Кто-то простонал:
— Раненых выжигают, сволочи!
Между тем немцы приближались всё ближе, уже можно было расслышать их смех, когда уже приготовившиеся к последнему бою красноармейцы увидели невероятную картину — по полю на полном газу мчался вражеский мотоциклист. Подлетев к факельщикам, водитель резко затормозил, затем соскочил с сиденья и со всего размаха врезал эсэсману с огнемётом, шагающему впереди своих товарищей, в челюсть. Тот покатился по земле, а мотоциклист выхватил из кобуры пистолет и разрядил обойму прямо в связку баллонов за спиной убийцы. Облако огня накрыло всю группу карателей, полностью…[41] А прикрывшийся от пламени рукавом фашист выпрямился, затем плюнул вниз, на жуткий костёр и, вновь оседлав свою двухколёсную машину, двинулся прочь… Столяров ещё успел разглядеть, как тот остановился у стоящего поодаль бронетранспортёра, что-то выкрикнул сидящим там солдатам, а затем пистолет словно приклеился к виску, сухо щёлкнул выстрел, и мотоциклист упал на землю…
— Что это с ним?
Послышался чей-то недоумённый вопрос. Майор с трудом выдавил:
— Видать, у этого немца ещё что-то от человека осталось…
Они спустились обратно в землянку.
— Что делать будем, орлы? Гансы не сегодня, так завтра нас точно найдут. К своим нужно двигать. Вон, на востоке всё грохочет, и дымом затянуто. Бьются наши насмерть. Выбираться отсюда надо. Кто — за?
Короткое молчание, потом заговорили все наперебой:
— Точно, товарищ майор.
— Надо идти!
— Темноты бы дождаться только…
Александр выпрямился, подводя итог:
— Значит, пойдём. А ты, летун, что молчишь?
Штурмовик нехотя выпрямился:
— Старший лейтенант Закаридзе. Согласен я с вами, товарищ майор. Надо идти. Только вот, я по земле ходок слабый. Не смогу с вами. Оставьте меня, а сами идите.
— Не понял, старший лейтенант…
Вместо пояснений тот молча присел и с трудом стянул сапог — все ахнули: вместо ступни у лётчика был протез.[42]
— Родной ты наш… Да разве мы тебя такого бросим?! На руках понесём, а к своим — доставим!..
Невыносимо жаркий июльский день двигался к своему концу. Все облизывали пересохшие от жажды губы, спасало лишь то, что внутри было прохладно, да обнаружилось ведро воды, невесть как уцелевшее. Между тем враги деловито обживали захваченные позиции. Уже суетились команды трофейщиков из военнопленных-добровольцев с белыми повязками на рукавах. Полуголые по пояс сапёры усиленно поправляли ров, торопливо минировали предполье. Наших бойцов от обнаружения спасало лишь то, что их укрытие находилось немного в стороне от основной линии бывшей обороны, но никто не сомневался, что их обнаружат, и очень скоро…
… Они ввалились в окопы прямо к красноармейцам. Закопчённые, в крови, но все дошли до своих. Пристроившись в хвосте вражеского танка, словно пехота, его сопровождающая. Немудрёная хитрость, а так же то, что видимость на поле боя составляла метров двадцать из-за сплошного облака пыли дыма от горящей техники, затянувшей равнину, помогла преодолеть самые последние метры жуткой дороги. Они дошли все, неся на руках не могущего двигаться наравне со всеми лётчика…
Тяжёлая «четвёрка» с бортовыми экранами наползла на неприметный холмик и закрутилась на месте, затем внезапно осела, выбросила из выхлопных труб облако густой гари, и, взвыв напрягаемым сверх всякой меры двигателем стала задирать брюхо в потёках масла.
— Блиндаж раздавил, сволочь!
Откуда то из-под земли вдруг появилась шатающаяся фигура в бинтах, залитых кровью, и бросилась под гусеницы, грянул мощный взрыв, танк осел назад. Откинулся люк командирской башенки, оттуда появилась голова в пилотке, и осела назад, охваченная буйным пламенем. Кто-то метко угодил бутылкой с зажигательной смесью точно в лоб вражескому танкисту…
— Лётчика — в тыл! Давай, ребята! Уноси! Я прикрою!
Столяров бросил сошки «ДТ» на бруствер и ударил в упор по выросшим из марева фигурам. Те словно переломились в поясе и рухнули на траву. Над головой с воем прожурчал снаряд и влип прямо в тупую морду бронетранспортёра, ахнул взрыв. Мелькнуло в воздухе оторванное зубчатое колесо передачи, смятый в ком двигатель… Ствол пулемёта в руках майора трясся от беспрерывной стрельбы, словно ему передалась вся ненависть танкиста. Сбоку донёсся чей-то крик:
— Пехоту отсекай! Пехоту!
И точно — одна за другой из дыма и пыли появлялись вражеские гренадёры. Но «ДТ» не выдавал, и вдов в Германии с каждой пулей в диске становилось всё больше и больше. Внезапно боёк сухо щёлкнул, очередь оборвалась. Кончились патроны. Александр лихорадочно осмотрелся вокруг — пусто! Но в этот момент из-за угла вывалились двое бойцов, волокущих за собой «крупняк» Березина.[43]
— Помогай!
С натугой они забросили тяжёлое тело адской машинки на бруствер, и в упор по наступающей пехоте хлестнула гулкая очередь огромных пуль… Эффект был жуткий: в разные стороны полетели руки, ноги, осколки черепов и прочих запчастей от фашистов. Одна пуля зачастую пронзала двоих — троих врагов. Как правило, живых после этого не оставалось…
— Бей! Бей!
— У меня патроны кончились!
— Там, за поворотом, пункт боепитания!
Сашка метнулся в указанном направлении — точно! В «лисьей норе» громоздились пулемётные диски, ящик с гранатами и бутылками с «КС». Отдельно стояли цинки с патронами к «ППШ» и трёхлинейкам. Обрадовано он подхватил четыре увесистых «блина» и новенький «ДП», затем бросился назад. И вовремя! Немцы воспользовались тем, что пулемётчики меняют ленту и бросились вновь в атаку, рассчитывая одним рывком оказаться в окопах, когда майор прямо с руки ударил в упор, словно когда-то в Сталинграде…
Потом появились бронебойщики с противотанковым ружьём. На пару они сожгли тупоносый немецкий «251-ый» с миномётом в кузове. Прорвавшийся к траншее танк спалили артиллеристы приданного ПТОПА. А потом как-то внезапно наступила темнота, и всё затихло. Только кто-то долго звал мать на нейтральной полосе, заваленной вражескими и нашими телами…
— Откуда ты, танкист? Из пятьдесят первого?
— Да нет… Нас вчера сожгли. Кстати, где это мы находимся?
— Прохоровка, «чумазый». Станция Прохоровка. Мы. Тут. Почитай. Уже второй день рубимся. Вчера вот, штрафники нас выручили. Сегодня ребята из окружения подошли… Не пустим гада дальше…
Старшина хлопнул майора по плечу.
— А ты — молоток! Умеешь драться! Не хуже, чем в Сталинграде!
— Значит, одна у нас школа, старшина…
Они отбивались ещё двое суток. Было всякое. И тучи бомб, летевших с неба прямо на них, словно свинцовый дождь. И рукопашная среди развалин станции, когда Александра спасло только чудо — перекосившийся в патроннике «МП» патрон. И пылающий, подожжённый выстрелом «восемь-восемь» наш «Т-70», из которого неслись нечеловеческие крики горящих заживо людей, поскольку люки заклинило, и вылезти они не могли, а попытки пехоты сбить пламя землёй, поскольку воды давно не было, гасились немцами из пулемётов. И долгожданный ливень, обрушившийся на них одиннадцатого июля вечером, упавший на опалённую людской злобой и ненавистью землю… Было всё. Жуткое, нелюдское, страшное. Столяров никогда не сталкивался с таким прежде, даже во время самых страшных боёв в Сталинграде, когда казалось, что уже наступил предел невозможного… Бросались под гусеницы раненые, обвязавшись гранатами, подрывал себя красноармеец, окружённый врагами. Последний уцелевший артиллерист стрелял из пушки в упор, прежде чем погибнуть вместе с орудием под гусеницами уже подбитого им танка… Они забылись в последнем сне, накрывшись одной шинелью на четверых. Измотанные, смертельно уставшие от непрерывной схватки с врагом. Майор-танкист. Два пулемётчика. Измотанный до черноты боец с ПТР. Наступало двенадцатое июля…
Новыми машины были не только по названию. Полк Столярова получил десять «Ил-2» последней модификации, вооружённых 37-мм пушками «НС-37», вместо стандартных «ВЯ». Механики на аэродроме с ног сбились, пытаясь привести в порядок полученные машины. Слава Богу, хоть обшивка клочьями не отваливалась, как зимой… Похоже, что навели порядок в этом деле.[44] Но нужно было переплести многочисленные тросы системы управления, довести до нормального состояния воздушные системы, да и освоить новое оружие штурмовика. Фактически полк был небоеспособен ещё минимум неделю, о чём Александр и доложил руководству. Посопев в трубку, Сидоров неожиданно усмехнулся (Столяров явственно услышал короткий смешок), затем рявкнул:
— Словом, так комполка. Бери своих орлов и дуй сюда. Даём тебе направление в дом отдыха. На десять дней. Жду через два часа.
