Еще через несколько минут из здания вышли те, кто недавно туда проник. Один из них нес на руках девушку, еще четверо попарно волокли на плечах своих товарищей. Вся компания погрузилась в припаркованные напротив здания автомобили, и те, пыхнув сизым дымком, сорвались с места, быстро исчезнув из вида растерянного часового.
Не прошло, пожалуй, и двух-трех минут, как на глазах вконец ошарашенного часового к зданию подлетели несколько легковушек, останавливаясь под визг тормозов, и мимо замершего в страхе стража в дверь влетели десятка полтора человек в форме. Сразу вслед за ними появились два грузовика с солдатами, которые выпрыгивали из кузовов, тут же выстраивая вокруг здания линию оцепления. Вскоре из подъезда стали выводить арестованных и рассаживать по машинам. Прошло еще какое-то время, и появился автобус с красным крестом. Деловитые санитары с сумрачными лицами вынесли на носилках несколько трупов, погрузили в свой автобус и отбыли…
Нина начала приходить в себя тогда, когда ее вытаскивали из здания контрразведки, но окончательно очнулась лишь в автомобиле, который мчался в Варшаву. Увидев склоненное над ней лицо Владислава Андруевича, она от радости, что все, кажется, завершилось благополучно, едва не потеряла сознание снова, перепугав своих попутчиков. К счастью, как показало обследование в варшавском военном госпитале, ничего серьезного с ее здоровьем не приключилось. «Хорошо быть трусихой, — размышляла она, лежа на госпитальной койке, — увидела пыточные инструменты — и сразу в обморок. Попробуйте, допросите меня, когда я без сознания!» Уже через день, когда стало ясно, что ничего страшнее синяков и кровоподтеков у нее на память не осталось, Нина покинула стены медицинского заведения и смогла снова приступить к занятиям в школе.
Все, что смог рассказать ей отец о похитителях, сводилось к тому, что это была местная краковская подпольная группа офицеров, связанная с отцами-иезуитами. Действовали они наобум, никакой реальной компрометирующей информацией не располагая.
3. Дела школьные… и не только
В понедельник, 3 мая, Нина приехала в интернат на «Студебекере» — после уроков ей предстояло заехать за генералом Речницким, чтобы отвезти его на какую-то важную встречу. Вот прозвенел последний звонок, и, поглядывая на часы, девушка заторопилась к машине. И вдруг перед самым выходом из здания интерната на нее обрушился поток холодной воды. Что за чертовщина?
Да, есть у чехов, словаков, поляков и западных украинцев такой обычай — обливаться водой в пасхальный понедельник. Однако католическая Пасха давно уже — еще 28 марта — миновала! А сегодня… А сегодня как раз пасхальный понедельник после православной Пасхи. И такой подлянки Нина совсем не ожидала — нет же у православных обычая поливать друга в этот день водой! Какой же дурак решил так, ни к селу ни к городу, пошутить? Оглянувшись, девушка увидала одного из своих одноклассников, глупо ухмыляющегося, с пустым ведерком в руках.
— Зараза! — с чувством воскликнула она. — Ноги повыдергиваю!
Увидев, какое выражение появилось у нее на лице, «шутник» тут же бросил ведерко и пустился наутек. Как ни чесались у Нины кулаки, пришлось отложить выяснение отношений, потому опаздывать было никак нельзя — уж это она давно затвердила крепко-накрепко. День был довольно теплый, и потому одежда девушки ограничивалась одним лишь платьем, которое сейчас было мокрым — хоть выжимай. Но даже и на это времени не было, и пришлось плюхаться на водительское сиденье как есть, оставляя на нем мокрые потеки. В довершение всего, разнервничавшись, Нина так и поехала в открытом автомобиле с убранной крышей, отчего ее немилосердно просквозило, и к вечеру разболелось горло.
В результате расправа с виновником происшествия отложилась еще на несколько дней, но когда девушка снова появилась в интернате, «шутник» был-таки отловлен и излуплен от души.
Хотя в русской школе-интернате не было уставной первичной комсомольской организации, но несколько комсомольцев в старших классах имелось, ячейку они образовали и регулярно проводили собрания, стараясь поддерживать общественную жизнь школы на высоте. Во всяком случае, пионерскую организацию в школе ячейка взяла под свое руководство — а кому еще было заниматься здесь, в Варшаве, советскими пионерами? Принимать в ВЛКСМ ячейка не могла, но вот на то, чтобы раздавать общественные поручения, их авторитета хватало. Вот и Нина как девушка общественно активная попала к ним на заметку и обзавелась ответственным поручением — вести работу пионервожатой в пионерском отряде пятого класса.
