков хороших найдём?.. Синхронно главное это сделать. Одновременно с этим несколько человек захватывают этот самый броневагон. Если окажется, что дверь или что там закрыта — взорвать её, заряд заранее приготовить…
— Ну-ка, ну-ка… — Хокканен сел удобнее. — И?..
— Тут же жмём вот сюда, становимся прямо напротив этого барака и хреначим его из пулемётов, — развивал план я, пыхтя от возбуждения. — Кого не убьём, тот пересрёт или просто потеряется — чего, откуда, типа почему сим-сим?.. В общем, удивятся, — смягчил я сказанное, увидев недоумённые взгляды. — И станция наша.
— Это всё неплохо-о… — протянул Хокканен. — Честное слово, очень неплохо. Но остаётся проблема — как вывезти взрывчатку?
— А мы её вынесем всё-таки, — подал голос Сашка. — Только не на себе. Освободим угнанных. Там наверняка мои сельчане есть. Навьючим, хоть силой. И вытащим в лес, на опушку.
— Оттуда растащим по схронам, — дополнил Витька, — сами. И тут же, на месте, кликнем желающих в отряд. Ребята-девчонки молодые, рисковые. Оружие, боеприпасы на месте соберём. Сколько-нисколько. Напоследок подожжём всё, что горит, вагон с рельсов спустим. И пусть разбираются, что сгорело, что пропало и куда унесли.
Хокканен задумался. Потом стукнул кулаком по столу:
— Честное слово, может получиться. Только надо всё подробно расписать, как роли в театре… Вы спать ложитесь, — кивнул он нам, — а мы пойдём к командиру, кумекать дальше.
— Во, — оскорбился Сашка, — план наш, а кумекать вам? — но тут же зевнул и махнул рукой: — Есть спать, товарищ начальник штаба.
Мы завалились на нары. Офицеры, потушив коптилку, вышли. Сашка, повозившись, прошептал:
— Здорово ты придумал.
— Мы, — поправил я. — Я бы и не допёр, как взрывчатку вынести… Чего здорово, ломать — не строить. Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики.
— Это точно, — серьёзно ответил Сашка. — Давай спать.
Смешно, но теперь я уснул почти сразу, как будто сделал невероятно важное дело.
Нас никто не будил.
Сперва я принял это, как признак партизанского беспредела, но потом понял, что в отряде существует довольно жёсткая дисциплина. Просто у разведчиков, в которые нас угораздило попасть, имелись определённые вольности и послабления.
В обмен на готовность в любой момент взяться за выполнение задания, которое нельзя поручить никому другому просто потому, что оно невыполнимое.
Но в то утро я об этом и не думал. Проснулся и лежал с закрытыми глазами, слушая, как снаружи неразборчиво перекликаются голоса, раздаются какие-то ещё звуки и вроде бы даже кто-то напевает. Это всё тоже довольно сильно напоминало спортлагерь. Даже поверить в то, что идёт война, было трудно.
Когда тебя никто не поднимает, то долго валяться в постели (даже если это нары с соломой и брезентом) трудно, тем более, что хотелось есть. Я открыл глаза, сел и широко зевнул с подвывом.
Ромки и Юльки не было. Сашка всё еще спал — раскидав руки и ноги. Женька разбирал на столе какую-то фигню. Терзая одной рукой волосы, я слез с нар и подошёл к нему:
— Доброе утро… Это чего?
— Это остатки медикаментов отряда, — с отвращением сказал Женька, — которые передали в моё распоряжение, едва узнали, что я знаком с санитарным делом. Бинты несвежие. Упаковка ваты. Йод. И пирамидон.
— Пирамидон? — тупо спросил я.
— Пирамидон, — человеконенавистнически подтвердил Женька. — Ещё мох. Сфагнум. Много.
— Ты богач, — уважительно сказал я, обнимая его за плечи. — Вот что, Женёк. Я сейчас пойду немного посикаю, чтобы штаны не намочить. А потом мы с тобой поговорим на тему, что такое ничего и как из него сделать что-то. Найди на чём писать и разбуди этого дубка, — я кивнул на Сашку. Женька фыркнул:
— Почему дубка?
— Потому что могучий, как дуб, — ответил я и, запрыгнув в штаны, поскакал наружу.
Лагерь, очевидно, только-только проснулся. Я было вознамерился отправиться к ближайшим кустикам, но потом увидел за деревьями камышовую загородку. Те, кто её делал, обладали чувством юмора, так как там имелись стрелочки с буквами «М» и «Ж», а так же ещё одна — она указывала прямо вверх и была украшена целым словом:
ФАШИСТАМ
Я так прибалдел, что даже подзабыл о том, зачем пришёл — и вздрогнул, когда на моё плечо, легла чья-то рука. Но ещё больше я вздрогнул, увидев… священника.
Да-да, это был самый обычный православный священник, в рясе, скуфейке, с крестом на груди, с карабином за плечами и патронташем под крестом. Вроде бы ещё молодой. Он смотрел на меня и улыбался. Потом кивнул на среднюю надпись:
