Рассказ Шпарброта дает хорошее представление о самой ситуации:
«К 10 часам вечера наша лодка приблизилась к району патрулирования. Час спустя мы оказались вблизи светового буя, из чего заключили, что уже находимся на дуврской судоходной трассе. Неожиданно до наших ушей донесся звук, который ни с чем невозможно было спутать, – звук запускаемых двигателей двух сторожевых катеров, стоявших в ожидании между берегом и маршрутом конвоев. Мы тотчас же опустились на дно и оставались под водой на глубине 60 метров до 4 часов утра следующего дня. Начиная с этого времени мы каждый час поднимались на поверхность для наблюдения, но каждый раз, заслышав вблизи звук двигателей сторожевых катеров, снова камнем уходили на дно. Наконец, мы всплыли в 7 часов утра, как раз вовремя, чтобы заметить, как катера уходят в направлении Рамсгейта. По морю, спокойному, как мельничный омут, мы направились на средней скорости к бую, установленному на траверзе Дамптона, который находился как раз посередине нашего участка патрулирования. Как мы уже раньше замечали, это была точка, в которой коммуникация, ведущая к устью Шельды, уходила к востоку. Здесь мы могли обнаружить конвои без ненужного промедления и выпустить наши торпеды по достойным целям. Когда мы начали патрулирование в своем районе, над водой лежала легкая дымка. Вскоре после 10 часов утра я заметил сквозь сгущавшийся туман судно, по всей видимости дрейфовавшее с застопоренными двигателями. Мы медленно к нему приближались. Двадцать минут спустя я опустился под воду и начал готовиться к атаке, маневрируя таким образом, чтобы оставить солнце у себя за кормой. После этого я пошел на сближение с целью. Как всегда, Янке замечательно контролировал лодку, удерживая ее совершенно устойчиво на перископной глубине…»
Затем Шпарброт описывает, как «зеехунд» моментально реагировал на малейшее перемещение веса внутри корпуса. Это сильно помогало в весьма непростом процессе поддержания перископной глубины. Если перископ поднимался из воды слишком высоко, это могло выдать их присутствие. Для того чтобы исправить положение, обоим членам команды было достаточно просто немного наклониться вперед на своих сиденьях, в результате чего лодка моментально приобретала небольшой дифферент на нос и погружалась немного глубже. И наоборот, для того чтобы поднять лодку вверх, достаточно было слегка откинуться назад. «Зеехунд» был столь чувствителен, что его дифферент можно было регулировать, передвигая с носа на корму банку с тушенкой.
«Теперь мне уже было ясно видно, что судно, к которому мы приближались, – боевой корабль, – продолжает Шпарброт. – Его носовая часть виделась отчетливо, но все остальное было скрыто в тумане. Длинный высокий бак с угрожающе наставленным орудием, просторный мостик, мачта и дымовая труба свидетельствовали, что перед нами находится по крайней мере корвет, а стало быть, как таковой, он вполне достоин укуса нашей „жестяной рыбки“. В 10.27 механик доложил, что торпеда с левого борта готова к пуску. Я еще раз осмотрел неприятеля через перископ. Корабль лежал почти под прямым углом к моему курсу, носовой частью влево. Прошла минута, за которую я не заметил никаких изменений в нашем относительном положении; это указывало на то, что течение сносит нас в одном и том же направлении.
Оценив расстояние в 600 метров, я скомандовал: „Левая торпеда – пли!“ – и Янке нажал на рычаг. У борта „зеехунда“ раздался визг и рев, потом торпеда набрала скорость и метнулась к цели. Запустив секундомер, я круто заложил вертикальный руль направо, намереваясь описать полный круг и вернуться в ту же атакующую позицию. Прошло 50, 60 секунд, а взрыва все не было. Я подумал, что торпеда прошла мимо цели, твердо решил выпустить в этом случае вторую торпеду. Наконец, через 80 секунд, под водой разнесся короткий резкий треск – и ничего больше. Из этого я заключил, что расстояние, покрытое торпедой, составило 850 метров. Мне было видно, как столб воды и дыма взметнулся к небу посередине между мостиком вражеского корабля и дымовой трубой. „Продуть цистерны!“ – скомандовал я, и спустя несколько секунд мы были уже на поверхности. Я позвал Янке в рубку, и мы вдвоем в последний раз увидели вражеский корабль, когда его носовая часть задралась высоко в воздух и он кормой вперед ушел под воду…»
Теперь «зеехунд» отправился «отдыхать» на дно. Шпарброт и Янке отпраздновали победу, закусив цыпленком с рисом, за которым последовала банка консервированной клубники. Но последовавшие за трапезой разрывы десяти глубинных бомб вернули их к действительности. Потом опять воцарилась тишина, и они спокойно пролежали на дне до четырех часов дня, после чего оторвались от дна и отплыли, в подводном положении прошли некоторое расстояние и не поднимались на поверхность, пока не стемнело. Той ночью они выпустили оставшуюся торпеду по другому судну, но не попали в цель, вероятнее всего потому, что недооценили его скорость хода. Настало время возвращаться на базу.
В два часа пополудни следующего дня подводники увидели знакомые очертания сталелитейного завода в Эймейдене. Вскоре их уже трепало прибрежной волной у входа в бухту. Шпарброт прицепил к перископу в знак их победы кусок бинта из перевязочного пакета. С этим бинтом, под развевающимся от бриза военно-морским вымпелом они и вошли в гавань. Их товарищи сгрудились на плотине и приветственно махали руками. Первым, кто их встретил на берегу, был капитан 3-го ранга Бранди.
– Где вы выпустили торпеду? – спросил он у Шпарброта.
– Примерно в пяти милях от банки Саут-Фоллс, господин корветтен-капитан, – был ответ.
– Когда это произошло?
– Вчера в 10.27 утра.
Командир флотилии пожал ему руку.
– Я вас поздравляю, – сказал он. – Вы потопили эскадренный миноносец!
Шпарброт и Янке не могли понять, откуда их командир мог получить такие сведения. А дело было в том, что ближе к полудню предыдущего дня германская служба радиоперехвата приняла британское сообщение о потере миноносца «Ла Комбатант» в точке, совершенно совпадавшей с той, которую указал в своем рапорте Шпарброт.
Не считая своей исключительной компактности, «зеехунд» обладал еще тем преимуществом, что был совершенно недоступен для обнаружения с помощью радаров. К тому же его было очень трудно уничтожить при помощи глубинных бомб, этого ужаса всех подводников. Было даже удивительно, сколь мало вреда причиняли ему их близкие разрывы. Крошечный корпус «зеехунда» просто швыряло под водой из стороны в сторону, как какую-нибудь сардину. Один из «зеехундов», под командой младшего лейтенанта флота Ливониуса, выдержал атаку семьюдесятью шестью глубинными бомбами, большинство из которых взорвалось в непосредственной близости от него. Уходя от разрывов, лодка провалилась на глубину 60 метров и ударилась несколько раз о морское дно. В ней открылось несколько незначительных течей. Отказ аккумуляторов полностью лишил ее возможности двигаться. Но много времени спустя после атаки она была подхвачена восходящим течением и поднята на поверхность. Имевшимися в их распоряжении скудными средствами члены команды исправили самые опасные повреждения, откачали воду и в конце концов привели в рабочее состояние и дизель, и электромотор. Восстановив боеспособность, лодка смогла на обратном пути выдержать еще одну атаку шести британских сторожевых катеров. Из рассказа Ливониуса:
«Британские сторожевики, по всей вероятности, стояли в ожидании наших торпедных катеров, выходящих из Мааса в море. Мы сами были теперь уже почти дома, но, после того как едва не сели на песчаную банку против устья Шельды, не отходили от помп и двигались очень осторожно. Неожиданно мы увидели впереди сигнальные огни и сочли, что они принадлежат нашим катерам. Но радость оказалась недолговечной. Это оказались голубые кормовые огни британских сторожевых катеров. Мы были так утомлены, что если бы погрузились, то никогда уже больше не смогли бы подняться на поверхность. Тогда мы отчаянно двинулись сквозь неприятельский строй. Враги не могли нас видеть, но, по всей вероятности, все же обнаружили в конце концов с помощью гидрофонов. Неожиданно последовал быстрый обмен сигналами, за которым последовал шквальный огонь, который обрушился на воду совсем в стороне от нас. Теперь мы оказались полностью окружены и – будь что будет – были вынуждены погрузиться. Затем раздались разрывы глубинных бомб, которые мы подсчитывали, как считает приговоренный к смерти дни, оставшиеся до казни. Над нами находилось шесть сторожевых катеров, и было известно, что каждый из них несет по четыре глубинные бомбы. В страшной тревоге мы считали взрывы. Когда прогремел двадцать четвертый и последний, опасность миновала. Некоторое время мы еще оставались под водой, потом поднялись на поверхность…»
Командир «зеехунда» младший лейтенант Макс Губер и его бортинженер, младший лейтенант Зигфрид Эклофф, во время своего первого выхода на задание в марте 1945 года потопили транспорт водоизмещением 5000 тонн и без происшествий вернулись в Эймейден. На самом же деле отнюдь не всегда операции проходили так гладко. Позднее Эклофф говорил: «Суровость условий существования внутри „зеехунда“ полностью стала ясна нам только во время второго выхода на патрулирование… Всплыв на поверхность однажды ночью, мы обнаружили, что вода вокруг корпуса лодки ярко светилась, кильватерная струя мерцала зеленым огнем, брызги на палубе и стенках крошечной рубки искрились, как бриллианты.