Пионеры — пятиклассники были еще те — некоторые как бы не старше Нины и выше ее на голову. Что поделать — война многих вырвала из привычной жизни и заставила пропустить кого два, кого три, а кого и все четыре года учебы. Тем не менее репутация девушки в интернате была такова, что великовозрастные пионеры сразу признали ее за старшую и сделали арбитром в своих непростых взаимоотношениях. Едва она успела отойти от кошмарного приключения с краковской контрразведкой, как пришлось вникать в перипетии личной жизни своих подопечных.
— Нина-а, — чуть протяжно произнесла одна из девчонок, улучив момент, когда они оказались наедине в коридоре, — смотри, что он мне написал! — и с этми словами сунула в руки новенькой пионервожатой небольшую записку.
— Кто — он? — машинально поинтересовалась девушка.
— Ну-у, вот! — и пятиклассница ткнула пальцем в записку, которая гласила:
«Зинка ты мне нравишся.
Кость тебе в глотку целую Рэм». [13].
— От меня-то ты чего хочешь? — стала выяснять Нина.
— А чего он так пишет… — с нотками обиды в голосе ответила Зина.
— Дурак потому что, — категорически отрезала пионервожатая. — Пошли его куда подальше.
— Да-а… — снова растягивая слова, произнесла девчонка, — он сильный. И высокий.
— Так ты что, его боишься? — пыталась разобраться Нина.
Девчонка взглянула на нее с недоумением:
— Почему? Он хороший…
— Он тебе нравится, что ли? — вот пойми их, этих девиц!
— Ага…
— Так я тут тогда при чем? — никак не могла разобраться девушка.
— А чего он так пишет… — слово в слово повторила Зина недавно произнесенную ею фразу, теребя концы пионерского галстука.
— Дурак, — потому и пишет так, — Нина тоже повторила свой ответ, на этот раз малость скаламбурив, но потом ее осенило: — Тебе что, хочется, чтобы он писал, но так, не по-дурацки? Без всяких там костей в глотку?
— Ну! — кивнула девица, поражаясь недогадливости пионервожатой, которая не в состоянии сразу уразуметь такие простые вещи.
— Ладно, разберусь, — коротко бросила вожатая и пошла разбираться.
Когда Рэм увидел в руках у Нины свою записку, он покраснел чуть ли не до свекольного цвета. Смущал его, конечно, не уровень грамотности, продемонстрированный в написанном им кратком тексте. Ему было жутко стыдно, что обнаружился сам факт — он написал девчонке объяснение в своих чувствах. Да еще и перед кем обнаружился — перед этой «взрослой» Нинкой (хотя она была ничуть не старше его самого), которой, конечно же, смешно читать подобные признания.
Разбираться в обуревающих великовозрастного пятиклассника эмоциях девушка не стала, но воспользовалась явно видимым замешательством парня, чтобы, не мешкая, захватить инициативу и перейти в наступление:
— Ты что это тут написал? Разве же так девушкам в любви надо объясняться?
— А как? — непроизвольно вырвался вопрос у сбитого с толку подобным началом разговора парня. Он-то ждал насмешек или даже издевки, а тут…
— Как, как… Вот причем тут кость в глотку, а? — пионервожатая в опрятной белой блузке и новеньком красном галстуке укоризненно покачала головой. — Не можешь сам как следует написать, взял бы что-нибудь подходящее из литературы.
— Из какой литературы? — непонимающе уставился на нее Рэм.
— Здравствуйте! — Нина картинно уперла руки в боки. — Для чего же, вас, балбесов, учат, литературу вам преподают? Вот хотя бы Пушкина почитай: возьми поэму «Евгений Онегин» и найди там письмо Онегина к Татьяне. Увидишь, как культурные люди в любви объясняются. Или у Тургенева посмотри — в «Вешних водах» или, скажем, в «Дворянском гнезде».
— Вот еще, — возмутился Рэм, — буду я про всяких эксплотаторов, дворян-помещиков читать!
— Дурак! — притопнула ногой девушка. — Не «эксплотаторов», а эксплуататоров! Я же тебе не про дворян-помещиков толкую, а про то, чтобы ты научился красиво объясняться правильным литературным русским языком! Сам же увидишь — девчонки на тебя совсем по-другому смотреть будут. Что им приятнее прочесть — про кость в глотку или вот такое… — и Нина стала декламировать, чуть вздернув голову, чтобы глядеть своему невольному слушателю прямо в глаза:
